Ольга Голосова - Преобразователь
– Присягаю тебе, Верховный Магистр, – голос прокатился над равниной и смешался с топотом копыт. Черный всадник растаял в предрассветной дымке.
Билэт стоял и смотрел на маленький, засыпанный камнями кусочек земли.
Конечно, ей помогли бежать. Как покажет на допросе один из слуг, ее просто вынудили бежать. Был ли на то прямой приказ? В этом не сознался никто, даже под пытками. Гильдия так и не смогла ничего доказать, и решением Совета звание Верховного Магистра перешло к младшему брату в обход старшего, обвиненного в сношениях с сабдагами и представшего перед судом инквизиции за осквернение Образа Божиего, коий носит в себе каждый человек, преступной связью с нелюдью и дьявольским порождением. Доминиканца Экхарта давно уже сместили с поста наблюдателя, и за бывшего мастера-смотрителя некому было заступиться. От костра его спас баронский титул и заслуги перед Орденом, но на него наложили епитимью и отослали на войну с сарацинами. Билэт добился своего и на долгие годы стал Верховным Магистром Гильдии Крысоловов, но крысы ничего не забыли и никому не простили. Сто лет войн и чумы – вот та цена, которую тысячи людей заплатили за волю к власти одного человека.
Сегодня, как и тогда, власть жаждет сохранить самое себя, и смерть остается ее верным орудием, и ныне, как и прежде, ход истории – всего лишь столкновение людей и власти под знаменами смерти.
Читающий эти строки пусть задумается об этом и вспомнит, что Спаситель наш Иисус Христос даровал нам освобождение от власти и смерти, если мы примем на себя Его бремя – бремя любви.
Записано все со слов достопочтенного отца Ансельма в монастыре Святого Доминика смиренным братом Гуго, прозванным также Кельнским книжником, в лето 14*** от Р. Х.
Глава 33
Переговоры
Отчим ждал меня у входа в отель, разговаривая с незнакомым типом. Заметив нас с Эдиком, он кивком отпустил собеседника и, поблагодарив Эдика за труды, как ни в чем не бывало сразу приступил к делу.
– Сергей, не знаю, насколько ты в курсе, но у нас с тобой встреча с Владимиром Ильичем Иваньковым, возглавляющим фонд «Культура России». Он любезно согласился помочь нам в нашей предвыборной программе.
– А кого выбираем?
– Да мы, собственно, уже выбрали, Сережа. С этим как раз проблем нет. Проблема в том, что мы должны постепенно приучить людей к мысли о том, что люди – это не главное.
– А что главное?
– Главное, Сережа, это счастье.
– В каком смысле, Александр Яковлевич?
– В том, Сережа, что счастье сегодня – это важная часть общемировой программы потребления, объект государственного попечения и рычаг экономики, с одной стороны. С другой – это прекрасное средство взаимного контроля и запугивания, в котором в той или иной мере участвует каждый человек. «Почему ты несчастлив?» – вот новый вопрос, который каждый порядочный гражданин должен задать себе и другому. Он здесь и полицейский, и вор. Отражая нападки и обвинения в социальном и личном провале, он должен тем самым обвинить в неудачах и слабости других. Мерило всему – уровень потребления. Вот пусть и потребляют как свиньи из корыта.
На мгновение лицо отчима переменилось, и я уловил нечеловеческий огонек в его глазах.
– А мы будем править?
– Мы будем контролировать. Покуда есть морковка в виде обязательного счастья, человек будет бежать за ней. А загнанных лошадей, как известно, пристреливают.
– Вы сегодня не в духе? Не слышал от вас подобных речей.
– Ну и забудем про них, – отчим улыбнулся, сверкнув очками.
– А делать-то что сейчас?
– Сейчас мы предложим Иванькову немножко поработать над образом мира.
Мы, то есть такие, как он, уже убедили людей в том, что они должны быть счастливы любой ценой. Теперь дело за малым – они должны заплатить. Время кредитов кончилось, пора подвести баланс. Люди платят жизнью – вот универсальная валюта от сотворения мира.
– Типа «в крови душа…» 97?
– Типа да, – передразнил отчим. – Пойдем, нас ждут.
И мы ступили на красную ковровую дорожку.
* * *– Ну, здравствуй, здравствуй, дорогой! – воскликнул при виде нас Владимир Ильич, поднялся, обращаясь к идущему впереди отчиму, и протянул для приветствия крупную мужественную руку с ухоженными ногтями, покрытыми бесцветным лаком.
Они обнялись.
Потом Владимир Ильич хохотнул, еще раз похлопал отчима по плечам и попытался двумя руками поправить ему узел на галстуке.
Отчим легонько вывернулся и оторвал от себя руки Владимира Ильича, изобразив на лице крайнее благодушие.
После Иваньков энергично встряхнул мне руку и заскочил обратно за столик с видом на Кремль. Наконец и мы присели, причем я оказался прижат к окну.
Преодолев сложности выбора закуски, вин, горячего, десерта и кофе, мы как по команде сложили руки на столе и уставились друг на друга. К сожалению, рядом не было ни Эдички, ни телевизора, поэтому отчим, бросив на меня стимулирующий взгляд, взял инициативу в свои руки. Поскольку они с деятелем культуры были приблизительно одного возраста, Александр Яковлевич решил сделать ход конем и начать с добрых старых воспоминаний о том, как было плохо, но хорошо раньше и как хорошо, но плохо теперь.
Они поговорили о писателях и об исчезающей литературе, о вымирающей старой актерской школе, о цензуре и о свободе. Свобода творчества почему-то опять свелась к свободе секса.
– …Помните, когда в нашей стране не было секса, не было нормальной жизни – все было стерильно, ипподром на Беговой был единственной отдушиной для всех интеллигентных людей, и там был тотализатор… – вспоминал Владимир Ильич.
В глазах отчима промелькнуло нечто, что заставило бы менее обращенного на себя человека заподозрить неладное, но маститый культуртреггер был безмятежен, как два поставленных друг напротив друга зеркала.
Кстати, мне вообще всегда было интересно, что же в них все-таки отражается? В детстве я думал, что бесконечность, а теперь считаю, что ничего.
– Там была настоящая жизнь! – вздохнул Иваньков. – Там мы чувствовали себя свободными людьми!
Я отчего-то вспомнил русского барина Тургенева, проедавшего имения и деньги любовниц, что не мешало ему писать про Му-му и Герасима.
– То есть в вашем понимании эквивалент свободы – тотализатор? – вдруг оживился отчим. – Но позвольте, – перебил он сам себя, – а кто сексом-то заниматься мешал?
– Партсобрания, – вдруг расхохотался Иваньков, обнажив два ряда крепких лошадиных зубов.
Отчим тоже развеселился.
Подошел официант, и мы, расточая друг другу любезности, сделали заказ.
Немедленно подали воду и кофе, и, сделав по ритуальному глотку, мы вернулись к беседе. Кстати, когда-то этот глоток означал, что собеседники доверяют друг другу, а вино не отравлено.
– …Скорее всего, мы просто захлебнемся в море обессмысленной информации. Выбор из бесконечного многообразия этически равных вещей лишает человека способности выбирать. А теперь вещи этически равны.
– Позвольте не согласиться! Лишает выбора только одно – отсутствие критериев выбора. Их-то мы при вашей помощи и должны сформулировать для масс. Чтобы не утонуть в информации, нужно придумать новые фильтры.
– Раньше этим фильтром была доступность, теперь будет идеология. Поймите, нам нужны новые люди: в них не должно быть прежней границы между гуманитариями и технарями. Универсальный мозг воспримет универсальную информацию.
– А что вы понимаете под универсальностью?
– Для нас – свободу от ограничивающих установок, для масс – абсолютную совместимость с каждым. И эта совместимость должна приносить ощущение счастья. Потребил – и испытал эйфорию. Каждый должен получить свой кусочек счастья. Только такой массой удобно управлять, да и масса будет в безопасности от самой себя. Чувство единения и собственной значимости одновременно – вот ключ к современному человеку. Победят те, кто способен быстрее адаптироваться к любой информации.
– Значит, выживут крысы?
Отчим глянул на собеседника и расхохотался.
– Вы близки к истине, – сказал он, отсмеявшись и промокнув губы салфеткой. – Именно крысы… и тараканы, – не выдержав, он снова засмеялся.
– Но деньги?
– Деньгам приходит конец. Деньги – это материально выраженные возможности. Их можно легко заменить персональным кодом. И скорее всего, мы вынуждены будем это сделать. Сегодня за деньгами ничего не стоит. Из символа обмена, обеспеченного реальным золотом, они превратились в просто знак. А знаки, как известно, отличаются от символа тем, что за ними ничего нет. И мы заменим деньги чипами. Система распределения – за ней будущее, большевики интуитивно угадали, – отчим аппетитно отрезал кусочек розового стейка и отправил его себе в рот. Прожевав, он продолжил: – Посмотрите на социальные сети – это удивительная модель общества и бизнеса. Один человек задал правила игры, и вот уже миллиарды людей играют по этим правилам. А ради чего? В чем выгода индивидуума, выложившего новую фотку?
