Юрий Никитин - Сборник "Русские идут!"
– Алло?
В невозмутимом голосе Чеканова слышалось напряжение:
– Это вы, Виктор Александрович? Что-нибудь случилось? Я ждал возвращения машины...
– Уже возвращаемся, – перебил я. – Срочно вышлите людей на базу... как ее... военную, что в направлении Ярославского... Там сейчас, все горит, но вы кое-что найдете...
Голос в трубке стал серьезным:
– Виктор Александрович! Что случилось?
– Поторопитесь, – бросил я.
Я отключил связь, хотя из мембраны неслись писк и вопли. Стелла смотрела на меня большими испуганными глазами. Брови взлетели в неподдельном страхе, глаза расширились, а рот открылся для крика, но так и остался. Мне в таком случае сказали бы, чтобы закрыл рот, а то трусы видно, но я ей не сказал, не думаю, что у нее такие же отвратительные трусы, подмигнул и прибавил газ.
– Кто вы? – вскрикнула она. – Джеймс Бонд на пенсии?
– Дед майора Пронина, – ответил я.
Машина двигалась в черной тени вдоль высокого бетонного забора, подсвеченного по вершине багровым заревом. Небо тоже стало багровым. Все прожекторы теперь лихорадочно шарили по территории базы, я видел, как по ту сторону ограды к небу рвутся багровые языки пламени. Явно приходя в себя, Стелла красиво смерила меня взглядом:
– На деда не тянете. По крайней мере, на деда майора.
– Я замаскировался, – объяснил я. – Вас куда подбросить: в органы или сразу в тюрьму?
– А другого варианта, – спросила она тихо, – у вас нет?
Я подумал, поколебался, я все же не на государственной службе, а советник – это как бы даже не работник, а так, сегодня пришел, а завтра могу не являться, и потому из меня вырвалось как бы само по себе:
– По-моему, ваша квартира по дороге.
– Да, – ответила она тихо.
– Вот и прекрасно, – решил я. – Я чувствую слюни этих мерзавцев у себя на спине. У вас горячую воду еще не отключили?
Она искоса посмотрела в мою сторону, еще не совсем веря:
– У меня и шампунь есть.
– Не собачий?
– Почему собачий?
– Когда кончилось мыло, а выйти в магазин было лень, я два дня мылся собачим.
– Не собачий, – ответила она уже живее. – И щетка есть.
– Мочалка?
– Мочалки давно не выпускают, – ответила она, ее носик забавно морщился. – Теперь особые массажные щетки. Ну, не совсем такие, какими коней скребли ваши чапаевцы... хотя, как мне кажется, вам привычнее была бы такая... Я покажу...
Наконец показалась дорога, по которой мы приехали из города. Сзади через стекла по нашим головам все еще метались багровые зловещие отблески. Я пожал плечами:
– Кто теперь верит рекламе? Все брехня. Я с Украины, а хохол не поверит, пока не пощупает.
Машина резко затормозила. Стелла вскинула прекрасные глаза:
– Вы что, такой романтик, что вам надо на дороге?.. Или стрельба и кровь так возбуждают?
– Еще как, – заверил я. – Водить умеете? Это легче, чем красиво ездить верхом. Садитесь за руль. Через минут двадцать будет развилка... простите, я думал про вас, дорогу запомнил плохо. Езжайте потихоньку, встретите людей президента. Я присоединюсь к вам позже.
Дверца распахнулась легко, хотя по ней палили черт знает из чего, могли повредить. Меня догнал возмущенный вопль:
– А сейчас ты куда?
– Ты правильно поняла, – крикнул я уже из темноты, – хочу возбудиться еще... В моем возрасте это не помешает.
Горящие столбы на месте ворот были хорошим ориентиром. К тому же дальше полыхали еще два здания, к небу рвались багровые столбы огня, странно сплетенные в канат или девичью косу, тугие и быстрые, верх терялся к черном небе. Видны были человеческие фигурки. Даже отсюда различил, что пожарная машина подъехала только одна, а остальной народ бестолково суетился с крохотными огнетушителями, которыми не загасить и носовые платки. К тому же, похоже, от старости даже не шипели.
Глава 43
Часовой, громадный парень в зеленом маскировочном комбинезоне, теперь красно-зеленый, как мексиканская ящерица на задних лапах, повернулся к пожару и напряженно всматривался в бушующее пламя.
Я вынырнул у него за спиной, гаркнул рассерженно:
– Стоишь? А там ловят диверсантов! Может, они мимо тебя пробегали?.. Трое в черном?
Часовой побелел, затрясся:
– Нет!.. Клянусь!
– Тогда быстрее! – крикнул я еще нетерпеливее. – Беги вон к тому зданию, перекрой дорогу. Кто чужой – стреляй, потом спрашивай!.. Да автомат не забудь!!!
Он вихрем выбежал, на ходу передергивал затвор. Лицо было испуганное настолько, что сейчас ему даже сам Терещенко покажется чужим и подозрительным.
Рабы, подумал я с отвращением. Семьдесят лет... нет, тысячу, считая от принятия христианства, уже привыкли, что на нас накричат. Это чувство в крови. Кто кричит, тот и прав. В смысле, что у него больше прав.
* * *Часть военных спешно занималась пожаром, погрузчики деловито растаскивали обломки. Я подивился сколько за пять минут можно набить техники – ломать, не строить! – сам перебегал от тени к тени, сейчас даже охрана носится с огнетушителями, не до бдения, наконец из темноты выступило массивное здание, в котором я угадал штаб-квартиру заговорщиков. На ней ничего не написано, только цифры, угадал и все, но голову даю наотрез, что именно здесь центр, здесь сейчас глаза заговора.
Окна зарешечены, но по случаю летней жары распахнуты настежь. Я пригнулся, послушал, но мешал треск раздираемого металла в двух десятках шагов. Там резали и растаскивали остатки бронетранспортера. Возле другого окна голоса грубые, просто охрана. Слышно каждое слово, но опять слова не те, эти я знаю, только нехорошо, что по моему адресу такие грубости...
Послышались крики, я увидел огромный грузовик с брезентовым тентом, длинный и страшноватый, злобномордый, как все военные грузовики с усиленными моторами и шасси.
Солдаты быстро откинули задний борт, грузовик задом подали к воротам склада поблизости, оттуда начали таскать длинные ящики. Длинные яркие лучи время от времени выхватывали из тьмы зеленые фигуры, снова теряли, словно смахивали с экрана, я зыркал во все стороны, вовремя заметил, как из штаб-квартиры вышли двое высших, судя по наглому виду, офицеров.
Беседовали тихо, я слышал только мат и сопение солдат, таскающих ящики, но хуже того – из здания вывалилось пятеро дюжих с автоматами, настороженные и бдящие, явно охрана.
Офицеры беседовали неспешно, двигались в мою сторону. Я оглянулся прежде чем пятиться, там полыхало, погрузчик оттаскивал длинную железную штуку, раму бронетранспортера, загородил дорогу, к тому же огонь разбрызгивался, освещая пусть не так ярко, как прожектора, зато не порциями.
В одном из офицеров я наконец узнал Терещнко, он ухитрился напялить на белый кочан зеленую каску. Оба приближались, приближались, а меньше всего я хотел бы попасть в руки Терещенко: пристрелит со злости, потом будет оправдываться. Второй вышагивал молча, Терещенко перед ним явно прогибался. Шансов остаться незамеченным не было, я быстро подошел к машине, прорычал, подражая Кречету:
– Долго копаетесь!.. Побыстрее!
С трудом задрал ногу на железную ступеньку, влез в машину и начал принимать ящики. Плечи сразу заныли, в ящиках будто гранатометы, а скорее всего так и есть, а эти усердные идиоты с готовностью начали подавать справа и слева, заторопились, накричал на свою голову, пришлось торопливо хватать и бегом относить вглубь кузова.
Когда подошли Терещенко и тот, второй, я как раз схватил ящик, опустив голову пониже, чтобы лицо оставалось в тени, пробежал в темень, там погромыхал ящиками, будто укладывая поудобнее. Это был критический миг, ибо кто-нибудь из солдат мог вскочить в кузов, выслуживаясь перед подошедшим начальством, начать складывать ящики самому, а мне посоветовать перевести дух на свежем воздухе.
Спасло наше непочтение к старшим, расхлябанность вообще, и особенно – в армии. Даже в виду подошедших офицеров солдаты не торопились влезать в кузов, где надо таскать ящики, согнувшись в три погибели.
Я краем глаза наблюдал из темноты. Терещенко с другим военным задержались, обсуждая количество боеприпасов, поглядывали в кузов, стараясь в полутьме сосчитать ящики, я стискивал зубы и стонал от бессилия, но затем они сдвинулись за кузов, я тут же подбежал к краю и, хотя мышцы стонали от натуги, бодренько ухватил ящик и бегом отнес к стопке, словно спеша наверстать упущенный темп. Мол, сам же его и задал...
Укладывать тщательно не было ни времени, ни сил, ближе к кабине образовалась дыра, я выбивался из сил, задыхался, соленый пот выедал глаза, а сердце билось так, что вот-вот вылезет изо рта.
