Олег Дивов - Леди не движется-2
— Да, конечно, вот это правильно! — обрадовался Крюгер. — Вы…
— Господин старший эксперт, — перебил Август, — полагаю, что начать лучше мне. Я управлюсь быстрее. Разумеется, вы можете воспользоваться записями допроса.
Крюгер подавился испуганным смешком. Ну еще бы. Август предложил сделать за него всю работу. После инквизиторского допроса подследственного можно лепить как пластилин, он никакой и не способен к сопротивлению.
— О… да, конечно. Вам нужно помещение? Какое?
— Да любое. Комната и два стула.
— И все?!
— Да, все.
— Но я думал… у вас же особые методы.
— Мои особые методы у меня всегда с собой. И им совершенно не нужно особое оборудование, — Август поднялся, навис над Князевым. — Уверяю вас, мои методы потому и особые, что ровным счетом ни в чем дополнительном не нуждаются.
Пришли двое патрульных, подхватили обомлевшего Князева под локти и повели. За ним неспешно шагал Август. Крюгер поглядел на меня, на Макса, нервно хихикнул. Я уловила некое движение со стороны Макса и решительно взяла его под руку:
— Всего хорошего, эксперт, нам пора.
И потащила Макса наружу. Макс недоумевал, но слушался. Внизу, на парковке, он уточнил:
— А нам точно не нужно там присутствовать?
— Зачем? — я лучезарно улыбнулась. — Думаешь, ты знаешь о банде больше Князева? А все, что знает Князев, он сейчас выложит Августу.
— Но…
— Макс, без «но». Есть регламент проведения допроса. Посторонние не допускаются. Я понимаю, ты способен уговорить Крюгера на должностное преступление. Но ты только представь, что будет на суде, если отыщется свидетель этого преступления. Любой адвокат добьется признания Князева невиновным.
— Из-за того, что я послушаю?
— Из-за того, что на Князева оказывалось недопустимое давление. Зная, что при допросе присутствуют посторонние, он возвел на себя напраслину, так как боялся, что в ином случае посторонний, не связанный должностной инструкцией и лицензией, отыграется на его беременной жене.
— Круто. Да фиг с ним, завтра у Маккинби спрошу…
Так он тебе и ответит, держи карман шире.
— И что нам делать теперь?
Я кокетливо прижалась плечом:
— Есть идея, — сообщила я заговорщически. — Тебе понравится. Давай найдем кабак, где меня накормят вкусным натуральным мясом?
Макс поглядел на меня, хохотнул, спустился к машине и распахнул дверцу:
— Прошу, княгиня!
И мы поехали заканчивать обед.
* * *Доктор Моррис позвонил мне в семь утра. По степени вероятности это событие приближалось к капиталистической революции в Шанхае.
— Делла, я прошу прощения… — Доктор Моррис на дух не выносил телефонные разговоры. Он явно испытывал лютую неловкость, потому что говорил отрывисто, заканчивая фразы с несвойственной для них интонацией. — Ко мне обратился родственник… жертв, да. Не всех, конечно, да. Ну, вы… да.
— Просит чего-нибудь необычного?
— Да… нет. Обычное. Тело просит. Вот, и поговорить хочет. С вами и со следователем.
— Так и сказал?
— Делла, я не помню, как он сказал, я спал, а вы же знаете, как я ненавижу все эти разговоры, да еще с незнакомыми людьми… Вы скажете Йоханссону? Я не могу больше.
— Да, конечно, — очень мягко сказала я. — Во сколько он придет?
— В десять. А то Крюгер опять будет орать на меня, почему ничего не сказал. Не выношу громких звуков.
— Спасибо, доктор Моррис. Не беспокойтесь.
Он отключился, не попрощавшись. Да уж, ночной звонок для чудака Морриса хуже пытки. Хуже, чем лишние гости для его экономки.
Без четверти десять мы с Йеном уже были в морге. Нас встретил ассистент Морриса: извините, доктор болен, лежит у себя в квартире, просит передать всяческие извинения, но оказать должный прием гостям не способен.
Ничего другого мы с Йеном и не ждали.
Без двух минут десять тяжелые дверные створки откатились, и в зал въехал немолодой мужчина на инвалидном кресле. Он был хорошо, но немодно одет, лицо обвисло, глаза тусклые.
— Простите, — тихим голосом он обратился к Йоханссону, — я в новостях слышал, просят визуально опознать жертв маньяка.
— Насчет маньяка пресса поторопилась, — сказал Йен. — Банда.
— Мне уже не важно.
— Прошу, — Йен кивнул ассистенту.
Я ожидала, что он подъедет к телу Греты Шульц. Почему-то. У них было нечто неуловимо общее во внешности. Брат или дальний родственник? Но мужчина равнодушно проехал мимо немки. И остановился подле стола, где лежало тело оркушки Дирги Та.
В этот момент я все поняла. И оживилась: кажется, день обещал быть интересным и насыщенным разного рода событиями.
Мужчина подъехал вплотную к Дирге Та, остановился, закрыл лицо ладонями. Через несколько минут он опустил руки. Он смотрел на оркушку с беспомощной лаской. Поправил ее волосы, погладил по кисти. И откатился.
— Мое имя — Келвин Костелло, — сказал он Йену. — Вот, — он протянул левую руку, поддернув рукав, чтобы обнажить запястье, предлагая тем самым удостовериться в его личности. — Эта девушка — Дирга Та, я знаю ее около пяти лет. Моя… — он запнулся, — невеста.
— Сочувствую, — серьезно сказал Йен.
У мужчины дернулись углы рта.
— Правда, что ли? Большинство моих знакомых сказали: забудь, мало ли оркушек, мечтающих выйти замуж за обеспеченного человека, только свистни — утешат.
— Многие скажут то же самое и про человеческих девушек, — сказала я, подходя сзади. — Это ж не значит, что нет любви.
Мужчина тяжело и мрачно оглядел меня. Я обошла его и присела напротив.
— Я Делла Берг, ассистент инквизитора Маккинби.
А что, играть так играть. В конце концов, мы тут не одни, и окружающим совершенно незачем знать наши маленькие тайны.
— А-а, наша местная знаменитость.
— Могу я задать вам несколько вопросов?
— Любые, — мужчина повел рукой. — Лишь бы мои ответы помогли вам.
Я ни капельки не сомневалась, что именно его ответы действительно помогут. Проблема в том, что использовать их как показания не получится.
— Люди, — у мужчины дернулась верхняя губа, обнажая зубы. — Те люди, которые убили Диргу Та, — звери. Я хочу, чтобы их нашли. И покарали по всей строгости закона. Я ненавижу их. Мог бы ходить — убил бы сам, и наплевать, что остаток жизни я провел бы в тюрьме. Дирга Та не причинила зла ни одному живому существу. Она могла бы жить. Я уговорил ее учиться, она хотела стать медсестрой. И мы решили усыновить троих сирот. Через два месяца нас ждут в комитете по усыновлению. Но эти трое детей останутся без семьи. Я взял бы их в память о Дирге Та, но я инвалид. Мне не дадут. Вы хотите поговорить прямо здесь? Лучше не надо. Я достаточно хладнокровен, но при виде Дирги Та меня разбирает ярость. Скажите, мне дадут ее похоронить? Мы ведь не успели пожениться.
— Я Йен Йоханссон, следователь. Веду это дело, — сказал Йен. — Если у вас найдутся свидетели, что вы состояли с Диргой Та в близких отношениях, проблем с похоронами не возникнет.
— Состояли, — мужчина фыркнул. — Да мы жили вместе. Вот эти пять лет. Все соседи ее знают. Весь квартал. Из-за этого она ходила на работу окольными путями. Я обеспечен, но она хотела гражданство, из-за этого надо было ублажать ту дурную бабу, на которую Дирга Та работала. Дирга Та стеснялась своей работы. И я бы стеснялся. Мы никогда не говорили соседям, где Дирга Та работает.
— Если хотите, мы можем пройти в комнату для посетителей, — предложил Йен. — Там удобно говорить.
Со своим инвалидным креслом Келвин Костелло справлялся привычно и уверенно. Я шла рядом, гадая, к чему бы это совпадение? Миссис Бейкер на коляске, и наш визитер, доведший Морриса до недомогания, — тоже.
И тут я увидела его зубы — мелкие и полупрозрачные, с острыми краями, сменились как минимум четыре раза. Ничего себе, на каких дозах регенерантов он сидит…
В комнате для посетителей мужчина едва дождался, пока мы с Йеном усядемся и включим аппаратуру. Точней, включил Йен — я свою «сбрую» и не выключала.
— Одиннадцать лет назад врачи приговорили меня, — сказал Келвин Костелло. — Неважно, в чем дело. Я получил прекрасную пенсию и льготы для проживания на Танире. Через год у меня полностью восстановилась власть над руками. Поначалу я жил на Радужном берегу, собственно, туда поселяют всех инвалидов, которые получили танирские льготы. Там прекрасный уход, отличное общество. Но когда я стал шевелиться, то захотел жить среди обычных людей. Я никогда не смогу ходить, но я чувствую ноги, они не атрофируются. И я остался мужчиной. Я нанимал помощника по дому, потому что не мог даже перебраться с кресла в постель. Сначала были мужчины. Они раздражали меня. А потом на мое объявление откликнулась девушка. Я не видел ее, только слышал голос. И она не сказала сразу, что орк. Голос мне понравился, я назначил встречу. Поначалу я расстроился, увидев ее. Но моя легкая ксенофобия быстро прошла, еще во время собеседования. Через месяц мы стали любовниками. Когда она нашла эту миссис Ахири, я возражал. Мы почти даже поссорились. Я говорил — да сдалось тебе это гражданство, не нужны никакие равные права на детей, я и так тебя не оставлю. Но она была упрямая. И… вот, — он повел рукой в сторону двери. — Поверить не могу. Когда она не пришла домой с работы, я испугался. Дирга Та иногда задерживалась, да что иногда — эта дрянная миссис Ахири постоянно задерживала ее на два-три часа. Но Дирга Та всегда предупреждала меня. Этим летом я перегрелся, был тепловой удар, и мое состояние ухудшилось. На Танире нет врачей, которые предлагали бы достаточно эффективные методики при моей травме, поэтому я договорился с родственниками, что они помогут мне добраться до одной хорошей клиники. К тому моменту я почти дожал Диргу Та до увольнения. Была мысль взять ее с собой, в конце концов, она опытная сиделка. Но буквально за пару недель до моего отлета она пришла домой сияющая — нашла другую работу, хорошую. В Китайском квартале. Я слыхал про человека, предложившего ей место, и слыхал только хорошее. Подумал: моя родня — ксенофоб на ксенофобе, Дирге Та будет тяжело. А здесь она дома, и наконец ей подвернулось приличное место, с которого она точно соберет рекомендации для гражданства. Пусть, наконец, она получит его и успокоится. Я улетел, но мы, конечно, постоянно поддерживали связь. Потом она долго не звонила, и я не мог дозвониться. Тогда я позвонил ее хозяйке и спросил, где моя невеста. Та ответила — мол, делать мне нечего, как следить за всеми орочьими шлюхами. Представляете? Я себе места не находил. А потом увидел в новостях.
