Сергей Козлов - Репетиция Апокалипсиса
— Думаешь, кто-то вспомнит?
— Не знаю, — растерялась бабушка, — для начала надо узнать, чего это по ночам в колокола бьют.
— Баб, а если это Конец Света?! — спросила вдруг Даша.
Галина Петровна пожала плечами, внимательно посмотрела на внучку, так, будто раньше чего-то в ней не замечала.
— Ну… если Конец Света, значит — Конец Света. И за это — слава Богу. Отмучились, значит. К тому всё и шло.
— Баб! Ты так говоришь, как будто сериал посмотрела и в конце дождалась, что главного злодея прищучили!
— Может, и так…
— А жить-то когда?!
— Так, может, жизнь только начинается.
— Баб, да что ты такое говоришь! А любовь?!
— Там, что ли, любовь? — бабушка кивнула на дверь ночного клуба.
— Ну что ты меня всегда такой… даже не знаю какой выставляешь…
— Вот видишь, — обняла Галина Петровна внучку, — опять ругаемся. Уж чего нельзя, если Конец Света, так это ругаться.
— Не, баб, не ругаемся, — прижалась к ней Даша.
— Не ругаемся, — со вздохом согласилась Галина Петровна.
5
Михаил Давыдович понял, что его разбудил колокол. Утро? Да нет… За окном — ночь. Да что там у них?
Отжался от подушки и почувствовал под рукой книгу. Приблизил к глазам — Новый Завет. Было твёрдое осознание, что он прочитал её целиком. Неужели получилось? Если спал — кем проснулся? В голове — как будто остатки странного сна. И самое неожиданное — жуткое, давящее чувство — как будто наступили последние времена. Откуда оно пришло? Из споров с Макаром? О чём напоминает колокол? По ком звонит?
Профессор подскочил с кровати и вырвал из ровного ряда с полки томик Хемингуэя. Зачем? Чтобы вспомнить, по ком звонит колокол. Открыл наугад в конце, будто гадал, и стал думать вместе с умирающим Джорданом: «Как ты думаешь, кому легче? Верующим или тем, кто принимает всё так, как оно есть? Вера, конечно, служит утешением, но зато мы знаем, что бояться нечего. Плохо только, что всё уходит. Плохо, если умирать приходится долго и если при этом очень больно, потому что это унижает тебя. Вот тут тебе особенно повезло. С тобой этого не случится». Почему так явственно казалось, что Джордан, остающийся один на один с врагом, жертвующий собой ради друзей, живёт где-то внутри?
Метнулся в начало и выхватил глазами знаменитый эпиграф из Джона Донна: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если Волной снесёт в море береговой Утёс, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит по тебе».
— Кто станет сберегать душу свою, тот погубит её; а кто погубит её, тот оживит её… — слова апостола Луки любил повторять Макар. Профессору показалось, что и сейчас не он повторил их, а Макар, который находился где-то рядом.
По ком звонит колокол? Представилось вдруг: в комнату входит жена… потом Таня… потом маленький мальчик…
Захотелось выброситься в окно. На то самое место… Потому что уровень причинённой близким людям боли резко зашкалил. Профессор даже присел на корточки от такого удара в самое сердце. Совесть не высказалась, совесть выкрикнула. И вспомнились ещё полные аудитории, и внимающие ему студенты, и он — велеречиво уравнивающий добро со злом, Христа, в муках жертвующего Собой, с теми, кто кричал: распни Его, распни!..
— Разве можно такое искупить? — с горечью спросил Михаил Давыдович у Макара, которого представлял рядом.
И только знаемый теперь страх иудиной смерти сдерживал его от полного отчаяния.
Поднимаясь с охами и ахами на ноги, зацепил рукой дистанционный пульт телевизора. Случайно нажал. И в дом метнулась с экрана жуткая ночная жизнь города. «Криминальный курьер» равнодушно перечислял убитых, раненых, избитых, кражи, аварии… Профессора передёрнуло от плеча до плеча, он хотел было выключить телевизор, но вдруг замер. Дикторша почти нараспев сообщала:
— Кладбищенский копаль Макар, известный в городе как юродивый, предрекавший скорый Конец Света, был найден мёртвым на въезде в город, недалеко от кладбища. Он был убит тремя пулями из пистолета «Макаров»…
Профессор медленно опустился на постель.
— Многим известны проповеди этого кладбищенского служителя, с которыми время от времени он являлся в город, призывая людей к покаянию. В остальном, он вёл жизнь отшельника и мало с кем общался. В его каморке на кладбище найдено большое количество пустых ёмкостей из-под алкоголя, что ещё раз подчёркивает степень его заболевания, Библия, а также тетрадь с какими-то записями. Их сейчас исследуют следственные органы. Для подробного изучения записей этого человека потребуются, как сообщили нам в пресс-службе УВД, специальные знания. Но, по сути, они напоминают проповеди религиозного фанатика, коим являлся человек, известный в городе как кладбищенский Макар. В агентстве ритуальных услуг сообщили, что Макар был ответственным, исполнительным работником и нареканий к нему никогда не было. Версий убийства пока две: юродивый стал случайным свидетелем преступления или знал что-нибудь о тайных захоронениях организованной преступности.
Кадр прыгнул, и профессор увидел на шоссе растерянного человека в свете фар патрульной машины.
— Другой удивительный случай сегодняшнего вечера: на пригородной трассе был задержан заместитель главы администрации города Леонид Яковлевич Садальский. Он находился в состоянии явного аффекта и не мог объяснить, как он здесь оказался, а главное — откуда в его руках пистолет «Макаров» с пустой обоймой. В данный момент стражи порядка проводят баллистическую экспертизу этого оружия, чтобы определить его принадлежность. Господину Садальскому оказывается необходимая медицинская помощь. А у нас следующий сюжет…
Профессор выключил телевизор. Пустота заполняла собой пространство. Она множила сама себя. Она набухала и распирала стены. Мир вот-вот должен был взорваться. Или хотя бы треснуть и развалиться на части. Новый большой взрыв был чреват пустотой. Чёрная материя обретала качество.
— Откуда берётся зло, если Бог благ? — спросил профессор пустоту, и очень хотел услышать ответ Макара.
— Бом-м-м! — ответил колокол, и пустота отступила, звонкий баритон буквально прибил её к полу и расплющил.
— Бом-м-м!
Нужно было идти туда. Михаил Давыдович вдруг вспомнил, с какой надеждой рассказывал Макар о том, как Господь чудесным образом соберёт в последние дни верных.
— Бом-м-м!
А может, так и соберёт? Колокольным звоном?
— Бом-м-м!
Неровно как-то бьёт. Аритмия. Оттого тревожно…
— Бом-м-м!
Спускаясь по лестнице, профессор заметил конверт, который торчал из его почтового ящика. Почтальоны теперь специально так делали, чтобы редкие письма не залёживались, потому как люди почти перестали выписывать журналы и газеты и уж совсем не писали друг другу писем. Эсэмэсили. Емылили. Михаил Давыдович потянул конверт и узнал почерк Макара.
— Бом-м-м!
Пустота отступала. Профессор ещё раз посмотрел на конверт. На глаза выступили слёзы.
— Нет пророка в отечестве своём, — повторил древнюю истину Михаил Давыдович.
— Бом-м-м! — ответил колокол.
6
Они сидели за столом в небольшой избушке. Иоанн и Пантелей. Ели ржаной хлеб, выпеченный Иоанном, и запивали клюквенным морсом из деревянных кружек. В доме не было ничего, что напоминало бы о современной цивилизации. Русская печь, пара лавок, много разве что табуреток — дюжина, и длинный стол, за которым они и сидели.
— А почему морс, отче? — спросил Пантелей.
— Потому что здесь не растёт виноград, — улыбнулся Иоанн.
— А как работать в темноте?
— Есть свет, который не нуждается в энергии.
— Свет… — задумчиво повторил Пантелей. — Им было страшно, ведь они принимали такую мученическую смерть? — вдруг спросил он.
— Было больно и страшно. Но они слышали прямо от Него: Да не смущается сердце ваше и да не устрашается. И слышали другое: В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир.
— А я боюсь больше всего…
— Я знаю, — тихо улыбнулся старец, — больше всего ты боишься обидеть людей…
— Наверное, я трус, — тоже улыбнулся Пантелей.
— Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю, — напомнил Иоанн слова Нагорной проповеди.
— Наследуют землю, — повторил Пантелей, — значит, земля будет?
— Новая земля и новое небо…
— А трудно это — говорить на всех языках? — Пантелей смущался своих детских вопросов, но у него их было очень много, и все получались детскими.
— Нетрудно, — Иоанн встал, закрыл глаза и возложил ладонь на чело Пантелея, — и у тебя получится… Просто говоришь, и всё. Язык условен, смысл не условен. Доброе на всяком языке звучит как доброе.
И Пантелей вдруг почувствовал, как его окатило мощной тёплой волной — с головы до ног, тёплым лучом пронзило сердце и внутри стало необычайно светло. Так светло, что можно было смотреть внутрь себя. И заглянув туда, Пантелей запоздало спохватился:
