Андрей Валентинов - Нуар
…Перевернутый военный грузовик, трупы в серых мундирах, разбитая вдребезги каска-«адриановка», брошенные винтовки. Машина Марка рядом, покореженная, с вынесенными напрочь стеклами.
Встать я все-таки сумел. Покачнулся, ухватил ртом клочок пропахшего гарью воздуха. Марк там, на первом сиденье, рядом с шоферским местом. За рулем был я, что, вероятно, нас всех и спасло. Когда начали бомбить, сразу выехал на обочину, затормозил, распахнул дверцы… Почему Марк не выскочил? Наверняка из-за портфелей, они на заднем сиденье. Вцепился, поди, обеими руками, не оторвешь…
— Я иду. Марк, дружище, держись!
Из-за Марка мы и влипли. Уезжать из Парижа надо было раньше, но он медлил, не желая бросать лабораторию, никак не мог найти какие-то важные бумаги. А затем стало поздно. Отступающая армия забила дороги, приходилось все время пережидать, пропускать колонну за колонной. А вот теперь немцы. Боши!..
Я предлагал не ехать на юг, по переполненному Солнечному шоссе, свернуть на проселок, переждать день-другой. И снова Марк меня не послушал, он спешил, боялся за дочь, за документы в двух тяжелых кожаных портфелях…
Каждое движение давалось с трудом. Приложило меня крепко, бомба упала совсем рядом, но все-таки идти было можно. До изувеченной машины оставалось пять шагов… четыре… два…
Дошел! Ухватился за приоткрытую дверцу, потянул на себя.
— Марк! Марк!..
Вначале я увидел кровь — большое неровное пятно на белой рубахе. Пиджак расстегнут, шляпа лежит на коленях, лицо запрокинуто, на лбу и щеках тоже кровь, неровные темные потеки.
Дрогнули веки. Взгляд — неожиданно злой, неприятный.
— Она…. Что с ней?
Я поудобнее оперся о дверцу, смахнув грязный пот со лба. Странная у моего друга привычка — не называть дочь по имени, по крайней мере, при посторонних.
— Там, в кювете. С ней все в прядке, только пыли наглоталась.
Марк кивнул, вновь прикрыл глаза.
— Меня, кажется, ранило — осколок по ребру царапнул. Как думаешь, Рич, это не опасно?
Я осторожно коснулся рубахи, попытавшись расстегнуть пуговицы. Крови натекло немало, царапина больше походила на глубокий разрез…
Надо было улыбнуться. Кажется, у меня получилось
— До очередной свадьбы заживет. Пошли отсюда, Марк! Зальем коньяком, перевяжем — будешь как новенький. А я потом машину осмотрю, вдруг еще удастся наладить? Вещи заберем или здесь оставим?
Вопрос не из самых умных. С документами Марк расстанется только мертвый.
— Вещи? — еле заметно шевельнулись губы. — Да, мои вещи!
Рядом что-то рвануло, и я невольно вжал голову в плечи. Зря мы тут торчим, боши пошли на очередной круг, того и гляди, получим добавку…
— Ходить смогу, — задумчиво проговорил он. — Это очень хорошо… Знаешь, Рич, мы с дочкой отсюда без тебя доберемся. Если что, один портфель сама потащит.
Шляпа упала с колен. Рука дернулась, поднимая небольшой пистолет с резными костяными накладками — жалкую дамскую хлопушку, подарок от очередной его пассии. Из такого кошку с дюжины шагов не убьешь.
Но если ствол смотрит прямо в лицо…
Я хотел спросить «за что?», но выговорилось совсем другое.
— Половины тебе мало?
Марк виновато улыбнулся:
— Зачем делить? У меня дочь, куча родственников, да и сам я еще не старик. К тому же, будь справедлив, это все-таки мое открытие. А ты мною решил…
Выстрел отбросил его назад, на спинку сиденья. Пуля вошла точно в лоб.
— Не решил, а воспользовался, — вздохнул, я опуская «браунинг». — Что же ты дочь не пожалел, дурак?
Я нашел ее там же, где и оставил — в кювете, уткнувшейся носом в землю. Ладони на голове, темное платье побелело от пыли, туфля, упавшая с левой ноги, закатилась к самому краю канавы.
Подошел ближе, вынул «браунинг».
— Это я, не волнуйся.
Она попыталась кивнуть, чихнула.
— Дядя Рич, как там папа? С ним все в порядке?
Можно было выстрелить ей в сердце, но я побоялся не попасть первой пулей.
Прицелился в затылок.
Общий план. Эль-Джадира.
Февраль 1945 года.
К вечеру дождь перестал. Вода стала льдом, подошвы скользили по замерзшим лужам, мороз кусал за пальцы, не давая вынуть папиросы. Зато ветер стих, успев разогнать облака. Над городом и над близким океаном загорелись неяркие зимние звезды.
Набережная, как и в прошлый раз, была абсолютно пуста. Невысокие крутолобые волны тупо и упрямо били в бетон, разбрызгивая ледяную влагу. Приходилось держаться противоположной стороны, поближе к заледенелым пальмам. Ричард Грай шел неспешно, держа руки в карманах. Шляпа сдвинута на ухо, во рту — давно погасшая папироса.
Он был не один — Черный человек бодро шагал рядом, с хрустом давя непрочный лед на лужах. Одет был непривычно для этой эпохи: немецкое кожаное пальто, черная кепка, тоже из кожи, маленькая фотосумка на ремне, как раз под небольшую цифровую камеру. Бывший штабс-капитан смотрел под ноги, его спутник, напротив, с интересом разглядывал все, что попадалась на пути. Пару раз останавливался, доставал фотоаппарат, озаряя ночь короткой яркой вспышкой.
Ричард Грай не обращал на него внимания. Не смотрел, не слушал. Черного человека, это, впрочем, совершенно не смущало.
— Какая наивная эпоха! — заметил он, пряча в очередной раз аппарат. — В наши с тобой дни двое мужчин, идущие рядом, уже бы вызвали вполне политкорректные ассоциации. В чем-то ты прав, хорошее время! Здесь мужчины — все еще мужчины, а женщины не похожи на Леди Гага. Ты в другом ошибся — кино и сон нельзя принимать близко к сердцу. Какая тебе разница, кто здесь победит и сколько за это заплатит? У них свои проблемы, у нас свои. Только здесь — кино, неплохо нарисованный сон, а у нас дома — реальная жизнь. «Времена не выбирают, в них живут и умирают».
Черный человек вновь остановился, достал фотоаппарат. Ричард Грай пошел медленнее, затем повернулся. Темный зрачок цифровой камеры смотрел прямо в глаза. Он успел поднять ладонь, закрывая лицо.
— Не буду! Не буду! — его спутник рассмеялся и со вкусом прицелился в ближайшую пальму.
Вспышка!
— Чем-то на Ялту похоже, правда? По-моему, придумать это место мог только наш человек. Ты же помнишь, что здесь должно находиться в реальности? Никакого сходства. Не город, а демократическая смесь Касабланки из фильма с Южным берегом Крыма. Кто-то очень хотел предаться ностальгии… Ладно, пойдем!
Они вновь шли плечом к плечу. Ричард Грай, достав коробку папирос, вынул одну, привычно закусил зубами мундштук.
— Здорово ты вошел в образ! — прокомментировал его спутник. — Куришь, пьешь, тренажеры забыл. Да где их тут взять, тренажеры? Но хуже всего, что ты принял здешние правила игры. Белые, красные, зеленые!.. Какая чушь! Представь, что ты на Марсе. Твоя задача — разместить приборы наблюдения, взять образцы, сфотографировать самое интересное…
Вспышка!
— …А ты записался в марсиане. Абсурд! Тебя, видишь ли, волнует, кто прав, кто виноват. Да тебя и в нашем мире это не сильно беспокоило!.. Политика — дерьмо, и политики — дерьмо, а на войну идти смысла нет, потому что справедливые войны давно закончились.
— Это у нас, — неожиданно для себя ответил он. — Не здесь.
Черный человек замер на месте, взглянул изумленно.
— Ты… Ты серьезно? Да ты ничем не умнее той дурочки на картине. «Молодой господин! Молодой господин!..» А в итоге ты, вероятнее всего, умрешь, и я с тобой за компанию. Все результаты работы — к черту, про наших близких я даже не рискну напоминать.
Бывший штабс-капитан тоже остановился, щелкнул зажигалкой и наконец-то закурил. Навязчивый спутник внезапно показался ему маленьким и очень смешным.
— А ты себя что, бессмертным вообразил? У меня… У нас на компьютере, если помнишь, в отдельной папке фотографии тех, кто уже погиб, изучая Ноосферу. Люди — не нам чета. Я все сделал правильно, из опыта следовало выжать максимум. А без эмоций не проживешь, даже во сне. Политика — дерьмо, и политики ничем не лучше, только вот нацисты и в нашем времени есть, русскоговорящие, кстати… Пойдем, не хочу опаздывать.
Черный человек пожал плечами, но не стал спорить. Дальше шагали молча. Ровный строй пальм отступил, уйдя в сторону, и набережная стала заметно шире. Вдали желтым огоньком блеснул свет фонаря. Ричард Грай невольно ускорил шаг.
— Думаешь, придет? — нарушил молчание любитель ночных фотоснимков. — Не слишком ли романтично? Впрочем, если объекта нет в номере, нет в ресторане, то где еще можно встретиться? «Возле казармы, в свете фонаря…» Эта особа тебя одного не оставит, ты ей нужен, и вовсе не в романтическом плане.
Ответа он не удостоился. Свет фонаря стал заметнее, рядом с ним обозначился темный силуэт старой пушки. Поблизости никого не было, но Ричард Грай не сбавил шага. Его спутник начал отставать, теперь он смотрел под ноги, грел пальцы в карманах, без всякой нужды поправлял кепку, зачем-то сдвигая ее на ухо. Наконец, явно что-то решив, Черный человек быстро двинулся вперед.
