Анатолий Ириновский - Жребий
— Тима! — услышал он. — Куда ты идешь?
Сердце его от неожиданности екнуло. Это была Кока.
— На кладбище, — оторопело ответил он.
— Садись. До кладбища еще далеко. — Она шустро пересела от водителя в салон. — Поехали! — Потом сказала Тиму: — Знаешь, давай сделаем так. Я взяла на завтра от-гул за ночное дежурство. Мы утром сходим туда вместе. А сейчас — ты едешь со мной, в Андреевку. Это недолго. Там у меня малыш один температурит, надо на него взглянуть. На обратном пути Петр Васильевич завезет нас прямо домой. Согласен?
Она это так выкладывала, заглядывая ему в глаза и держа за руки, как будто нака-нуне не было его позорного явления.
Он притянул ее к себе и стал целовать.
— Тима! Ну что ты! Петр Васильевич увидит! Ты и так меня ночью всю исцело-вал.
— Это за все годы разлуки! — отвечал он, продолжая ее обцеловывать.
Через некоторое время машина перешла на грунтовую дорогу.
Глава 27
Гордиев узел
Они вошли в дом.
— Боже мой, — сказала она, — уже сутки, как ты известил меня о своем приезде, а я все еще не верю, что это ты. Может быть, это просто какое-то наваждение. Но я так счастлива, что даже согласна на наваждение, — и резко дернула Нетудыхина за ухо.
— Ну, больно же! — сказал он.
— Не "ну" — покажи мне свою левую руку! Чтобы я убедилась наверняка, что ты — это действительно ты, а не какая-то подделка. Я ночью не догадалась посмотреть.
— Ты чего выдумываешь? — сказал он и протянул ей левую руку.
На запястьи еле заметно виднелся небольшой шрам. Она натянула кожу — шрам обозначился четче.
— Верю: ты — Тимка Нетудыхин.
— А у тебя? — потребовал он.
Она показала тоже самое место на своей левой руке.
— У тебя заметнее, — сказал он.
Эта идея собственно принадлежала ему. В один из дней, втайне от всех, под сво-дами заброшенной монастырской церкви, они поклялись на крови быть верными друг другу до конца жизни.
Я не берусь давать оценку этому факту. Уж слишком он для нашего прагматично-го времени наивен. Но уверяю, что для их травмированных душ он значим был больше, чем обручальное кольцо для современных молодоженов.
— Ну, дружочек, — сказала она, — теперь ты от меня не отвертишся. Довольно меня за нос водить. — И зависла у него на шее, потребовав: — Целуй! — Он поцеловал. — Я с тебя за эту метку семь шкур сниму. Ты где вчера так надрался?
— Кока, прости, виноват! Я сам не ожидал от себя такого финта. Как оно получи-лось, не знаю.
— Ай, Тима, Тима! Я его жду здесь, как Бога, накрыла стол, а он явился — ни ры-ба ни мясо, форшмак какой-то. Я была в шоке. Кошмар!
— Совершенно верно — кошмар! Я бы даже сказал еще резче, но не нахожу слов.
— Явление сраженного рыцаря!
— Да, очень точно подмечено.
— Ты мне не поддакивай. Ты честно скажи: ты пьешь, что ли?
— Нет. Выпиваю, но очень редко.
— Что-то не верится. Почему же ты вчера так скопытился?
— А вот потому и скопытился, что не пью и не расчитал своих сил. Но я признаю свою вину. Прости, Кока! И мне легче будет. А то на душе такое состояние, будто гнус-ность какую-то сотворил.
Она посмотрела на его по-детски обескураженную физиономию и вдруг не вы-держала, заплакала.
— Я уже простила. Вчера еще простила. Только это меня ужасно насторожило. Я вдруг подумала, глядя на тебя спящего: он в жизни столько переборол, а сломался на водке. Разве такое не случается?
— Ну, что ты, что ты! — говорил он, обнимая ее. — Это был простой перебор. Пили же все подряд, и пили лошадиными дозами. Я и выключился.
— Ты завтракал?
— Да.
— Что?
— Чай.
Опять она на него посмотрела с подозрением, но сказала:
— После такого сытного завтрака пора бы уже и пообедать, — и пригласила по-мочь ей.
Все собственно было приготовлено еще вчера. Оставалось только сервировать стол. И пока они переносили продукты из кухни в комнату, он украдкой подсматривал за ней. Красивая получилась. Прямо даже не верилось, что это Кока. В той, детдомовской памяти хранилась она у него стремительной и по-спортивному собранной девчонкой. Здесь, перед ним, двигалась уже женщина — с созревшей грудью, в меру при теле, очень напоминающая своим бабелевским лбом и губами его детдомовскую Коку.
Когда они закончили со столом, она попросила Нетудыхина выйти на кухню и там подождать. Через пару минут она его позвала.
Он открыл дверь и увидел ее в легком полупрозрачном платье.
— Прошу, синьор Нетудыхин, пожаловать к своей синьорите! — И сделала перед ним реверанс, приглашая его жестом к столу.
Платье было несколько маловато, но зато оно еще больше подчеркивало ее со-зревшие женские формы.
— Кока! — изумился Нетудыхин. — Ты великолепна! К черту жратву — пошли в постель!
— Ну и нахал! — сказала она, сверкнув глазами. И вдруг задумалась, глядя на стол: — Чего-то еще не хватает. Ах да, водка! Ты вообще пьешь импортную водку? Мне здесь один родитель удружил польскую. Говорит, классная. — Пошла на кухню, потом вернулась, поставила на стол рюмки и граненую бутылку польской водки. — Чего ты молчишь?
— Любуюсь тобой, — сказал откровенно он.
— Ну и как?
— Ты прекрасна, Кока!
— Нет, Тимочка, я нехорошая. Я тебя сегодня намерена бить долго и больно. И сегодня между нами будет выяснено окончательно все и до самого конца. Но прежде да-вай выпьем за нашу встречу.
Она стала раскладывать еду по тарелкам.
— Как-то мне не хочется, — сказал Нетудыхин.
— Вот видишь, какая ты кака! — сказала она. — Со своими друзьями ты вчера надрызгался, а со мной — хочешь показать себя трезвенником. Не надо так, Тима. Если ты алкоголик, я же это все равно пойму. Я, конечно, не нарколог, но я все-таки врач.
— Да брось ты свою навязчивую мысль! — ответил он на повышенном тоне. — Не алкоголик я! Я же работаю учителем в школе. Неужели ты не понимаешь, что учи-тельство и алкоголизм — вещи несовместимые. Я выпиваю. Иногда. Даже коньяк, быва-ет. Димка Прайс у меня есть, напарник по шахматам. Так тот, кроме коньяка, вообще ни-чего не признает. А вчера я надрался, да. Сегодня мне плохо. Вот и все.
— Чего ты кричишь, ты мне скажи? С синьоритой так не разговаривают. Сейчас хозяйка явится, она любопытна.
— Извини, завелся.
Он открыл бутылку и передал ей. Она наполнила рюмки. Помолчали.
— За нашу встречу, в которую я уже почти не верила! — сказала она. — И чтобы свершилось между нами все то, о чем мы когда-то вдвоем мечтали!
Они выпили. Нетудыхину действительно не пошло, он еле сдержался. Не будь он в обществе женщины, он бы точно сейчас отметил этот насильственный прием крепким словцом.
— Ты ешь, ешь, — сказала она, заметив его состояние. — Тебе надо основательно подкрепиться. И не нервничай. Это естественная реакция организма на перепой.
— Ты так говоришь, будто всю жизнь общалась с пьяндыгами.
— Ну, почему же? Это как раз, наоборот, проявление симптома здорового орга-низма на алкоголь.
На подоконнике открытого окна появился черный кот. Нетудыхин заметил его.
— Ты чего сюда лезешь, скотина? — сказал он. — Брысь!
Кот, испугавшись, спрыгнул в палисадник.
— Зачем ты так? — сказала она. — Это же Тимошка, мой кот. Тимоша, Тимоша, иди сюда! — позвала она кота через окно. Тот, жалостно замяукав, скрылся в зарослях крыжовника.
— Твой кот?! — удивился Нетудыхин. — А где ты его взяла?
— Мне его подарил наш бывший главный врач.
— Почему бывший?
— Потому что сейчас у нас уже другой. А тот уехал. Прекрасный был диагност. Определял заболевание безошибочно. Для врача — это бесценный дар.
— И ты назвала кота Тимошкой?
— Да.
— Зачем?
— Сказать правду?
— Только правду.
— Чтобы не забыть тебя.
— Хм!
Она не понимала, почему он проявляет такую дотошность к Тимошке. Подозрева-ет ее в связях с бывшим хозяином кота? И тут, в подтверждение ее догадки, он спросил:
— А как звали этого бывшего вашего врача?
— Тихон Кузьмич, — ответила она.
— Ахриманов Тихон Кузьмич? — уточнил он.
— Да. А откуда ты знаешь? Олег сказал?
— Нет, сам догадался.
Она как-то не придала его ответу должного значения. Страх быть опять обвинен-ной в измене заглушил в ней остроту восприятия.
— Но он пожилой, Тима, — продолжала она. — Ему под 50. Ты выстраиваешь фантастические предположения — какая ерунда! Твоя, глупая ревность уже раз оберну-лась для нас долгой разлукой. Тима, я чиста перед тобой.
— Да-да, конечно, — сказал он как-то рассеянно и добавил: — Если забыть Воро-неж.
— А что такое произошло в Воронеже? Ты даже не соизволил со мной объяснить-ся. Отелло! Коменданта общежития, ловеласа по натуре, он, видите ли, принял за моего любовника!
— Но он же был еврей!
