Клиффорд Саймак - Фото битвы при Марафоне
Часа в три заехал шериф.
– Все впустую, – сообщил он, поднимаясь на крыльцо и усаживаясь рядом. – Я поднял сведения: Вигвам принадлежит чикагской юридической фирме. Документы у них, налоги платят тоже они, наверное, и владеют Вигвамом они же. Я позвонил туда и наткнулся на автоответчик. Подумать только: автоответчик в полвторого дня! С чего бы это адвокатской конторе прибегать к услугам автоответчика в такое время? Не могли же они все уйти в суд или одновременно отправиться в отпуск. Ну даже если так – хоть секретарша-то должна была остаться, чтобы отвечать на звонки!
– Может, в этой фирме только один владелец, он же и работник.
– Не похоже, – хмыкнул шериф. – Она называется «Джексон, Смит, Дилл, Хоэн и Эклюнд». Девице на автоответчике потребовалось добрых полминуты, чтобы изречь это. Она прямо пропела его – должно быть, иначе подобное название никак не одолеть. Кстати, а где Пайпер?
– Ему пришлось вернуться в университет.
– Он не говорил, что намерен вернуться.
– Просто к слову не пришлось. Он знал, что придется вернуться, уже несколько дней назад. А что, не следовало?
– Да нет, почему же. Насчет гибели Стефана нет никаких сомнений. А вы, случаем, не помните его фамилии?
– Никогда и не знал.
– Ну, тогда вроде все. Немного не по себе оказаться с трупом на руках, когда даже не знаешь его фамилии, тем более что он прожил здесь столько лет. Я заехал по пути в Вигвам – там по-прежнему никого.
Шериф провел у меня еще около часа. По его поведению было заметно, как ему не хочется возвращаться в поселок, в опостылевший кабинет. Мы поболтали о рыбалке, и он пообещал на днях заехать и порыбачить со мной на пару в Оленебойном ручье. Еще мы говорили о тетеревах: я сказал, что в этом году их порядком, и мы предались воспоминаниям о прежних деньках, когда на холмах еще рос женьшень. Наконец шериф распрощался и уехал.
Я прослушал по радио сперва шестичасовые, а потом десятичасовые новости, но о столкновении «Стремительной Гусыни» с неизвестным объектом при вылете из Сосновой Излучины ничего сказано не было. Потом я отправился в постель, без особой надежды уснуть – возбуждение все еще не покидало меня, – но уснул почти тотчас же: день выдался нелегкий, и я чувствовал себя выжатым как лимон.
После завтрака я решил двинуться на рыбалку. На мосту через Оленебойный ручей стояла женщина. Проезжая мимо Вигвама, я пристально его осмотрел – дом по-прежнему казался заброшенным, но женщину я видел впервые и тут же решил, что эта костлявая блондинка из числа посетителей Вигвама. Одета она была в ярко-желтые шорты и узенький желтый лифчик, который, впрочем, прекрасно справлялся со своей ролью, потому что прикрывать там было почти нечего. Волосы ее были зачесаны назад, падая на плечи небольшим конским хвостиком. Прислонившись к перилам, женщина смотрела в омут. Когда я остановил машину за поворотом и пошел в ее сторону, она обернулась. Лицо оказалось таким же костлявым, как и фигура, – скулы и подбородок едва не протыкали кожу, так что лицо казалось чуть ли не заостренным.
– Это здесь вы его нашли? – с ходу спросила она.
– Это не я его нашел, но лежал он действительно здесь, практически под мостом.
– Стефан был дурак.
– Я его не знал, – ответил я, удивляясь ее тону. В конце концов, он ведь покойник. – Вы с ним дружили?
– Он ни с кем не дружил, весь отдался своему дурацкому хобби.
– Ни одно хобби не бывает дурацким, если что-нибудь дает человеку. Один мой знакомый собирает спичечные этикетки. – Нет у меня таких знакомых, но я подумал, что это неплохой пример бессмысленного хобби.
– У него что-нибудь было? Лежало что-нибудь в его карманах?
Как ни странно прозвучал этот вопрос, я все-таки ответил:
– Ничего, никаких документов. Неизвестно даже, кто он такой.
– Нет, почему же, очень даже известно, – возразила она. – Все знают, что он Стефан. Больше никто ничего не знает, да больше и незачем знать.
Позади послышались шаги, и я резко обернулся: к нам подходил мужчина.
– Анжела, ты же знаешь, тебе не следует быть здесь. Что с тобой творится? Ты опять пьяна? Тебя же предупреждали, что пора с этим кончать. – Он повернулся ко мне. – Прошу прощения, она вас, верно, потревожила.
– Ни в малейшей степени, – отозвался я. – Мы просто беседовали, и притом о весьма любопытных вещах.
Он был чуть ниже меня ростом и, наверное, чуть тяжелее. Круглое розовощекое лицо обрамляли коротко подстриженные волосы. Довершали картину клетчатая ковбойка, синие джинсы и тяжелые рабочие ботинки.
– Мы говорили о Стефане, – подала голос женщина, явно стремясь смутить его и радуясь такой возможности. – О Стефане и его дурацком хобби.
– Но вам-то что до его хобби? – повернулся клетчатый ко мне.
– Очень даже многое. Оно кажется мне весьма любопытным.
– Пошли в дом, – приказал он Анжеле.
Она сошла с моста, остановилась рядом с ним и посмотрела на меня:
– Увидимся.
– Надеюсь, – откликнулся я, но не успел ничего добавить, как мужчина ухватил Анжелу за руку, развернул на месте и повлек по направлению к Вигваму, даже не попрощавшись.
Многое из их перепалки осталось для меня непонятным, хотя я и догадывался, что все вертится вокруг хобби Стефана; быть может, кубическая фотография оно самое и есть? Похоже, что моя догадка верна, однако Анжела назвала хобби дурацким, а сфотографировать Марафонскую битву – идея отнюдь не дурацкая.
Да, о многом бы мне хотелось с ними переговорить! Как и откуда они узнали о смерти Стефана, как и откуда попали в Вигвам? Обычно посетители Вигвама прилетали в Сосновую Излучину, а Стефан заезжал за ними на «Кадиллаке». Должно быть, на этот раз они наняли машину – да и потом, какое это имеет значение? Если подумать, то никто не видел, как Стефан встречает гостей в Сосновой Излучине; мы просто негласно это подразумевали. Я ломал голову над этим, одновременно чувствуя отвращение к себе за то, что интересуюсь подобными глупостями; пожалуй, становлюсь таким же любопытным пронырой, как Дора.
Вытащив и собрав спиннинг, я натянул болотные сапоги и спустился к омуту под мостом.
В этом омуте водится крупная форель, но я никак не мог настроиться на рыбалку, потому что мысли о трупе Стефана, лежавшем вчера на берегу, не выходили из головы. Время от времени я непроизвольно бросал взгляды через плечо на место, где он находился.
В конце концов я покинул омут и побрел вдоль ручья – на мелких участках прямо по воде, а в местах поглубже выбираясь на берег. Покинув сцену вчерашней трагедии, я смог сосредоточиться на деле и сумел на быстринке у небольшой заводи подцепить порядочный экземпляр речной форели, но не успел вовремя подсечь, когда еще одна крупная рыбина – наверное, радужная – яростно метнулась из-под берега. Второй заброс по той же траектории ничего не дал – должно быть, во время первой поклевки рыба ощутила крючок и вовсе не хотела испытать его на себе. Я забрасывал удочку еще и еще, но клева больше не было. Спустившись по ручью на несколько сотен футов, я наконец подцепил одну – чуть больше предыдущей.
Выбравшись на берег и усевшись на трухлявую колоду, я начал раздумывать, стоит ли продолжать рыбалку, пусть и не очень удачную, но принесшую рыбину. Для ужина этого достаточно, а в хижине на столе ждет книга о докембрии. Уходить не хотелось. Я бы еще побыл здесь – не столько ради рыбалки, сколько ради того, чтобы держаться подальше от дома и от ожидающей там работы. Вот тут-то я и усомнился, что когда-нибудь допишу эту книгу, что вообще хочу ее написать. Черт побери, из-за нее мне дали академический отпуск, и довести дело до конца просто необходимо, но я продолжал предаваться жалобным раздумьям, не в силах тронуться с места.
Потом мне вспомнилась найденная Невиллом полянка венериных башмачков; надо будет взглянуть на них по пути. Конечно, мне это вовсе ни к чему, но еще несколько дней – и венерины башмачки отцветут, и тогда на них уже не посмотришь. Но я просто продолжал сидеть, не двигаясь с места, – во-первых, весьма смутно представляя, где венерины башмачки растут; судя по словам Невилла, найти их довольно легко. Однако я оставался, где был.
Потом я гадал, что заставляло меня сидеть на этой трухлявой колоде – ведь я мог продолжить рыбалку, вернуться в машину или отправиться искать венерины башмачки, но не стал. И вот в результате пишу этот отчет, когда должен работать над книгой.
Прежде чем я продолжу, следует пояснить, что Оленебойный ручей расположен в глубоком, поросшем лесом овраге в ложбине между двумя круто смыкающимися холмами. Русло ручья пролегло в песчанике, но чуть выше находятся пласты известняка, хотя чаще всего деревья скрывают их от взора.
По ту сторону ручья какая-то зверушка шелестела прошлогодней листвой, я посмотрел туда и через несколько секунд разглядел затеявшую этот переполох белку. Белка рылась и принюхивалась, видимо, в надежде отыскать завалявшийся с осени орех, но, почувствовав мой взгляд, в панике заскакала вверх по холму и, резко вильнув вправо, заскочила под нависающий наподобие пещерки каменный козырек. Таких пещерок среди холмов множество; они возникают вследствие эрозии вкраплений мягких пород, над которыми образуют крышу более твердые пласты.
