Андрей Ваон - Чемпионат
— Ладно, давай быстрее медитируй, а то я промок уже давно в этой «непромокаемой» курточке.
Конечно, это была никакая не медитация и не уход от реальности, просто Юре в этом месте удавалось найти ту опору, которая часто шаталась под непрерывным градом бурных событий в его жизни. Он устремлял свой взор в туманную даль заброшенных районов Печатников. Перед его глазами всплывали дремучие картины древних жителей здешних мест, он окунался мыслями в их быт и пропитывался духом того времени. Спокойствие и уверенность наполняли его, оживляя его взор внутренним светом.
На такое превращение Ганжа не преминул отреагировать:
— О, всё! Проснулась силушка-то богатырская! Всем врагам и басурманам теперь хана! — они оба улыбались, а их лица, умытые ледяным дождём, посвежели и выглядели помолодевшими.
Потом они сидели в уютном тепле пивного ресторанчика «Гуэль», который чудесным образом избежал превращения в новомодное заведение с автоподачей блюд. Здесь так же, как и двадцать лет назад сновали официанты, а пиво наливалось в большие и увесистые стеклянные кружки.
Ганжа вдыхал пену, а голодный и непьющий Бобров налегал на жаренную с грибами картошку. Вкусовые ощущения ненадолго приглушили градус их беседы, которая велась вокруг до около положения в «Московии» и «Возрождении», никак не выйдя на заданную Юрой траекторию. Он хотел добиться ясности положения вещей. Полной ясности. А ему предлагался лишь узкий коридор для ведения «боевых» действий по конкретной задаче.
— В общем, Робинсон так готовит команду, что вы сможете гарантированно обыграть «Гэлэкси», а тебе уготована будет решающая роль.
— Что-то в этом не так всё. Блёкло и надуманно. Поддавки какие-то. Точнее наоборот, разыгранный спектакль. Хотелось какой-то если не революции, то решительного изменения сознания людей, показать им всю низость бытия такого искусственного. А получается, мы по этим же правилам играем.
Ганжа нахмурился и сделал внушительный глоток пива.
— Не хотел я тебе этого рассказывать и тревожить твою и так слишком нежную душу, но ты ж парень у нас головастый и сам вон почти допёр. Только наивный (тебе уже сорок лет сейчас стукнет, а ты романтичен, как мальчик!) твой мозг всего цинизма реальности не может вместить, вот и ходишь ты рядом, копя усталость от угрюмого изумления всё новым и новым «изобретениям» «прогрессивного человечества». В общем, в нашем, типа, государстве, этой опухоли на теле бывшей нашей огромной страны, которые западные товарищи, они же хозяева жизни и планеты, назвали «Moscow Republic», не только футболяют по сценарию. Вся жизнь течёт по написанному.
— Тю… так это ж давно так! Наверху управляют, народ безмолвствует.
— Ага, только тут не просто управляют политикой, экономикой и тому подобным. Здесь также, вот как Робинсон наш делает, пишется сценарий на предстоящую «игру», и исполнители выдают спектакль с предсказуемым результатом. Только игроков в этой команде не одиннадцать, а тридцать с лишним миллионов. Граждан. С низким статусом и не очень, богатых и нищих, звёзд шоубиза и водителей мобайлей… Для всех есть прописанная роль, которую он исполняет. В магазин сходил, кино посмотрел, с девушкой в ресторане пообедал — как-то так. Если драка какая, происшествие или нарушение закона — будь уверен, неслучайно и всё под контролем.
— Вот я и не знал, Серёг, что ты можешь увлекаться такой низкопробной конспирологией! — теперь настала очередь Боброва ёрничать.
— Вот ты смешной! В светлое будущее он верит, а в чёрное настоящее, которое друг ему рисует — нет. Я ж видел коды эти. Мне ж наши умельцы их расшифровали и по ним предсказать можно жизнь нашей страны до мельчайших подробностей. Когда дворник Вася выйдет улицу чистить, а фабриковод Ахмет войдёт в свой гарем и увидит там этого Васю. Ну, к примеру (забавный, кстати, был случай — мы тогда и попкорном запаслись). И не обязательно люденами должны быть они — достаточно того, что компьютер имеет и там уж ему мозг полощут всеми доступными способами.
— Ну, постой… а мы? Как же мы? — Юрий сразу стал анализировать своё поведение, поведение близких и знакомых.
— Так вот в этом и загвоздка! Что есть ещё исключения! Тех, кто ещё думает своей башкой! Вот мы для них и есть головная боль… гм… каламбур. И пока закона про принудительное чипование нет, нужно действовать. Долго-то гулять нам без этих хреновин в мозгах не дадут.
Разговор вышел долгим и угрюмым, но свет в конце тоннеля всё же наметился. Друзья вышли из заведения уже за полночь. На улице промозглый ветер швырял мусор по безлюдным углам, а на небе сквозь клочковатые облака мутновато просвечивала обгрызенная Луна.
* * *Санкт-Петербург уже с вокзала пыхал приграничным воздухом. Центр кишел солдатами НАТО, родными полицейскими и таможенными служаками, которые вцеплялись в каждого, кто осмеливался в открытую тащить весомый багаж.
Юра встретился с человеком из местного филиала «Возрождения». Тот обеспечил его транспортом (мотоцикл), пропуском через Карелию и натовской визой для Финляндии. Походные манатки (палатка, спальник и всякая мелочь) у Юры были собственные, поэтому он был довольно свободен в передвижении, благо финансы имелись, а пропуск должен был обеспечить беспрепятственное преодоление многочисленных кордонов.
К вечеру возле деревни Искровка он преодолел первую заставу нарождающейся Карельской Республики и заночевал на подъезде к Брусничной, разбив лагерь возле типично карельского озера Нуйямаярви. Закат измазал северо-западную часть неба малиновым, предрекая сильный ветер назавтра. Юра сжимал кружку с чаем, глядя на затухающий костёр. Голову туманили грустные мысли, и в то же время будоражила выполняемая им миссия. Мир менялся на глазах, его родная страна раскалывалась крупными кусками, рвалась на лоскуты. Его любимая Карелия отгородилась независимостью. Но среди этой кручины мелькал образ Леры, и сразу он теплел взором, а мысли прирастали мечтами.
С рассветом он поднялся, собрав пожитки и позавтракав, двинулся к границе. Визу, видимо, ему сделали «виповую», так как он, следуя наставлениям Ганжи, направился в «зелёный коридор», где не встретил препятствий. А в обычной очереди стояли сотни машин. «Уже вот и беженцы образовались», — подумалось Боброву при взгляде на забитые вещами автомобили, хнычущих детей и усталых родителей.
До Хельсинки он долетел, плюя на ограничения скорости, наслаждаясь ровными дорогами, за два с половиной часа. Перекусив в кафе, он вышел в Интернет и проверил письма от Ганжи. На словах путь был оговорён лишь до столицы, а далее нужно было следовать указаниям в письмах. Тон письма был привычным — ирония сквозила из каждой строки, даром, что текста было немного. А по существу было сказано, что Борцов расположился в Лахти, где пытается варганить какой-то мутный бизнес.
На территории Финляндии уже так вольготно в палатке не поживёшь, костёр не позажигаешь и рыбу не половишь. Закончив свои дела (уладив формальности и купив лицензий на разную походную деятельность), Юрий тронулся дальше, планируя заночевать на озере возле Лахти, дабы наутро штурмовать особняк, в котором засел «мучитель».
Юра чувствовал, что затея чересчур романтична для реальной жизни. Но ветер хлестал в лицо вполне ощутимо, двигатель под ним ревел глухо, а руки чувствовали шершавые грипсы руля. В Лахти он вкатил в утренней свежести, разбрызгивая небо в мелких лужицах. Городок был сонлив и уютен. Солнце лизало робкими лучами крыши маленьких домиков.
И тут он увидел Леру. Она шла, наполненная утренним неясным светом, а волосы искрили редкими каплями. Она, конечно, тоже сразу заметила его, услышав тарахтение мотоцикла. Подъехав, он увидел любимые глаза, которые были непривычно ожесточены.
— Ты куда исчез? Ты бросил меня… — её слова ухнули приговором, внутри него что-то оборвалось, а Лера, развернувшись, зашагала от него прочь. Бобров, обескураженный и потрясённый, стоял посреди дороги. Память начала рисовать июньские события в новом свете. Он вдруг осознал огромную вину перед Лерой. А тогда казалось ему, что он, как настоящий мужик, заглушил свою ревность и оставил за любимой девушкой право выбора. Он удалился из любовного треугольника (да и не треугольник тогда это уже был), а она посчитала это бегством. Она, как любая женщина (будь она тысячу раз сильной и мужественной), хотела от своего мужчины защиты и ответственности, чтобы он принимал решения за двоих. Лера почувствовала обманутой себя вновь (к тому времени она осознала легкомысленность своего влечения к Борцову) — и назло Юре и самой себе в первую очередь поехала с Борцовым за бугор. И не держал тот её взаперти, просто ей некуда было деваться. Душевную пустоту было не заполнить в Москве ничем. Но на чужбине оказалось не легче — обо всём этом говорили её глаза.
