Николай Ульянов - Под каменным небом
Посмотрев в раскрытое окно, я подивился, как мог среди этих болот родиться поэт, подобный Виргилию?
Мне принесли стакан вальполичелло и, выпив, я прилег вздремнуть на кушетку. В каждом городе я пью вино, которое там производится и верю в его связь с духом местности. Мне опять приснился сюрреалистический сон с ослепительно голыми женщинами и черным небом. Проснувшись через час, увидел вдоль озерного берега белые кителя полицейских никого не подпускавших к воде. Солнце стояло над головами, а с водной поверхности, как со дна стакана, от брошенной щепотки чая, поднимался золотистый настой.
После новой прогулки по городу, я отправился к Пьяцца Сорделло — туристическому сердцу Мантуи. По пути зашел в ротонду Сан Лоренцо. Я без ума от этих миниатюрных величественных романских храмов, как Санта Фоска в Торчелло, как часовня Сен Джон в лондонском Тоуэре, Сен Жульен ле Повр в Париже. Сан-Лоренцо — едва ли не лучший из них. Двухэтажная галерея с восхитительными массивными столбами, арками и сводами. Быть христианином стоит для того, чтобы молиться в таком храме. Оттуда я направился в Палаццо Дюкаль. Полицейский на углу весело и элегантно отдал мне честь. У всех попадавшихся навстречу — радостные праздничные лица. Возле древнего дома Бонакольци, сидевшие за столиками встали и приветствовали меня поднятием бокалов.
— Синьор, вы должны выпить за Мантую.
Подошла разносившая вино девушка и все мы, при восклицаниях «За Мантую!» — выпили. Я был в восхищении. Отправившись через площадь ко дворцу и оглянувшись увидел, что еще какого-то иностранца приветствовали так же. С площади, в расщелине между зданиями виден кусочек озера, подернутый вуалью с отливом цвета одежд Юдифи с картины Джорджоне.
В дворцовом вестибюле тревожной россыпью слов заливалось радио. Взволнованный голос торопил всех у кого есть автомобиль уезжать за город либо другим каким-нибудь способом покидать Мантую.
Но кассир спокойно продавал входные билеты, три девушки бегали взад-вперед, собирая в кучу туристов. Порой, они лихо, по балетному, поворачивались на одной ноге и спрашивали: — Вы говорите по-немецки? Вы говорите по-французски? Туристы очарованно улыбались. Мне самому сделалось так хорошо, что я перестал прислушиваться к металлическому голосу.
Когда нас скопом повели вверх по широкой лестнице, мы ощутили себя одной веселой семьей. Незнакомые люди, обняв друг друга за талию и перепрыгивая, как школьники, через две ступеньки, болтали без умолку. Разговаривали на разных языках, но понимали друг друга. Почему-то громко хохотали, когда нас привели в аппартаменты выстроенные для карликов и почему-то запели в галерее Пассерино. Потом мы прошлись в чудесном полонезе через зеркальный зал с его великолепным потолком-сводом.
У наших девушек-экскурсоводов оказались глаза кокаинисток, как у мадонн Андреа дель-Сарто. Они протанцевали нам «па де труа» в салоне дельи-Аспиери, перед пышным полотном Рубенса с изображением четы Гонзаго. Всем стало невмочь весело. Мы только мельком видели роспись Мантеньи, проносясь бешеным хороводом через залу Спози. Глянуло в открытые окна Нижнее озеро и оттуда пахнуло пением. Пели полицейские поставленные стеречь отравленную воду.
Спускались сумерки, когда мы вышли из дворца оргийно-пьяные, готовые каждую телегу принимать за колесницу Вакха и следовать за ней с тимпанами и тирсами. В темневшем небе, над домами и церквами золотилось облако поднявшееся с озера. Такое бывает перед нашествием Атиллы, перед восстанием гладиаторов, перед налетом неприятельской авиации.
Город жаждал набата, сполошных сирен.
Из распахнутых дверей собора повалила толпа стариков и старух, распевавших псалмы на мотивы из «Гейши». Они не шли, а маршировали и танцевали. Впереди — улыбающийся падре.
— Домой! Домой!
Этот голос, в тот миг, мог еще брать верх над всеми другими заговорившими во мне голосами. Но когда я вышел на Пьяцца-делле-Эрбе, меня как ночную бабочку потянуло на свет, шедший из раскрытых дверей ротонды Сан Лоренцо. Не успев подумать, я уже протискался внутрь и очутился в центре страстного мольбища. Кирпич стен и сводов пылал от множества свечей. В маленькой алтарной нише кто-то читал молитвы, а вся церковь исступленно пела. Над пением взвился, вдруг, петушиный крик: «Не погрешим против плоти!»
Залпом грянуло «Амен!» Где-то заиграли мексиканский танец и все свечи хлынули на площадь.
Среди криков и ликований загудел громкоговоритель о том, что кислоты попавшие в озеро соединились с гнилостными элементами дна и породили опасные испарения. Но Мантуей уже овладело безумие. Я сам возрадовался тысячелетним тайнам дна, выходящим наружу. Дух Манто встает и напояет воздух! Как было не поддаться всеобщему веселью? А радио кричало о спасательных поездах посланных из Милана и Вероны. Но голос диктора скоро смолк. Другой, пьяный, весело расхохотавшись поздравил мантуанцев с величайшей победой духа, с пробуждением древних чар и богов.
— Возрадуемся безумию!.. Да здравствует сеньор Джулио Романини и его эликсир блаженства!
Имя Джулио Романини, знаменитого химика, повторялось на каждом углу. Пили за его здоровье. Появились женщины одетые с предельной откровенностью. В ярко освещенных парикмахерских, с визгом и хохотом, им делали папуасские прически. Они жмурились, когда парикмахеры целовали их в плечи и в шею.
И вдруг, электричество погасло.
Весь город испустил вопль звериного счастья. Темноте обрадовались, как покрову греха и недозволенных наслаждений. Ее приветствовали автомобильной катастрофой.
Возле рыбного рынка, с визгом попавшей под колеса собаки, столкнулись две открытых машины. Горланившие пассажиры взлетели навстречу друг другу и сплющиваясь упали, смешав свою кровь с бензином. Кто-то бросил спичку. Возник хоровод, как вокруг костра Ивановой Ночи. Никто не слушал городских властей, приказывавших по радио прекратить автомобильное и автобусное движение. Машины с упоением давили народ и разбивались в экстазе о стены и тумбы.
Вместо погасшего электричества появились факелы, свечи, пучки горящих газет.
Со стороны Корсо Гарибальди поднялось зарево, охватившее полнеба.
Уголком мозга я понимал, что город терпит страшное бедствие, но веселье давило все шёпоты рассудка, особенно, когда я зашел в сеть маленьких улочек между Виа Бертини и Виа Корридони. Там плясали на крышах. Женщины с визгом перепрыгивали через улицу. Падали. Разбивались. Мимо меня, как во сне, пробежал страус. Где-то кричали про слона. Пронеслись вихрем лошади с белыми султанами на головах.
— Цирк! Цирк!
Медведя, шествовавшего на задних лапах, встретили овациями, но шарахнулись от окровавленного льва.
От Пьяцца Мантенья — процессия битниц с растрепанными волосами. У тощей, высокой, что шла впереди, глаза, как граненый хрусталь, играли отсветами пожара. За нею, с грохотом волокли на веревке бронзового Виргилия.
И та, что закрывает свои груди,Которых ты не видишь, распущенными косами,И у кого там же все волосатые части,Была Манто бродившая по многим землям.
Мне захотелось ближе рассмотреть ее, но у битниц оказались ножи в руках и меня не подпустили.
По каким улицам бродил и танцевал, какие вина пил, которыми меня угощали, — не знаю. Очутился в вестибюле своего отеля, где меня встретила хозяйка, грозно подбоченясь.
— Посмейте только отрицать, что сеньор Джулио Романини — великий человек! Я его видела, когда еще была в девицах. Его уже тогда отличал сам Дуче.
Я сделал низкий поклон и мы закружились в старинном вальсе. Потом я принял ключ, преклонив колено и поцеловав ей руку. Поднимаясь к себе, видел с верхней площадки, как хозяйка пустилась в бешеный канкан.
Колдовские пары озера неслись в распахнутое окно моей комнаты. Я вдохнул их всей грудью и понял, что можно возрадоваться безумию. Здесь, в тесной комнате бедного отеля, свершилось дело моей жизни — я проклял ложь элевзинских таинств, желтых фавнов и нимф и познал истинного бога — сеньора Джулио Романини. Павши на колени, молил о благодати явления. И что-то белое зародилось в дали. Ко мне приближалась дочь Тирезия, волшебница Манто, уставившая в пустоту граненые глаза, прозревшие мою судьбу.
— У меня нет судьбы, моя жизнь — из обломков. Не вопрошай, как не вопрошали мантуанцы, поставившие город на твоих костях!
Она открыла рот и медным, как паровозный гудок, голосом приказала мантуанцам не выходить из домов. Уже прибыли спасательные отряды из Милана в противогазовых масках, а сеньор Джулио Романини нашел нейтрализующее средство против болотных паров.
Разбитый обессиленный проснулся я на полу своей комнаты. Рупор с того берега выкрикивал какие-то распоряжения. Светило солнце. Полицейских на озере не было. Две большие птицы, похожие на журавлей, взлетели над водой и растаяли в аллюминиевом воздухе. Сосед американец, войдя, расспрашивал о происшествиях ночи. Он сказал, что в полночь хозяйка голая ходила по отелю.
