Мария Галина - Поводырь
В общем-то, я подложил ей свинью.
Она поймет это, когда обнаружит, что от аргуса ей не избавиться никогда. И когда почувствует косые взгляды, и никто не будет приглашать ее на вечеринки, и ни один мужчина больше никогда не рискнет обнять ее, потому что то, что будет чувствовать она, будет чувствовать и аргус… А людям это неприятно.
С другой стороны… Эта история наверняка вызовет скандал. Журналисты так и вцепятся в нее — на спокойной Земле так мало новостей. И общество, мучимое комплексом вины, будет к ней особенно внимательно.
И конечно, она будет получать мою пенсию.
Она ведь моя жена.
А потом, сказал я себе, аргус заберет ее в какое-нибудь удивительное место, куда, оказывается, уходят все они, — вот почему никогда не собираются вместе ныряльщики и их поводыри… Нет, это уже из области бреда. Наверняка у меня сейчас температура за сорок. И эта пустота, расползающаяся внутри, — скоро она станет еще больше и пожрет меня.
Но какое-то время у меня еще оставалось.
Он легко ушел, подумал я, мне казалось, он привязан ко мне, как я к нему, но она была права — это чужое существо, нельзя угадать, что он чувствует на самом деле. Не было никакой привязанности, никакого доверия, ничего не было — только нерасторжимая связь, которую он все-таки сумел разорвать, уйдя по нити моей любви.
Но к трассе он ее выведет, это точно. Инстинкт самосохранения у него есть.
Сквозь шум крови в ушах я услышал треск сороки.
Сорока, бессменный часовой леса, на своем птичьем языке кричала:
— Сюда идут! Сюда идут!
Я понимал этот язык, как раньше понимал бессловесный язык аргуса.
Я переполз за сиреневый валун в пятнах лишайников, вынул из кармана ее крошечный, почти игрушечный пистолет и снял его с предохранителя.
— Ближе, прошу вас, — сказал я замершему лесу. — Ближе. Еще ближе…
