Дмитрий Григорьев - Кровь или семьдесят два часа
Сидония выдернула голову из воды и, не вставая с колен начала судорожно искать в грязном потоке выскользнувшую из рук малышку. Она нервно шарила руками по сторонам, но кроме скользких камней ничего не находила.
— Венди! Венди! — билась в истерике отчаявшаяся мать.
В безрассудном порыве Сидония вскочила на ноги, чтобы посмотреть, не всплыла ли ее несчастная дочурка где-нибудь внизу по течению. И о чудо! Из мутной воды показалось испуганное личико Венди. Ее маленькие ручонки цепко держались за мамины волосы. Оказывается, все это время малышка была под самым носом у Сидонии и ни на минуту не выпускала из рук спасительные пряди. Второй раз за последний час счастливая мать благодарила небеса…
Сидония решила не пугать мужа и скрыла от него свои злоключения, но с тех пор не спускала дочку с рук. Со временем она стала замечать, что чем дольше она носила на руках свою чудо-малютку, тем глубже осязала окружающий мир. Возрождающаяся в ней сила вновь позволяла бродить по глухой чаще, не боясь потеряться. К ней вернулись ощущения нежнейших оттенков запахов и звуков. Сидония снова могла видеть еле заметные движения воздуха, недоступные глазу простого смертного.
И благодарить она должна была свое творение, свою Венди.
Она, Сидония, дала жизнь невиданной доселе силе и горе тому, кто теперь попадется на их пути.
А в замке герцога уже давно позабыли о дочери графа ВанБорка. Эрнест женился на дочери вассала, к которому он был сослан от людской молвы. Его бывший слуга Клауд получил место придворного оружейника. Он все так же сходил сума по старинному оружию и гордостью его мастерской были древние рыцарские доспехи, полученные от одного из сыновей герцога.
Под настроение Клауд любил облачаться в них и красоваться перед друзьями и городскими зеваками. Сегодня его почему-то особенно тянуло к ним. С самого утра он любовно надраивал медные латы. Никто не знал, за какие такие заслуги ему была дарована эта сияющая на солнце амуниция. Сам он не любил вспоминать о той услуге, которую много лет назад оказал старшему брату Эрнеста. Отбросив неприятные воспоминания, Клауд вышел на мост, переброшенный через окружающий замок ров. Гремя железом, он с гордостью прохаживался перед завороженной публикой. Неожиданно, сквозь узкую щель шлема он заметил огромную матерую волчицу. Она сидела на краю моста и щерилась, отпугивая всех от спящего в ее ногах волчонка. С пожелтевших от времени клыков на деревянный настил капала кровь покусанных ею зевак. Защищенный доспехами Клауд смело направился к волчице и пнул лесную тварь медным остроносым сапогом. Закованная в металл нога со свистом распорола призрак и, не найдя препятствия на своем пути, взмыла вверх. Потеряв равновесие, средневековый рыцарь с громким лязгом рухнул с моста. Невыносимый смрад, проникший сквозь отверстия в шлеме, привел Клауда в чувство. Он с отвращением понял, что лежит в трясине, заполнявшей ров, куда веками сливались помои и опорожнялись ушаты из отхожих мест. То, что эта вязкая масса спасла его при падении, уже не радовало.
«Почему я сразу не убился?» — думал он, чувствуя как погружается в зловонную топь.
Стражники оставили крепостные ворота и отчаянно тянули к тонущему длинные древки копий. Но жесткие доспехи не давали оружейнику ухватиться за спасительные копья. Заклинивший шлем не давал шевельнуть головой. Он не видел подступающую к горлу смердящую жижу, но уже чувствовал ее холодные объятия на своих плечах. В расширенных от ужаса глазах стражников Клауд читал свой близкий конец. Вокруг него хлюпали вязкие пузыри выходившего из доспехов воздуха. Один из них надулся прямо перед глазами и долго не лопался, словно дразня его. Грязь стекала с тонкой поверхности мутного шара, и тот постепенно становился прозрачным. Внутри пузыря начало проступать знакомое лицо. В появившейся женщине угадывался озорной блеск глаз молодой Сидонии. Она тянула к рыцарю тонкие губы и шептала: — Ну поцелуй же свою любовь. Ведь ты объявил меня своей полюбовницей перед богом и людьми. Не так ли? Зачарованный Клауд послушно разомкнул дрожащие уста, чтобы принять ее поцелуй, но вместо тепла прекрасных губ он ощутил ледяной холод вонючей жижи, хлынувшей ему в рот.
Видение красавицы зловеще расхохоталось, сотрясая тонкие стенки прозрачного шара. Пузырь громко лопнул и огласил окрестности о начале расплаты за поруганную честь. Из-за возникшей на мосту суматохи никто не обратил внимания на стоявшую в стороне нищенку, кутавшую в отрепье златокудрую малышку. Никто кроме стражника, пытавшегося выловить алебардой тонущие доспехи с оружейником внутри. Он уже зацепил латника под мышку, и это на какое-то мгновенье остановило погружение. Но тут на стражника напала тягучая сонливость. Чавкающий всплеск выскочившей из рук алебарды вывел его из оцепенения. Не понимая, что происходит, стражник огляделся вокруг. Его взгляд задержался на нищенке. Под изношенным черным балахоном он неожиданно встретил взгляд той блудницы, которую он когда-то давно толкнул в грязь и забрал серебряную безделушку. На ее руках сидела малышка и сверлила его буравчиками шаловливых изумрудных глаз. Потеряв голову от необъяснимого ужаса, стражник влетел в замок и с остервенением начал закрывать неподдающиеся многопудовые ворота…
Слухи о возвращении Сидонии не заставили себя долго ждать. Они росли как снежный ком, наполняясь новыми пугающими деталями. Когда они достигли герцога, уже никто не мог отличить правды от выдумки. Хозяина замка тут же вспомнил предостережения черной ворожеи, и страх расплаты обуял его.
Но этим страхам не суждено было сбыться. Случилось так, что Сидонии стало не до тщеславного семейства герцога. У нее тяжело заболела дочурка.
Как только мать начала отнимать Венди от груди, та принялась хворать. Малютка хрипела по ночам и обливалась потом, который к утру превращался в соляную корку.
— Похоже, что природа испугалась своего творения, — глядя на мучения малышки кручинился муж. — И вместе с силой наградила ее неизвестной доселе хворобой, чтобы век ее был недолог.
Знахарь скрыл от жены то, что его не раз звали к младенцам с такими же признаками таинственной и смертельной болезни.
Он пытался лечить несчастных детишек и уже научился очищать их легкие от вязкой флегмы и облегчать им дыхание. Но церковники, как только узнавали о соляных кристаллах на тельцах малышей, отнимали их у родителей.
— В ваших младенцев вселился дух морского дьявола! — заявляли они рыдающим матерям. — Поэтому они и задыхаются на суше.
Под покровом ночи священники вывозили несчастных крох в открытое море и оставляли на волю волн.
— На этот раз никто не помешает мне бороться с твоим загадочным недугом, — шептал знахарь дочурке. — Здесь, в глухом лесу, вдали от церкви и ее соглядатаев ты будешь в безопасности.
И дело заспорилось.
— Природа пытается погубить тебя, — любил говаривать отец, держа дочку над парами морской воды, сдобренной травяными отварами, — но знания, отнятые у нее, помогут тебе выжить.
Ежедневные вдыхания соленых паров благотворно влияли на маленькую Венди и она уже шла на поправку, как неожиданно навалилось другое несчастье. Дражайшая мать семейства как-то в одночасье захворала и слегла.
— Пришла беда, отворяй ворота, — закручинился знахарь.
Что бы он ни пробовал, ничего не помогало. Его ненаглядная жена сгорала прямо на глазах. Отчаявшись, он послал за целительницей в соседнее графство. Так состоялась повторная встреча лесных сестер.
— Принеси-ка мне ушат родниковой воды! — приказала она убитому горем мужчине. — И оставь нас одних.
Знахарь исполнил волю старухи. Поставив воду в дверях, он собрал сыновей, и вся мужская половина уселась в томительном ожидании на дальнем краю опушки. Бабка молча смотрела на усыхающую мать с насупившейся малышкой лежавшей рядом. Целительница взяла на руки девочку и от неожиданной лавины энергии, исходящей от ребенка, у нее захватило дух. Она застыла в изумлении и никак не могла прийти в себя. Старуха переводила взгляд с матери на младенца, и осознание происходящего медленно нисходило на нее.
— Эта чудо-малышка вернула тебе единение с природой, — тихо обратилась она к Сидонии, — но взамен забрала твою силу.
Теперь вы одно целое и без нее твои чары бесплодны.
С этими словами старуха с благоговением отдала девочку матери. У дверей она пошептала над кадушкой с водой и тихо удалилась. Выйдя из избы, она поманила главу семейства: «Ты будешь обтирать свою жену три раза на дню той водой, что придушки».
Все еще под впечатлением от увиденного, старуха медленной поступью растворилась в лесу, не проронив больше ни слова. Знахарь с недоумением посмотрел ей вслед, но выполнил все, как было наказано. Не прошло и трех дней, как Сидония уже хлопотала по дому, позабыв о своей странной хворобе.
