Александр Полещук - Звездный человек
— У меня нет отца.
— Ас кем же ты живешь?
— У меня мачеха, но она хорошо, очень хорошо ко мне относится. Вот, костюм сшила… И вообще любит меня. Когда отец еще с нами жил, пил он сильно, а потом куда-то пропал. Письмо было одно, из Астрахани, а сейчас уже давно ничего нет… У нас дом в низине, коза есть, и лягушек видимо-невидимо…
Они подошли к огромному, с полквартала, зданию; прошли через двор к внутреннему корпусу и поднялись по темной лестнице на третий этаж.
Дмитрий Дмитриевич открыл английский замок, пропустил вперед Колю.
В кабинете Дмитрия Дмитриевича был беспорядок. На столе, возле телефона, лежал на боку осциллограф. Снятый с него корпус валялся в стороне и уже успел наполниться книгами и мотками проводов… Дмитрии Дмитриевич отыскал телефонную книгу и стал набирать номер за номером.
— К вам не привозили больного, чрезвычайно горячего, в такой странной круглоносой обуви?… Нет, нет, вас никто не дурачит. Я серьезно… Черт! Не хотят даже разговаривать!.. Простите, — звонил он в другую клинику, — простите, человек с зелеными глазами, человек без зрачков к вам не поступал?
— Повесьте, пожалуйста, трубочку! — услышал Коля громкий ответ.
— Я рассчитываю на то, — сказал Дмитрий Дмитриевич, просматривая телефонную книгу, — что если в клинику поступил такой странный человек, то вся клиника должна об этом знать.
— Как фамилия, имя, отчество больного? Возраст? Кем приходитесь больному? — слышал Дмитрий Дмитриевич в ответ.
Он не мог ответить на эти вопросы, и в трубке слышались торопливые сигналы отбоя. Наконец, когда список клиник почти истощился, ему ответили:
— Несчастный случай на железной дороге?… Да, у нас…
— Нашли? — спросил Коля.
Дмитрий Дмитриевич кивнул.
— Просили не класть трубку, сейчас подойдет хирург, — шепотом сказал он.
— Нужно иметь нормальных родственников, а не печку? — послышалось в трубке. — Кто интересуется больным? Его знакомый? Приходите в клинику, спросите заведующего отделением Бориса Федоровича.
«Борис Федорович», — записал Дмитрий Дмитриевич на полях телефонной книги.
— Так, незнакомец твой жив, Коля, и вообще существует…
«НАДЕЕМСЯ, НАДЕЕМСЯ…»
Борис Федорович пользовался заслуженной врачебной славой. В свое время ему посчастливилось в выборе темы для диссертации, его научным руководителем долгие годы был один из виднейших наших хирургов, и двадцати восьми лет Борис Федорович стал доктором наук.
Все считали его незаурядным, а некоторые даже талантливым хирургом, но до сих пор ему нравилось вспоминать о том, что когда-то, в школе, он прекрасно успевал по математике. «Мне следовало бы стать инженером, — думал он, — я строил бы мосты-гиганты, глубочайшие шахты, длиннейшие туннели… Это мое истинное призвание». С каждым годом хирургия все меньше нравилась ему. Он пытался — и не без успеха — освежить свою область привлечением физических и химических методов исследования. Он ломал трубчатые кости на ударных копрах кафедры сопротивления материалов строительного института, фотографировал и описывал осколки;
сдавливал черепа в гидравлическом прессе; замерял биотоки в открытых ранах; изучал модель головки бедренной кости, сделанной из органического стекла, в поляризованном свете. Его работы были опубликованы, обсуждены на научных сессиях, некоторые легли в основу диссертаций его учеников, но не было шумных поздравлений, фотографий в газетах, всемирно известных премий, не было «настоящей» славы…
— Хирургия себя изжила, — с горечью говорил Борис Федорович, — косная, консервативная специальность. Нужно искать, нужно открыть что-нибудь необыкновенное!..
Но время шло, а заветное открытие не приходило. Где-то рядом, казалось ему, пробивался родничок в какой-нибудь, пока далекой от медицины, области знаний… Увидеть, испытать, внедрить!
И вот в его палате появился этот необыкновенный больной. Надо было что-то предпринять, и немедленно, как можно скорее! Но что именно? Надежды, которые появились у Бориса Федоровича в связи с телефонным звонком и визитом кандидата наук Михантьева, не оправдались. Выяснилось, что ни Михантьев, ни сопровождавший его мальчишка ничего толком не знают. Борис Федорович выслушал сбивчивый рассказ о какой-то бочке, об ультразвуковой речи и выпроводил посетителей, так и не допустив их к больному. Это было в субботу вечером.
В воскресенье Борис Федорович отправился со своим сыном Алешей в политехнический музей. Алеша заболел «атомной болезнью» в острой форме. Он приставал к отцу, заставляя его рыться в специальной литературе, замучил своего преподавателя по физике вопросами, не укладывающимися в программу. «Об этом тебе подробно расскажут в десятом классе, — уговаривал его преподаватель, — подожди немного, все узнаешь». В музей Алеша приходил уже несколько раз: ему нужно было сфотографировать макет атомной станции, но ему не позволяли, так как для этого нужно было какое-то специальное разрешение. За помощью Алеша обратился к отцу, предварительно обрисовав ему всю важность вопроса применения и использования атомной энергии в мирных целях.
— Ты постоишь возле меня, а когда кто-нибудь из служащих войдет, ты крикнешь: «Атас!» Я тебе покажу, кого нужно бояться.
— Атас? — переспросил Борис Федорович. — Странное слово.
— Да, атас. В твое время кричали: «Шухер!»
Борис Федорович сдвинул брови, но тут же вспомнил: действительно, когда-то в юности он использовал что-то в этом роде, и дал согласие.
— Атас так атас, — сказал он.
Они поднялись на третий этаж музея, где в зале энергетики стоял макет атомной электростанции. Макет был выполнен учениками свердловской средней школы.
— И это нельзя снимать? — удивился Борис Федорович. — Да это же тема для «Вечерки»!
— Тихо, на нас смотрят, — прошептал Алеша. Внимание Бориса Федоровича привлекла модель паровоза. Проходившая мимо экскурсия оттеснила его, но он успел рассмотреть, что экскурсовод поворачивал какой-то кран за паровозом и паровоз начинал резво вращать колесами и через равные интервалы давал лихой милицейский свисток.
Когда экскурсанты прошли, Борис Федорович тоже открыл краник, но тут из своего уголка выбежал консультант и сказал, что «это возмутительно».
— Простите, но пар…
— Здесь нет никакого пара! Здесь сжатый воздух! И консультант, полузакрыв глаза, немедленно влез в такие технические дебри, что Борис Федорович с опаской отошел от него и поискал глазами Алешу. Но Алеши не было видно.
Борис Федорович прошел в соседний зал, где одновременно журчали голоса трех экскурсоводов, но Алеши не было и там.
— Вы моего мальчика не видели? — спросил Борис Федорович у консультанта.
— Того, что фотографировал макет? — обиженно сказал консультант. — Я все видел… Ваш мальчик… ваш мальчик там! На лекции! — Он указал на черный занавес, закрывавший вход, к которому вела широкая деревянная лестница.
Борис Федорович поднялся по лестнице и хотел было отдернуть занавес, но консультант его не пустил.
— Туда нельзя! Там лекция, лекция по ультразвуку! Вы, по-видимому, не следите за нашими афишами…
— По ультразвуку? — заинтересовался Борис Федорович; он неожиданно вспомнил разговор с недавними посетителями. — А кто читает?
— Профессор Кучерявый, Евгений Леонович! Нет-нет, вы не следите за нашими афишами.
Консультанта вызвали в другую комнату, и Борис Федорович раздвинул занавес и вошел в лекционный зал.
Он сразу увидел Алешу — тот стоял в проходе, уставившись на лектора.
Зал был заполнен самой разнообразной публикой; На задних рядах разместились молодые люди, скорее всего студенты. Всем своим обликом они хотели сказать каждому, кто на них ни взглянет, что все затронутые в лекции вопросы им давным-давно известны.
Середину зала занимали постоянные посетители, знакомые Борису Федоровичу и по его собственным лекциям. Это были пожилые люди, которым не нужно было по тем или иным причинам спешить куда-либо, весьма солидная публика с обостренным интересом к вопросам цветного телевидения, радиолокации, выращиванию лимонов в домашних условиях и лечению желудочных заболеваний в раннем детстве.
Впереди сидели ученики и друзья лектора, а также юноши и девушки, о чем-то тихо шептавшиеся друг с другом.
Лекция была интересной. Как понял Борис Федорович, речь шла о новейших применениях ультразвука. Лектор — человек небольшого роста, на лысой голове берет странной квадратной формы, отчего все вместе, и голова и берет, напоминали аккуратный кубик, — четко и ясно излагал материал. Он читал хорошо, правда почти не отрываясь от напечатанного текста. Время от времени он внушительно оповещал аудиторию, что «этот вопрос… м-м-м» или «а этот вопрос совершенно… м-м-м-м». И всем становилось ясно, что затронутый вопрос не может быть освещен из-за теоретической сложности или из-за еще более тонких соображений.
