Юлия Андреева - Валюта смерти

Казик поднялся, встав ногами на железяку, вложил монету в проржавелую прорезь, после чего снял трубку и набрал номер. Какое-то время он ничего не слышал, кроме пения птиц и голосов ребят на площадке, а потом вдруг до мальчика донеслись отдаленные гудки и разговоры, смысла которых он не мог понять. Отдаленные вскрики, сонное бормотание, иступленные мольбы, плач, предсмертный хрип. Все это налетело на Казика, с каждой секундой усиливаясь и приобретая узнаваемые очертания. Вот звуки хора в церкви, раскатистый бас невидимого батюшки поет поминальную. Мягкий голос зачитывает список имен, которые тонут в мелодичных раскатах органа, тонкий девичий голос просит любимого поговорить с ней. Ломающийся голос подростка дрожит над клятвой мести.

«Мамочка, милая, где ты?».

Казик не может определить, мальчик это плачет или девочка.

«Ты бы хоть приснился, что ли? Сказал, что вернешься к новому году, и до сих пор ни звоночка! Господи! Что же это? Другую бабу нашел, в тюрьме ли, жив ли! Господи, все что хочешь, но пусть будет жив»!

Длинный звонок разрезает одинокие голоса, вопросы, не получившие ответа, и тут в ушах Казика что-то словно взрывается. На другом конце провода он слышит знакомый голос.

– Казик! Это ты?! – голос отца.

– Дай трубку, я сама. – продирается более приглушенный голос мамы. – Казик, солнышко мое! Казик! Поговори с мамой! – она захлебывается в рыдании.

– Не пугай его, Казимир, это папа. Казик, ты слышишь меня? У нас все в порядке. А как там ты?

– Папа? – Казик хватается за телефонный аппарат, чтобы не упасть, но ноги подкашиваются, и он проваливается на самое дно телефонной будки, разбивая себе губу и нос.

– Казик! Мальчик мой! Казик, солнышко мое? Тебя не обижают? Ты хорошо кушаешь? – мама рыдает в трубку. – Ну скажи мне хоть слово. Тебе не было больно?! – она задыхается в рыдании.

– Нет. Все хорошо. Спасибо! Папа, мама, а вы меня когда отсюда заберете?

– Казик! – голос отца. – Казик, мы не можем.

По лицу Казика текут слезы, нос полон крови и соплей, во рту скопилась соленая влага. Но все это пустяки.

– Папа, мама, я вас так люблю! Я без вас не могу! Я не могу без вас больше!!!

В трубке раздаются предупреждающие гудки, сквозь которые к Казику продолжает продираться мамин крик.

– Я люблю тебя!

– Я люблю тебя! Я люблю вас! Зачем вы меня оставили! Почему не можете забрать?!

Голоса в телефоне обрываются. Какое-то время Казик слышит короткие гудки, а потом и они прекращаются, оставляя малыша в тишине и одиночестве.

– Если вы в раю, я хочу попасть к вам в рай. Если в аду, я сделаю все, чтобы провалиться в ад! Не оставляйте меня. Скажите что-нибудь.

Казик утирает рукавом кровь и снова поднимается к телефону, силясь обнаружить в прорези черную монетку, но она уже провалилась в щель. Ее не вернуть.

Измотанный Казик опускается на дно будки. В голове гудит.

– Я слышал папу и маму. Они действительно живы! Я слышал их, и больше уже никогда, наверное, не услышу. Они бросили меня.

Слез больше нет.

Казик не знал, сколько времени просидел в телефонной будке, должно быть, ему сделалось холодно. Или это просто показалось, сердце уже не пыталось вырваться из груди, но в голове по-прежнему шумело.

– Я сумел дозвониться, потому что у меня была черная монета, – подвел итог произошедшему ребенок. Значит, если мне удастся отыскать еще одну такую монету, я сумею позвонить еще раз. А если не одну, если больше…

Монету потеряли те двое, которые знали про телефонную будку, и может быть, если как-то выбраться ночью на улицу, когда они придут снова… если попросить их дать еще монет. Рассказать про папу и маму, и как он по ним соскучился.… Если быть послушным, и пообещать делать все, что скажут эти двое… Уйти с ними, и…

Казику вдруг сделалось страшно: что, если чужие дяди окажутся бандитами, похитителями детей – не случайно же они крутятся возле дома ребенка? Что если его запрут в подвал или посадят на цепь, как это было в каком-то взрослом фильме?

Казик представил себя сидящего на цепи, это ему не понравилось. Не понравилось бы и если его заставят воровать. Воровать было стыдно. Казик не хотел воровать, не хотел сидеть на цепи или быть голодным и избитым.

Но тут же он вообразил, будто те двое больше не придут, или нет, они приходили по своему делу, потому что им тоже нужно было созвониться с кем-то на том свете. С кем-то, кого они оба любили. А значит, они не могут быть очень жестокими с Казиком, если он честно признается им в своем горе.

Будет плохо, если они не дадут ему монет или если откажутся брать его с собой. Зачем им чужой ребенок? Зачем вообще людям дети? Чужие дети?

Казик поднялся на четвереньки и выполз из будки. Первое, что следовало сделать, это как-то смыть кровь и тихонько присоединиться к остальной группе. Умывальник был в здании, но чтобы проникнуть туда, пришлось бы идти через детскую площадку. Казик огляделся, и, заметив рядом лужицу, умылся грязной водой.

Главное – смыть кровь, а уж привести себя в порядок по-настоящему можно и в доме. Казик распахнул куртку и обтер лицо чистой рубашкой. Кровь уже перестала идти, и это радовало.

Не поднимаясь с колен, Казик шаг за шагом обследовал каждый сантиметр земли за кустами, надеясь отыскать хотя бы еще одну монетку. Но ничего не получилось. На детской площадке он оказался как раз, когда воспитательница начала собирать в большой грязный мешок формочки для песочницы. Две девочки, Люся и Маша, помогали ей.

Скользнув взглядом по Казику и не обнаружив явного криминала, воспитательница продолжила пересчитывать вверенных ей детей, так что мальчик мог вздохнуть спокойно.

Глава 5

Ночь пятницы

Ко мне имеет интересПопутный бес.

Нет! Все-таки следовало взять визитку! А еще лучше не ограничиваться двумя жалкими монетками, а прикупить у Вадима хотя бы с десяток. Теперь-то она уже знает, что это не тупая разводка. Едва добравшаяся до дома Аня, вдруг ощутила себя такой одинокой, какой не была с самых похорон Димки.

Все было не так, как сладко пел Вадим. Она не получила успокоения от первого звонка на тот свет. Ничего подобного. Стало даже хуже.

Поставив чайник и заставив себя проглотить полстакана сладкого крепкого чая, Аня слово за словом воссоздала весь разговор с Димкой, признав, что не сказала ему вообще ничего. Одни голые эмоции. Зато какие!!!

Нет, в чем-то Вадим определенно прав, нужно иметь план. Нужно четко знать, что именно следует передать, о чем спросить, а не терять время попусту.

В том, что она разговаривала именно с Димой, сомнений не было. Да, это был он. Вопреки ожиданию, она уже не чувствовала усталости, подгоняемая новым стрессом.

Тем не менее, Аня заставила себя раздеться и лечь в постель. Сон не шел, она думала о Димке, впервые без слез. Монеты делали свое дело. Теперь в ее сознании Димка перебрался из области невозвратного прошлого в настоящее и возможно будущее.

Интересно, можно ли выяснить через Димку или через покойного Василия устройство потустороннего мира? Что, например, нужно сделать, чтобы, умерев, попасть именно к своему милому, а не куда попало. И возможно ли это вообще? Есть ведь легенды о друзьях, назначающих встречу на берегу Стикса[2]?

К двенадцати ночи она не выдержала и, набросив на плечи куртку, прихватив обе монеты, вылетела из дома. На самом деле вряд ли кто-нибудь мог всерьез назвать движение задыхающейся и только что не падающей от слабости молодой женщины словом «вылетела», но Бог ведает, как она спешила.

Соседний двор был пустынен, и только несколько пятнистых кошек совещались о чем-то, сидя на детских качелях и покосившейся горке. На всякий случай, Аня оглянулась по сторонам, выискивая спрятавшихся недоброжелателей, но поблизости никого не было.

Она опустила в прорезь монетку и, набрав номер Димкиной бывшей работы, какое-то время слушала звуки эфира.

Никто не отзывался. Аня дернула за рычаг, набрала номер еще раз. Тот же результат.

Разочарованно она выбралась из будки, закурила. Быть может, следовало подождать еще немного? Вполне возможно, что Димка отошел куда-то с рабочего места или… – Аня чуть не подпрыгнула на месте. – Ну конечно, на часах полночь! На работе никого нет, и быть не может.

Она отбросила начатую сигарету, вновь вошла в будку и набрала собственный номер телефона. Трубку сняли практически сразу.

– Привет, Аня! – Димкин голос был мягким и, как показалось Ане, только что не мурлыкал.

– Ты дома, что ли? Как это может быть? – сердце заколотилось, подстрекаемое вновь возникшей надеждой.

– Ну да, дома. Ночь же на дворе.

– А что голос такой? – Аня начисто забыла Вадимовы рекомендации о том, что говорить следует только по делу.

– Из ванны.

– Ты один? – с сомнением в голосе поинтересовалась Аня. К сожалению, с того места, где стояла она, ее дом был виден только чуть-чуть с торца. Вот было бы странно, если бы сейчас в спальне горел свет!