Тед Чан - Сборник “История твоей жизни”
Understand © Ted Chiang, 1991 О Перевод. М.Б. Левин, 2005
Толща льда. Я ощущаю лицом ее шероховатость, но не холод. Мне не за что держаться, перчатки с нее соскальзывают. Люди стоят наверху, бегают, суетятся, но сделать ничего не могут. Я пытаюсь пробить лед кулаками, но руки движутся как в замедленной съемке, а легкие будто взорвались, а голова идет кругом, я будто растворяюсь…
И просыпаюсь с криком. Сердце колотится, как отбойный молоток; я сажусь на край кровати, откинув одеяло.
Не помню, чтобы такое бывало раньше. Помню только, как падаю сквозь лед. Доктор говорит, что разум подавляет остальное. А сейчас сон вспоминается ясно, и такого жуткого кошмара никогда раньше не было.
Я хватаюсь за шерстяной шарф и чувствую, что дрожу. Я пытаюсь успокоиться, дышать помедленнее, но всхлипывания вырываются наружу. Так все было реально, что я просто это ощущаю: ощущаю, каково это – умирать.
В воде я пробыл почти час, и когда меня вытащили, был просто растением. Восстановился ли я? Впервые больница испытала свое новое лекарство на человеке с такими обширными поражениями мозга. Помогло или нет?
Тот же кошмар, опять и опять. И после третьего раза я понял, что не засну. Оставшееся время до рассвета я только тревожился: это и есть результат? Я теряю рассудок?
Завтра еженедельная проверка у ординатора больницы. Даст Бог, у него найдутся для меня ответы.
Я приезжаю в центр Бостона, и через полчаса д-р Хупер может меня принять. Я сижу на каталке в смотровой, за желтой ширмой. Из стены на высоте пояса выступает горизонтальный экран, настроенный на туннельное видение, так что под тем углом, что смотрю на него я, он пуст. Доктор щелкает по клавиатуре – очевидно, вызывает мою историю, – потом начинает меня осматривать. Пока он проверяет мне зрачки фонариком, я ему рассказываю о кошмарах.
– А до аварии они у вас бывали, Леон? – Он вынимает молоточек и стучит мне по локтям, коленям и лодыжкам.
– Никогда. Это побочный эффект лекарства?
– Нет, не побочный эффект. Терапия гормоном «К» восстановила массу поврежденных нейронов, а это колоссальное изменение, к которому ваш мозг должен приспособиться. Кошмары, очевидно, просто признак этого процесса.
– Они навсегда?
– Вряд ли, – отвечает он. – Как только ваш мозг снова привыкнет к наличию этих путей, все станет хорошо. Теперь, пожалуйста, коснитесь указательным пальцем носа, а потом моего пальца.
Я делаю, как он сказал. Потом он велит мне щелкнуть по большому пальцу каждым из оставшихся четырех, быстро. Потом мне приходится пройти по прямой, будто при проверке на трезвость. После этого доктор начинает меня допрашивать.
– Назовите части обыкновенного ботинка.
– Подошва, каблук, шнурки. Ага, дырочки для шнурков называются глазки, а еще есть язык, под шнурками…
– О'кей. Повторите число: три девять один семь четыре…
– …шесть два.
Этого доктор Хупер не ожидал:
– Что?
– Три девять один семь четыре шесть два. На первом осмотре вы назвали это число, когда я еще у вас лежал. Наверное, вы это число даете всем своим пациентам.
– Вы не должны были его запоминать: это тест на немедленную память.
– Я не нарочно. Просто так случилось, что я запомнил.
– А число, которое я называл вам на втором осмотре, вы помните?
Я на миг задумываюсь:
– Четыре ноль восемь один пять девять два. Он удивлен.
– Мало кто способен удержать в голове столько цифр, услышав их один раз. Вы применяете какие-то мнемонические приемы?
Я качаю головой:
– Нет. А телефоны я всегда записываю в автодозвон.
Он подходит к терминалу и что-то набирает на цифровой клавиатуре.
– Попробуйте вот это. – Он читает четырнадцатизначное число, и я за ним повторяю.
– А в обратном порядке можете?
Я называю цифры в обратном порядке. Он хмурится и что-то начинает печатать в мою историю болезни.
Я сижу перед терминалом в испытательном зале психиатрического отделения – ближайшее место, где д-р Хупер имел возможность провести некоторые исследования рассудка. На стене зеркальце, за ним, наверное, видеокамера. На случай, если она ведет запись, я улыбаюсь и машу рукой. Всегда так делаю перед скрытыми камерами в банкоматах.
Возвращается д-р Хупер с распечаткой моих результатов.
– Что ж, Леон, вы… очень хорошо выступили. На обоих тестах попали в девяносто девятый процентиль.
У меня отвисает челюсть:
– Вы шутите!
– Нет. – Он, кажется, сам с трудом верит. – Это число не указывает, на сколько вопросов вы ответили правильно, оно значит, что по отношению ко всему населению…
– Это я знаю, – отвечаю я, думая о другом. – Когда нас в школе тестировали, я попал в процентиль семнадцать.
Процентиль девяносто девять. Я пытаюсь внутренне найти какие-то признаки этого. Какое должно быть ощущение?
Он садится на стол, не отрываясь от распечатки.
– Вы ведь в колледже никогда не учились?
Я прерываю размышления и возвращаюсь к нему.
– Учился, но не окончил. У нас с преподавателями были разные представления об образовании.
– Понимаю. – Очевидно, он решил, что меня выгнали. – Ну что ж, ясно одно: вы невероятно с тех пор изменились. Что-то здесь может быть по естественным причинам, потому что вы повзрослели, но основное, должно быть, – лечение гормоном «К».
– Чертовски сильный побочный эффект!
– Ну, не особо радуйтесь. Результаты тестов не предсказывают, насколько успешно вы будете действовать в реальном мире. – Я поднимаю глаза, но д-р Хупер в них не смотрит. Происходит такое изумительное событие, а все, что он может сказать, – это общее место. – Я бы хотел провести еще несколько тестов. Вы можете завтра приехать?
Я погружен в ретуширование голограммы, и тут звонит телефон. Я мечусь между телефоном и консолью, но наконец выбираю телефон. Обычно когда я занят редактированием, то предоставляю снимать трубку автоответчику, но я должен дать людям знать, что снова работаю. Кучу работы я упустил, пока был в больнице – риск, связанный с положением свободного художника. Я нажимаю кнопку:
– «Греко голографикс», у телефона Леон Греко.
– Привет, Леон, это Джерри.
– Здравствуй, Джерри. Что стряслось?
Я все еще рассматриваю изображение на экране: пара спиральных шестерен, переплетенная. Из битая метафора совместных усилий, но ее потребовал для своей рекламы заказчик.
– Не хочешь сегодня вечером пойти в кино? Мы со Сью и Тори собрались на «Металлические глаза»,
– Сегодня? Нет, не могу. Сегодня последний моноспектакль в «Ханнинг плейхауз».
Поверхности зубьев у шестеренок поцарапаны и маслянисто блестят. Я выделяю каждую поверхность курсором, ввожу поправки к параметрам.
– А что за шоу?
– Называется «Симплектик». Монолог в стихах. – Я регулирую освещение, убирая немного тени с сетки зубьев. – Хочешь со мной?
– Это что-то вроде шекспировских монологов? Слишком перестарался: при таком освещении внешние края чересчур яркие. Я указываю верхнюю границу для яркости отраженного света.
– Нет, пьеса типа «поток сознания», и там сменяются четыре стихотворных размера; ямб только один из них. Все критики называют ее большой удачей.
– Я и не знал, что ты такой фэн поэзии.
Я еще раз проверил все числа и запустил компьютер на расчет узора интерференции.
– Вообще-то нет, но этот спектакль обещает быть очень интересным. А тебе как?
– Спасибо, я лучше все-таки в кино.
– Ладно, развлекитесь, ребята. Может, на следующей неделе куда-нибудь вместе сходим.
Мы прощаемся и вешаем трубки, а я жду окончания расчета.
Вдруг до меня доходит, что случилось. Никогда раньше я не мог редактировать во время телефонного разговора. А на этот раз мне не стоило труда держать в голове и то, и другое.
Неужто эти сюрпризы не кончатся? Как только меня оставили кошмары и я вздохнул с облегчением, первое, что я заметил, – возросшую скорость чтения и восприятия. Я смог наконец-то прочитать все книги у себя на полке, которые собирался, но времени не было, и даже более сложный, технический материал. В колледже я смирился с фактом, что не могу выучить все, что меня интересует. И мысль, что, быть может, все-таки могу, наполнила меня восторгом. И с этим же восторгом я на следующий день купил охапку новых книг.
А сейчас я обнаружил, что способен держать в голове сразу два дела, чего никогда не подумал бы о себе. Я вскочил из-за стола и заорал так, будто моя любимая бейсбольная команда только что сыграла двойной дабл-плей. Такое было ощущение.
Моим случаем занялся главный невролог д-р Ши – наверное, потому, что хочет присвоить себе заслугу. Я его едва знаю, но ведет он себя так, будто я уже многие годы у него лечусь.
Он меня пригласил к себе в офис поговорить. Переплетя пальцы, он кладет локти на стол.
– Как вы относитесь к росту своего интеллекта? – спрашивает он.
До чего бессодержательный вопрос!
