Роберт Шмидт - Бездна
А может, лучше было бы сказать – единственный способ оттянуть неизбежное. Помнящий не имел никаких иллюзий. Даже если присяжные вынесут вердикт в его пользу, дни его в анклаве все равно сочтены. В подземельях Вроцлава открытый конфликт с почти абсолютным владыкой местного сообщества означал или необходимость бегства, или сдачу на милость победителя, что в обоих случаях закончилось бы одним и тем же – то есть неминуемой смертью. Однако Учитель не видел иного выхода – если бы не желание жителей отдать почести убитой девушке, он бы уже был мертв.
Из задумчивости его вырвал громкий стук. Кто-то молотил металлическим предметом в трубы, окружающие вход в школу, – одновременно и апартаменты последнего Помнящего и его инвалида-сына.
– Я готов! – крикнул он в сторону закрывающего вход старого одеяла, а потом ласково глянул в карие глаза перепуганного парня и, ощерив зубы, показал ему два больших пальца. «Все должно быть хорошо…»
Обнял сына и вывел его из бокса. Оставлять его одного было не слишком разумной идеей. Между людьми он будет в большей безопасности. В туннеле перед школой ждали трое гвардейцев. В бледно-голубоватом свете неонок виднелись их фигуры и лица. Лютика сопровождали два наибольших скандалиста в гвардии: ножовщик Декстер и всегда мрачный молчун Дрого. Учитель ухмыльнулся про себя. Новая мода, состоящая в том, чтобы давать прозвища всем, кто вступает в возраст зрелости, обладала своей прелестью.
В первые годы после Атаки родители давали своим чадам обычные имена, однако со временем, когда в туннелях стало тесновато от необычайно популярных среди спасшихся Адамов и Ев, руководители анклавов заметили нарождающуюся проблему. Ситуация требовала разрешения – особенно учитывая, что старые имена и фамилии утрачивали под землей свой смысл. И тогда в одном из южных анклавов ввели упорядочивающее этот вопрос решение, а новость о новом законе молнией разнеслись по всем каналам, попав с караванами даже на край Запретной Зоны.
Новорожденным все еще можно было давать любые предвоенные имена, пусть бы даже странные и чуждо звучащие. Дети носили их до совершеннолетия, когда во время церемонии, в шутку называвшейся «миропомазанием», они выбирали себе подходящее прозвище, которое утверждалось одним из судей и записывалось в хроники. В этом случае заботились лишь об одном – чтобы в анклаве не оказывалось двух людей с одинаковым прозвищем. А поскольку функции арбитров обычно исполняли люди, одаренные немалым разумом и чувством юмора, то редко доходило до отказа от предложения миропомазываемого – если то не вступало в конфликт с упомянутым условием.
Точно так же было и с тремя этими гвардейцами. Марцин, сын одного из самых отважных собирателей, в детстве носивший цветные рубахи, родными был назван Лютиком. Его товарищ Анджей, оставшийся в раннем детстве сиротой и воспитанный гвардейцем, работал ножом, как никто из детей, а потому никого не удивило, что он принял имя героя одного из популярных рассказов, плетущихся у костров, из тех, что базировались на известных предвоенных сериалах. Схожим образом произошло и с Дрого, хотя его случай оказался сложнее: отец этого хмурого верзилы, один из первых торговцев анклава, заламывал на все, что предлагал в своей лавке, несусветные цены и когда услышал, какое прозвище выбрал себе его старший сын, принялся горячо протестовать, не до конца уверенный, действительно ли имя это происходит от кхала из «Игры престолов», или же оно – скрытая издевка насчет его живодерства.
В первые годы после Атаки такие правила казались забавными, однако нынче никто не видел ничего смешного в том факте, что известный своей любовью к блестяшкам сын шорника и толстой кухарки после миропомазания сделался Бендером. Для большинства обитателей анклава, рожденных уже под землей, это были обычные имена, лишь немного разнящиеся с теми, что использовались до войны.
– Ты идешь? – сухое ворчание вырвало Помнящего из задумчивости.
Гвардейцы начинали нервничать. Переглядывались неуверенно, словно не зная, что им нужно делать. Этот момент раздражения напомнил Учителю, что Белый выслал за ним самых верных и слепых последователей. Парней, которые без раздумий сделают все, что он им скажет. Неужели предводитель так сильно боится публичного столкновения, что решил убрать противника, прежде чем дойдет до расправы? Чем дольше Учитель задумывался над этим, тем более правдоподобным ему казалось, что альбинос может что-то крутить.
К этому времени все жители анклава наверняка уже собрались в главном туннеле. Согласно закону, выбор двенадцати справедливых должен состояться до прибытия сторон процесса. Идеальный момент, чтобы решить дело вдали от заинтересованных глаз.
Учитель сунул руки в карманы «моро» и сверху вниз глянул на гвардейцев. Те оказались хороши. Им хватило пары мгновений, чтобы совладать с рефлексами. Дрого неспешно жевал кусок сушеного крысиного мяса. Декстер протяжно зевал – как тот, кого едва-едва разбудили. И только Лютик, с отвращением кривясь, махнул нетерпеливо рукой, подгоняя Помнящего и его сына.
– Уже время, – рявкнул он.
Учитель даже не шевельнулся.
– Мне не нужен эскорт. Я знаю, как попасть на суд, – бросил он, глядя бывшему ученику прямо в глаза.
– Ну, раз так… – не смутившийся гвардеец отступил на шаг, словно давая ему проход. – Прошу.
– Идите вперед, – предложил равнодушным тоном Помнящий.
Они не сдвинулись с места. Переглянулись со значением, словно поняв, что он предвидел их планы. Все больше подробностей указывало на то, что они получили от Белого очень конкретные приказы. Учитель же не намеревался облегчать им работу. Если хотят убрать его до процесса, то им придется изрядно попотеть. И на этот раз он был вооружен и готов к столкновению.
– Если бы мы пришли тебя убить, ты был бы уже мертв, старичок, – буркнул раздраженно Декстер.
– Если бы вы попытались меня убить, мне бы не пришлось слушать ваш скулеж, – ответил он гордо, сжимая пальцы на тяжелых четырехлучевых сюрикэнах. Каждой рукой Помнящий держал по паре убийственных «звездочек».
Распоротые карманы «моро» давали возможность дотянуться до спрятанного на поясе оружия так, чтобы противник об этом не знал. Сделай гвардейцы первый ход, и по крайней мере один из них, а то и оба – при толике счастья – будут серьезно ранены. Помнящий холодно просчитывал ситуацию. Сперва оттолкнет Немого, чтобы с ним случайно ничего не произошло, потом постарается убрать Декстера. Этот чертов забияка с улыбкой ребенка был самым опасным и самым быстрым изо всей троицы, но от двух одновременно летящих «звездочек» уклониться он не сумеет. Следующей целью станет Дрого, стоящий на расстоянии пинка. Удар ботинком в висок выведет верзилу из строя – или хотя бы оглушит. Это даст время на то, чтобы атаковать стоящего дальше остальных Лютика.
– И чего вы, соседи, ждете?
Четверка переглядывающихся мужчин замерла. Вход находящейся шагах в двадцати кузницы перекрыла коренастая фигура единственного кузнеца анклава.
– Да в общем-то, ничего, Станнис, – ответил Учитель, вытягивая пустые руки из карманов.
Он соскочил на нижний уровень и помог сойти сыну, мельком заметив гневные взгляды, которые Дрого и Декстер послали побледневшему Лютику. Идиот не проверил, пустые ли соседние боксы, из-за чего вся операция пошла прахом. А кому-то же придется за это отвечать…
Помнящий и его сын оставили молчащих противников за спиной и быстрым шагом подошли к закрывающему кузницу соседу.
– А ты отчего не на собрании? – спросил притворно радостным тоном Учитель, когда они пожали друг другу руки.
Станнис зыркнул на проходящих мимо гвардейцев.
– Меня такие представления не притягивают, – обронил он.
Глава 4
Суд
Шум стих, когда обвиняемый появился в туннеле и, оставив сына в толпе, соскочил с помоста, чтобы встать перед двенадцатью справедливыми. Белый, который прибыл минутой раньше, не сумел скрыть растерянности при виде иронически улыбающегося Учителя. Морщинка на лбу Помнящего лишь углубилась, когда он приметил держащихся по краям разъяренных гвардейцев. Он делал вид, что не смотрит в сторону молодого вождя, однако внимательно следил за каждым его движением, а потому от его внимания не ушел немой вопрос, обращенный в сторону Лютика и остальных. Едва заметный жест подтвердил: подозрения были небезосновательны. И понял он еще кое-что: выигрыш в начавшемся процессе будет означать конец его спокойной жизни в анклаве.
Альбинос решил убрать Учителя из сообщества, в котором он правил. Может, делал он это по чьей-то подсказке, а может, из-за обычного страха. Несмотря на причины, одно можно было сказать наверняка – мерзавец имел возможность и средства, чтобы добиться своего. А значит, он уберет предполагаемого врага – если не открыто, то скрытно, как и решались такие дела когда-то, во времена, когда основы подземной цивилизации лишь закладывались.
