Рассвет Жатвы - Сьюзен Коллинз
– Конечно. – В голове полный сумбур, нового плана мне пока не придумать. Все, на что я способен сейчас, – растянуться на спине и смотреть в лазурное небо без единого облачка. – Не могу мыслить ясно.
– Я тоже. – Мейсили роется в рюкзаке. – Любишь оливки?
– Понятия не имею. Я их даже не пробовал.
Она протягивает мне ягодку.
– Немного пососи, она соленая. Внутри косточка.
Кладу ее на язык, ощупывая гладкую кожицу, чувствую яркий вкус, острый и чуть металлический.
– Неплохо!
Мейсили кладет мне в руку еще две. Я смакую каждую, катаю во рту и медленно стачиваю зубами до самой косточки.
Проходит время, появляются тучи, и накрапывает дождь.
– Брезент! – кричу я.
С трудом встаем, разворачиваем куски брезента. Класть их под ядовитыми деревьями не хочется; мы опускаем ветви к земле, натягиваем брезент между ними. Почти сразу неспешные струйки воды начинают литься в подставленные фляги.
Дождь усиливается, и мы стоим, запрокинув головы, смываем кровь с лица и тела. Слегка очистившись, пытаемся под ливнем постирать одежду. Через двадцать минут вода из туч больше не льется – словно кран выключили.
Одеваемся в мокрое, передаем друг другу флягу и пьем по очереди.
– Теперь мы точно кровные брат и сестра, – говорит Мейсили.
– Конечно, сестренка. Пожалуй, для этого я проглотил достаточно твоей крови.
– Тебе когда-нибудь хотелось, чтобы у тебя была сестра?
– У меня было даже две, правда, недолго. Близняшки, как вы с Мерили. Они не выжили.
– Извини. Не знала.
– Это случилось еще до школы.
Ее лицо становится грустным.
– Все думаю, останется ли Мерили близняшкой, когда меня не будет?
– Навсегда, – отвечаю я без колебаний, представляя, что на нас смотрит Сид. Надеюсь, он не будет считать себя единственным ребенком.
– Ей придется очень нелегко, – вздыхает Мейсили.
Игры ни для кого не проходят без последствий. Они – словно круги, расходящиеся после того, как бросишь камень в пруд. Концентрические круги разрушений затрагивают семьи мертвых трибутов, их друзей, соседей, весь дистрикт. Тем, кто ближе, достается больше. Выпивка и депрессия, разрушенные семьи, насилие и самоубийства. Оправиться от них нельзя, просто живешь дальше, как можешь.
Сид лишком юн, слишком уязвим.
– Я тоже волнуюсь за своего брата.
– Он иногда заходит в лавку. Любит ириски. Сид, верно?
Я тронут, что она знает его имя, помнит про ириски.
– Да, Сид.
Дважды стреляет пушка, мы вздрагиваем.
– Вряд ли стоит надеяться, что это Силка и Марита, – пожимаю плечами я.
– Даже не знаю, на что теперь надеяться. Тогда остались бы лишь новички. И что бы мы делали? – уныло спрашивает Мейсили.
И правда, что?
– Провели бы еще одно собрание, как ты сказала в Капитолии.
– А если мы откажемся друг друга убивать?
– Переродки придут, или произойдет еще одно извержение вулкана.
– Голод. – Мейсили потирает живот. – Ну что, теперь вернемся к Рогу изобилия? Поищем еду?
– Идти туда миль шесть. Давай сначала еще немного оправимся.
– Что у нас осталось поесть?
Я проверяю рюкзак.
– Сардины, оливки и две картофелины.
– Лучше идти к Рогу, – настаивает Мейсили.
Честно говоря, я настолько измотан, что сидел бы и ждал, пока еда упадет с неба, однако я ей должен, поэтому поднимаюсь на ноги. К тому же чем дольше продолжаются Игры, тем дороже становится посылать нам подарки. Пожертвования наших спонсоров могли закончиться. Мы собираем вещи и направляемся на юг.
Пройдя пару миль, Мейсили останавливается:
– Слушай!
Я напрягаю слух, но после взрыва он еще не восстановился как следует. Звуки долетают с трудом, словно уши набиты ватой.
– Ничего не слышу.
– Тише! – настойчиво шепчет она. – Вон там.
Мейсили указывает вправо, на запад.
Я склоняю голову набок, чтобы лучше слышать, и на этот раз что-то улавливаю.
– Ребенок?
В голове начинают крутиться образы ненасытных младенцев-переродков, наделенных нечеловеческой силой, которые ползают по лесу и кричат, чтобы мы прибежали на помощь, а на самом деле хотят на нас наброситься и обглодать все косточки добела, перебирая своими пухлыми пальчиками.
– Я тоже так сперва подумала, но крик похож и на звериный. То ли повизгивание, то ли мяуканье – как козленок или котенок.
Мысленно добавляю младенцам рожки и пушистые хвосты.
– Давай кое-что проясним. Что бы там ни вопило, наша помощь ему не нужна.
Сквозь деревья доносится крик, полный боли. Точно человеческий!
– Зато ему нужна! Все юноши-профи мертвы, Хеймитч. – Мейсили заряжает духовую трубку. – Это либо Халл, либо Бак.
Достаю нож и топор.
– Пошли!
Швыряю свой рюкзак в заросли китнисса, и мы устремляемся на звуки. Не могу выбросить из головы младенцев-переродков и все же спешу вперед, размышляя, как бы защитить коленные чашечки. Странные крики становятся громче и меньше похоже на детские, их перекрывают очень знакомые человеческие стоны. Внезапно Мейсили заставляет меня пригнуться, и мы осторожно выглядываем из кустов.
На полянке футах в пятнадцати от нас Бак и Цикорий корчатся на земле, утыканные длинными металлическими шипами, похожими на вязальные спицы. Трибуты хватаются за них неуклюжими пальцами, словно отморозили руки или их парализовало. Я пытаюсь сообразить, что происходит: Силка раздобыла оружие, стреляющее спицами? Ребята наткнулись на дерево, на котором растут отравленные иглы? На них набросилась стая ядовитых ос-переродков со съемными жалами? До сих пор мутанты нападали стаями, будь то бабочки, летучие мыши, белки или божьи коровки, поэтому мутант-одиночка, медленно бредущий по поляне, сбивает меня с толку.
В горах вокруг Двенадцатого живут дикобразы. Ленор Дав к ним очень привязана – она называет их колючими свинками – и говорит, что люди думают о зверьках превратно. Они не способны стрелять иглами, как считают некоторые, для этого надо подойти прямо к хвосту животного. Если оставить его в покое, то и он тебя трогать не станет. Но даже ей было бы тяжело полюбить этого огромного переродка размером с медведя – вероятно, с ним его и скрестили в лаборатории, судя по когтям и клыкам. Как и все на арене, дикобраз по-своему впечатляет. Его спину, бока и хвост покрывают ряды сверкающих на солнце золотых, серебряных, бронзовых игл. Впрочем, красота арены больше меня не завораживает.
Обнюхивая полянку, гигантский дикобраз продолжает верещать почти как ребенок. Халл, с распухшего лица которого свисает полдюжины игл, кричит и замахивается на зверя вилами. Тот пятится к нему, задрав смертоносный хвост. Халл мог бы убежать, однако пытается подойти к своим союзникам в надежде, что они всего лишь ранены, а не умирают.
– Нужен какой-нибудь щит, – шепчет Мейсили, снимая рюкзак и вытаскивая наши куски
