Константин Мартынов - «Ныне и присно»
— Привыкли жизнь бабками мерить, — презрительно бросил Шабанов. — Честь за бабки не купишь!
У Второго отвисла челюсть.
— Так ты из РНЕ, да? — прошептал он. — Почему ж тогда за черножопого…
— Потому что он человек, а ты гниль! — отрезал Тимша. Окровавленная монтировка вспорола воздух. Коленные чашечки Второго разлетелись вдребезги. Бандит захлебнулся воплем, потерял сознание.
«Теперь и впрямь все…» Тимша устало выпрямился. В бок стегнуло острой болью, закружилась голова. «Надо бы зашить. И куртку… и шкуру…» Шабанов представил, как пришивает одно к второму. На губах появилась слабая улыбка. «Потом, на досуге…» Он обошел вокруг «пятерки», подергал ручку. Дверь не открылась, зато чуть опустилось стекло.
— Зачэм так делал, э? — побелевшее от ужаса лицо Нияза творожно светилось в полутьме салона. — Завтра их друзья савсэм мэня убивать будут, да? Уходи! Я тебя нэ знаю!
Тимша недоуменно уставился на Нияза. Монтировка забыто покачивалась в руке. Откуда-то со стороны донесся пронзительный женский визг. Его подхватили другие голоса. Рана болела все сильнее и сильнее.
— Тебя-то за что? — тускло буркнул Шабанов. — Видели, кто увечил… Хочешь, джип задарю?
Он кивком указал на осиротевший автомобиль.
— Дур-рак ты! — с чувством резюмировал Нияз. — Как и все русские!
Стекло опустилось ниже, показалась кисть с зажатым в ней полиэтиленовым пакетом.
— Суй железяку — салон пэрэпачкаешь, что жены скажут?
Монтировка исчезла в пакете. Нияз тяжело вздохнул, щелкнул фиксатор замка.
— Садис, — сварливо бросил водитель. — Пятдэсят рублэй зарабатывать буду…
«И снова часы — шестнадцать двадцать пять. Всего четыре минуты между двумя хлопками дверцы. Четыре минуты, трое калек, два авто, один убивец… Пора командовать запуск.»
— Поехали, — напомнил Тимша. — Пока бдительные граждане твой номер не записали.
Жигуль рванул, по крутой дуге обходя бесчувственные тела, заскочил в проулок, пересек один двор, затем другой…
— Тэпэрь пускай ищут, — хмыкнул на глазах оживающий Нияз. — Номэра давно снэгом залэпило.
Голос доносился почему-то сквозь три ватных одеяла. Тимша тряхнул головой, сунул руку в прорез на куртке. Пальцы наткнулись на длинную с вывернутым наружу мясом рану.
— У тебя аптечка далеко? — спросил он. — Вата нужна. И бинт…
Очнулся Тимша в комнате. Теплой и — он приоткрыл один глаз, — по-восточному уютной. То есть, с коврами на полу и стенах, широченной, заваленной подушками и валиками, оттоманкой, портретом незнакомого горбоносого старца в золоченого багета раме и живописно раскиданными повсюду пуфиками. Даже корпус стоящего в углу телевизора украшал яркий восточный орнамент.
Шабанов наскоро перебрал в памяти предшествующие события — драка, затем побег… поездка… и снова драка. Изувеченные отморозки. Насыщенный выдался денек. Знать бы еще, куда попал… И как?
Он шевельнулся… левый бок полыхнул болью — словно крысиная стая пирует. С губ сорвалось неизбежное упоминание падших женщин, орального секса и еще с десяток свойственных могучему русскому языку выражений.
За стеной встревоженно зашебуршали. Тимша мгновенно осекся — за такое поморы по губам били, а уж басурмане…
Тысячью сладкозвучных колокольчиков зазвенел стеклярусный занавес, в комнате появился круглый серебряный поднос, над коим возвышался серебряный же узкогорлый пузатый чайник Над длинным по-лебединому изогнутым носиком вился парок. Бока чайника покрывала густая арабская вязь, а венчала сияющая полированным шариком крышка.
Рядом с надменным чайником робко пристроилась готовая принять вулканически парующее содержимое изящная фарфоровая пиала. Сопровождал высокородную пару, как и положено, нагруженный товарами слуга — то бишь, блюдо с лепешками.
К сожалению серебряно-фарфорового великолепия, ему было суждено остаться незамеченным — куда более Тимшу заинтересовали обнаженные смуглые ручки в коих оно покоилось.
Следом за подносом в комнате возникла обладательница упомянутых ручек… Шабанов забыл о терзающей ребра боли, в горле пересохло.
«Во влип! — смятенно подумал он. — Это ж гурия!»
Взгляд жадно и торопливо обласкал вошедшее чудо — от маленьких босых ступней, от тонких щиколоток, стянутых манжетами атласных шаровар, к полупрозрачной кружевной блузке (кружево почти исчезало на осиной талии, но, к искреннему тимшиному разочарованию, уплотнялось до непрозрачности на груди). По точеным плечикам стекал водопад иссиня-черных волос. Личико—сердечком, с узким подбородком, ямочками на щечках и насурьмлеными дугами бровей над огромными лучистыми глазами светилось чистотой и нежностью…
Последовательность выпавших из памяти событий выстроилась с пугающей ясностью. «Помер я рядом с басурманином, — потрясенно сообразил Тимша. — наверху и перепутали, в басурманский рай определили. Где-то в книжках серегиных такое попадалось. Думал — брехня, а поди ж ты…»
Небесная дева опустилась на колени рядом с Тимшей, покрытая чуть заметным абрикосовым пушком ручка грациозно приподняла чайник, в пиалу, лишая девственной белизны, хлынула струя горячего кофе… Гурия лукаво стрельнула глазами…
«Намякивает. Честное слово, намякивает! — взволнованно подумал Тимша, ощущая в чреслах готовый выплеснуться жар. — Соблазнить хочет!»
— Я это… православный! — твердо сказал он и, последним усилием воли, отодвинулся. На целый сантиметр.
Гурия совсем по-девчоночьи хихикнула.
— Разве православные кофе не пьют? — хрустально прозвенел чарующий голосок…
Тимша зажмурил глаза, ладони зажали уши, в голове, спотыкаясь через слово, зазвучал «Отче наш»… Тут же непрошено обострилось обоняние — от девы исходил головокружительный аромат благовоний и зовущего женского тела. Шабанов страдальчески замычал…
— Так плохо, да? — встревоженно спросила гурия. — Я сейчас папу позову!
Звякнул небрежно поставленный чайник, по ковру мягко пробежали босые ножки, заполошно продребезжал стеклярус, и все стихло. Аромат кофе старательно боролся с запахом девичьих духов.
«Папа? Какой еще папа?!» Тимша представил себе папу мусульманской небесной девы — получилось нечто среднее между Аллахом… и разъяренным Заборщиковым. Именно разъяренным — наверняка же папа узнает, что дочь наедине с неверным была!
— Вот уж фиг я без боя сдамся! — пробормотал Тимша, отползая в угол. — Сами виноваты, хватают кого ни попадя…
Где-то за стеной тяжко забухали папашины шаги. Завибрировал пол. Тимша собрал остатки сил, вздел себя на ноги. Колени дрожали, подгибались…
— Зачэм вставал, э? Тэбэ лэжать нада!
Вбежавший в комнату Нияз выглядел не на шутку встревоженным. Гортанный южный акцент усилился до гротеска. Сейчас, в зеленом парчовом халате и кожаных чувяках с острыми загнутыми носами, Нияз совсем не походил ни на зарабатывающего извозом горемыку, ни тем более на привыкшего к суровым морским будням тралмейстера. Скорее уж на узревшего непотребное муллу.
— Ты что, тоже умер?! — ошалело спросил Тимша. Его шатнуло, рука вцепилась в подставленное Ниязом плечо. — Тогда понятно, как я в мусульманском раю оказался — с тобой заодно приволокли.
Нияз осторожно подвел Тимшу к оттоманке, помог сесть и лишь после этого с укором заметил:
— Зачэм так гаваришь? Зачэм умер? Ты живой, я живой. Нэ нада памирай! Я тэбя домой привез, рану зашивал! Вай, хорошо зашивал! Мне в Карабахе хуже зашивали!
В доказательство Нияз стянул халат с плеча. Грудь уродовал старый бугристый шрам.
— Живые? — с сомнением переспросил Тимша, взгляд невольно скользнул к двери. — А это кто был? Разве не гурия?
— Вай! — обрадовался Нияз. Тревога быстро таяла и, вместе с ней, исчезал акцент. — Это дочь, Диляра! Услышала, что ты очнулся — напросилась кофе принести. Хотела видеть, кто отцу жизнь спасал. Гурия? Я ей передам — дэвушке нада хороший слова гаварить, еще красивей будэт!
Девица молоденькая, оказывается, а он… матом, как пьяный докер! Стыдоба! Тимша смутился, по старинной русской традиции — задним числом, — оглядел себя: вдруг ширинка расстегнута или… как там Никитин про рукав?
Ширинка и рукав отсутствовали. Начисто. Вместе с рубахой и штанами. Бедра прикрывало банное полотенце, торс плотно обматывала широкая льняная полоса. «Простыню на бинты извел, — с неловкостью подумал Тимша. — Дал я называется мужику заработать…»
— Мне бы… — промямлил Шабанов, — одежонку почистить. Ждут меня, идти надо…
— Зачэм «идти»? — неподдельно удивился Нияз. — Куда идти? Тэбе отдыхать нада, потом ехать. Машина во дворе стоит, куда хочешь доедет! Одежду Диляра уже почистила и зашила. На куртке, нэмного заметно… зато рубаха как новый!
Последнее заявление ввергло Тимшу в полное расстройство — разве дело незнакомой девчонке с мужским исподним возиться? Тем паче такой красивой…
