Чайна Мьевиль - Город и город

— Если они следят, — сказал он. — Я думаю, здесь, вероятно, никого, кроме вас, нет. После этой ночи придётся укреплять границы, складывавшиеся веками. И даже если они присутствуют, это спорный вопрос. Какое это было бы преступление? Где вы?

— Вы пытались срезать её лицо. — Этот рваный разрез под подбородком. — Не так ли?.. Нет, это был её, её нож. Но у вас не получилось. Так что вместо этого вы измазали её макияжем.

Он моргал, ничего не говоря.

— Как будто это могло её замаскировать. Что это у вас?

Он показал свою штуковину на мгновение, прежде чем схватить и нацелить её снова. Это был какой-то позеленевший металлический предмет, корявый от возраста и уродливый. Он пощёлкивал. Его залатали новыми металлическими полосками.

— Он сломался. Когда я. — Это не прозвучало так, словно он колебался: слова просто прекратились.

— … Господи, так вот чем вы её ударили. Когда поняли, что она знает о вашей лжи.

Схватил и взмахнул, в мгновенной ярости. Теперь он мог признаться в чём угодно. Оставаясь в своей суперпозиции, под чью юрисдикцию он мог бы попасть? Я увидел ручку штуковины, что он держал, которая указывала на него, оканчиваясь уродливым острым выступом.

— Вы хватаете его, ударяете её, она падает.

Я проделал колющие движения.

— Сгоряча, — сказал я. — Верно? Да? Значит, вы не знали, как из него стрелять? Так правдивы ли они? Все эти слухи о «странной физике»? Это одна из вещиц, за которыми охотилась компания «Сиэр и Кор»? Отправляя высокопоставленного посетителя на экскурсию, чтобы он шаркал пятками в парке? Очередного туриста?

— Я не назвал бы это пистолетом, — сказал он. — Но… что ж, хотите посмотреть, что он может делать?

Он помотал им в воздухе.

— Нет соблазна продать его самому?

Он выглядел оскорблённым.

— Откуда вы знаете, что он делает?

— Я археолог и историк, — сказал он. — Притом очень хороший. А теперь я пойду.

— Уходите из города?

Он наклонил голову.

— Из какого города?

Он отрицательно помахал своим оружием.

— Я не хотел, вы же знаете, — сказал он. — Она была…

На этот раз слова у него пересохли. Он сглотнул.

— Должно быть, она рассердилась. Узнав, как вы ей лгали.

— Я всегда говорил правду. Вы слышали меня, инспектор. Я много раз говорил вам. Нет никакого Оркини.

— Вы ей льстили? Говорили ей, что она единственная, кому вы можете доверить правду?

— Борлу, я могу убить вас на месте, понимаете вы, никто не будет даже знать, где мы находимся. Если бы вы были в одном городе или в другом, они могли бы явиться за мной, но вы не там и не сям. Вот в чём дело, и я знаю, что это не сработает, и вы тоже знаете, но это потому, что никто в этом месте, включая Брешь, не подчиняется правилам, своим собственным правилам, а если бы подчинялись, это сработало бы, дело в том, что если вас кто-то убьёт, а при этом никто не будет уверен, в каком это случилось городе, ваше тело будет лежать здесь и вечно гнить. Людям придётся переступать через вас. Потому что никто не совершает брешей. Ни в Бещеле, ни в Уль-Коме не смогут рисковать, подбирая вас. Будете лежать и смердеть в оба города, пока от вас не останется одно пятно. Я ухожу, Борлу. Думаете, из Бещеля придут за вами, если я вас застрелю? Или из Уль-Комы?

Должно быть, Корви и Дхатт слышали его, даже если заставляли себя не-слышать. Боуден смотрел только на меня и не шевелился.

— Мой, ну, мой напарник из Бреши, он был прав, — сказал я. — Даже если бы Бурич смог такое придумать, у него не было ни опыта, ни терпения подать это так, чтобы одурачить Махалию. Она была умна. Для этого нужен был тот, кто знал архивы, тайны и слухи об Оркини не просто слегка, но полностью. Полностью. Вы говорили правду, утверждая, что никакого Оркини не существует. Вы повторяли это снова и снова. В этом было всё дело, не так ли? Это не было идеей Бурича? После той конференции, на которой она причинила себе такие неприятности? Это, конечно, не была компания «Сиэр и Кор» — она просто наняла бы кого-то, чтобы заниматься контрабандой с большим размахом, а эта сквалыжническая операция… здесь она просто воспользовалась предоставленной возможностью. Конечно, вам требовались ресурсы Бурича, чтобы это заработало, и он не собирался отказываться от шанса украсть из Уль-Комы, подкормить Бещель — сколько инвестиций было связано с этим? — и нажиться самому Но это была ваша идея, и она никогда не была связана с деньгами. Вам недоставало Оркини. Это был способ получить и то, и другое. Да, вы, конечно, были не правы насчёт Оркини, но могли сделать так, чтобы оказаться правым.

Отборные артефакты, найденные при раскопках, детали которых могли знать только археологи — или те, кто их там оставил, как думала бедная Иоланда. Предполагаемый Оркини присылал своему якобы агенту внезапные инструкции, исполнение которых нельзя было затягивать, не было времени о чём-то думать или что-то переосмысливать, — только быстро извлечь и передать то-то и то-то.

— Вы сказали Махалии, что она единственная, кому вы готовы поведать правду. Что, когда вы отреклись от своей книги, это было только игрой в политику. Или же вы сказали ей, что это было трусостью? Это было бы выигрышным ходом. Готов поспорить, вы так и сделали.

Я подошёл к нему. Выражение его лица изменилось.

— «Мне так стыдно, Махалия, давление было слишком сильным. Ты храбрее меня, продолжай, ты уже так близко, ты найдёшь его…» Ваша чушь испортила вам всю карьеру, и вы не могли вернуть то время. Так что следующим выигрышным ходом было устроить так, словно всё это было верно с самого начала. Я уверен, что и деньги были неплохие — не говорите мне, что они не платили, — и у Бурича были свои резоны, у компании «Сиэр и Кор» имелись свои, а наци готовы послужить всем, кто найдёт нужные слова, подкрепив их долларом. Но для вас весь смысл был именно в Оркини, не так ли? Однако Махалия выяснила, что это ерунда, доктор Боуден.

Насколько совершеннее стала бы эта псевдоистория, явившись во второй раз, когда он мог бы состряпать свидетельства не только из фрагментов в архиве, не из перекрёстных ссылок на неверно понятые документы, но имел бы возможность что-то добавить к тем искусственным источникам, предложить тексты, даже сфабриковать послания — в том числе и к себе самому, ради её блага, а позже и для общего, о том, что всё то время, пока он отвергал их, они существовали, — из самого отсутствующего города. Но всё-таки она докопалась до правды.

— Должно быть, это было для вас неприятно, — сказал я.

Его взгляд витал где-то за пределами той местности, где мы находились, что бы она собой ни представляла.

— Это стало… Вот почему.

Она сказала ему, что её поставки — стало быть, и все тайные платежи — прекратятся. Но ярость его была вызвана не этим.

— Не думала ли она, что вас тоже обманули? Или понимала, что за этим вы и стоите? Думаю, она не знала. Не в её характере было насмехаться над вами. Полагаю, она думала, что защищает вас. Наверно, она организовала встречу с вами, чтобы вас защитить. Чтобы сказать вам, что вас обоих кто-то обманывает. Что вы оба в опасности.

Чем объяснялась ярость того нападения? Уничтожена вся задача — оправдание постфактум мёртвого проекта. Это не подсчёт очков, не состязание. Просто голый факт, что Махалия, даже не ведая об этом, оказалась умнее его, поняла, что его изобретение было изобретением, несмотря на все его попытки воплотить плод своего воображения, сделать его неопровержимым. Она сокрушила его без лукавства и желчи. Доказательства снова уничтожили его концепцию, улучшенную версию, Оркини 2.0, как в прошлый раз, когда он на самом деле в это верил. Махалия умерла, потому что доказала Боудену, что он глупец, поверивший сказочке, которую сам и сочинил.

— Что это за штука? Это она?..

Но Махалия не могла её вынести, а если бы передала её, та не попала бы к нему в руки.

— Она у меня уже много лет, — сказал он. — Её я нашёл сам. Когда впервые участвовал в раскопках. Охрана не всегда была такой, как сейчас.

— Где вы с ней встретились? В дурацком диссенсусе? Каком-нибудь старом пустом здании, где, по вашим словам, люди Оркини занимаются своей магией?

Это не имело значения. Местом убийства могло стать просто какое-то пустое пространство.

— … Поверите ли вы мне, если я скажу, что на самом деле не помню того мгновения? — осторожно спросил он.

— Да.

— Просто это постоянно, это…

Рассуждение, разбившее его творение вдребезги.

Возможно, он показал ей этот артефакт, словно тот что-то доказывал. Возможно, она сказала ему: «Это не Оркини! Нам надо подумать! Кому могут понадобиться эти предметы?» И ярость, обуявшая его при этих словах.

— Вы его разбили.

— Это поправимо. Он крепкий. Артефакты вообще крепкие.

Несмотря на то что он воспользовался им, чтобы забить её до смерти.