Александр Полосин - Армагеддон был вчера

– Помочь ему уже нельзя, – сказал он мне вместо приветствия. – Такого молниеносного панмиелофтиза я в жизни не видел, да и наш старик тоже.

Один бог знает, что с ним случилось. Но, знаете, долг врача превыше всего. Самое скверное то, что у нас подходят к концу запасы крови. Кстати, вы, случайно, не донор? Это ведь не такая уж жертва – поллитра крови для своего коллеги, верно?

Я ответил ему, что, к сожалению, я не донор, и распрощался. Я совершенно не кривил душой – ни одному человеку моя кровь, состоящая исключительно из правовращающих соединений, пользы не принесла бы.

Той же ночью Коварж умер, и на этом всё пока закончилось. Я ещё тайком проверил, не осталось ли после него заметок в его рабочем журнале, которые могли бы вдохновить кого-нибудь из его коллег на продолжение исследований. К счастью, записи были настолько обрывочны и туманны, что вряд ли могли бы натолкнуть не знакомого с сутью работы на что-либо полезное. Он, кажется, действительно слишком опасался за своё авторство. За его знакомым аспирантом-физиком, который доставал ему образцы водорослей, я установил тщательное наблюдение. В случае необходимости я познакомлюсь с ним под каким-нибудь искусственным предлогом и приглашу его к себе в сауну. Он наверняка будет ужасно польщён вниманием такого известного ученого, как я.

Тем не менее, считаю своим долгом обратить внимание Координатора Операции «Земля» на ту возможность, что доктор Коварж может оказаться не единственным исследователем, кого заинтересовала данная проблема, и что постепенная колонизация этой планеты может в любой момент оказаться под серьезной угрозой. Рекомендую андроидов данного типа, который использовался мной, оставить в эксплуатации, как полностью оправдавших поставленные задачи, однако ставлю вопрос о целесообразности дальнейшей работы автоматических биозондов на атомных полигонах (тип «скорпион») и в ядерных реакторах (тип «инфузория»). Накопленные ими данные представляют достаточный материал и позволяют отказаться от широкого использования этих легко обнаруживаемых типов зондов. В качестве идеального варианта по-прежнему предлагаю прямое массированное вторжение. После завершения запланированной операции прошу разрешения Координатора на возврат на родную Ке-Вию и использование отпуска за истекшие сорок четыре года в земном эквиваленте, который, как полагаю, полностью заслужил.

Случилась эта невероятная история вскоре после того, как я, Люба Зверева, студентка четвёртого курса педагогического института, вступила в должность директора детского спортивного лагеря «Эстафета». Должность не из спокойных, на такую добровольно не идут, но практикант – лицо подневольное. После сессии мне выписали в деканате направление, не придав значения паническому «не справлюсь», и бодро пожелали успеха на ниве оздоровительного воспитания.

Аспирант Юрка Ткачёв, мой предшественник, передавая «Эстафету», коротко проинструктировал:

– Тут самая трудность в чём, – он задумчиво почесал переносицу дужкой очков. – Дети на воле – форменные бестии, особенно те, которые дома, под родителями, по струночке ходят. Иногда такое учиняют! А крайняя по любому будешь ты. И привыкнуть к этому невозможно, даже и не пробуй. Так что, – Юркино худощавое лицо осветилось хитрющей улыбкой, – может, и выживешь. Тут главное, – сразу въехать в процесс и быть готовой ко всему.

Он на прощанье легонько ткнул меня кулаком в плечо и отбыл в Питер писать диссертацию.

Через две недели «въезжания в процесс» я поняла, что выживу. Жизнь, наполненная шумной кутерьмой, заботами, ребячьими грандиозными планами, и собственной востребованностью в пяти местах одновременно начинала мне нравиться. Даже к бумажной рутине почти притерпелась. И Юркино прощальное «надо быть готовым ко всему» тревожило всё меньше. Вот тут-то гром и грянул.

День «икс» выдался солнечным, весь лагерь с утра радостно оккупировал пляжную зону, и я, возложив столовские хлопоты на дежурного воспитателя, решила до обеда передохнуть в тишине прохладного кабинета. Заодно и побаловать себя окрошкой, приготовленной собственноручно.

Полуденное солнце, вынырнув из-за крыши соседнего корпуса, с любопытством заглянуло в окно. Будильник вежливо отсалютовал светилу стрелкамишпагами, соединив их на цифре «двенадцать». Я увлечённо мельчила размундиренную картошку на деревянном донышке, когда в кабинет без стука ворвался Олег Палыч Крошин, инструктор по плаванью. Бледный, как картофельный росток, глаза горят, красно-желтая тенниска напялена задом наперед.

– Любушка, вы только не волнуйтесь. Пойдёмте со мной на пляж…

Ну, вот, кажется, началось... Я уронила нож на кучку овощей, внутренне готовя себя ко всему.

… Во втором отряде на пляже не досчитались близнецов Файеровых: Тезея и Геракла, в обиходе – Тезку и Герку. Одежда и тапочки братьев мирно жарились под солнцем. В пляжном загоне, огороженном сеткой, укрыться негде, разве что в кабинке для переодевания. Мышь не ушмыгнёт незамеченной, а тут два упитанных, белобрысых подростка двенадцати лет от роду…

Крошин божился и чуть ли не песок ел, уверяя, что близнецы после урока плавания выходили из воды вместе с отрядом. Сам возбуждённый отряд галдел на пятнадцать голосов о том, что среди волейболистов братья полчаса назад точно были. Потом один из них неудачно наступил в песке на крупный камень и похромал к топчану. Подозвал брата. Куда Файеровы делись потом – никто не понял...

Тонконогая, остроглазая Настёна видела радужный колпак вокруг кабинки для переодевания. Она так и сказала: «колпак».

Кабинку перевернули и для порядка попинали босыми пятками в гулкие железные бока. Без толку, конечно.

– Любушка, это всё потому, что они постоянно мельтешат, – расстроенно объяснялся инструктор. – Когда люди некрупные, да ещё мельтешат, их совершенно невозможно пересчитать, пока не построишь. Миленькая, вызывайте кинолога, я вас умоляю. Овчарка понюхает вещичку и пойдёт по следу.

– Вот на этот камень Герка наступил! – завопила Настёна, просеивая пальцами песок рядом с перевёрнутой кабинкой. На розовой девичьей ладошке лежал крупный «куриный бог» тигрового окраса. Жёлто-коричневые полосы закручивались на глянцевой сиреневой поверхности камня в расплывчатую спираль. Я взяла в руки находку: ровные, оплавленные края отверстия с одной стороны и развороченные в застывшую каменную крошку – с другой. Странный камень… Да и откуда взяться «куриному богу» на озёрном берегу?

Тут справа заорали, что угнана лодка, и галдящая толпа ребят помчалась к пристани. Мы с Крошиным едва поспевали следом.

– Раков поплыли ловить, подлецы, – обрадовался инструктор и ковырнул пальцем раскуроченный замок с куском цепи.

Двумя группами мы двинули по берегам с разных сторон в обход озера. И уже через полчаса дышали, как утюги. Лезли через заросли молодого ивняка и крапивы, увязая в иле мелких проток, карабкались по глинистым откосам оврагов. В общем, кино и немцы...

Наконец, в укромной бухте отыскалась угнанная лодка. В ней промышляли раков деревенские пацаны. Завидев нас, юные угонщики дали дёру, а моё выдохшееся ополчение повесило носы.

– Возвращайтесь-ка в лагерь, ребята, – развернула я следопытов к дому, а сама уныло опустилась на траву.

Ветерок холодил вспотевшую спину, солнечные брызги пробивались сквозь кружево листвы. Двигаться не хотелось, а ведь надо было. Надо было куда-то бежать, кричать «полундра!», поднимать людей, собак, может быть, вертолёты...

В ладонь больно кольнуло. Я разжала стиснутый кулак. «Куриный бог» ожил и насмешливо прищурил единственный глаз. Отверстие, похожее на след от пули, на глазах срасталось. Камень теплел, и щекотал ладонь. Я тихо позвала:

– Тезка, Герка... эй!

Тишина. Тогда я совершенно по-дурацки проорала в камень, как в микрофон:

– Герка!! Тезка!!

Поднесла камень к уху и… услышала отчаянное: «Помогите!..»

Ладонь обожгло, «куриный бог» плюхнулся на землю. Почва внезапно заволновалась, выплёвывая подорожники и одуванчики с корнями, всё это завертелось, набирая обороты, как разноцветное бельё в барабане гигантской стиральной машины. Засиял радужный купол.

– Любовь Анатольевна, вот колпак! Мальчишки там, – из засады в орешнике вылетела Настёна. Подобно факелоносцу, штурмующему вражеский пороховой погреб, девочка с разбегу врезалась в волнующееся разноцветье.

– Назаад!!! – мой запоздалый крик ничему не помешал. Круговерть с жадным чмоканьем заглотнула гибкое детское тело…

Я покачнулась, представив горестные глаза безутешных родителей. И колючую проволоку вокруг места своего будущего пребывания...

– Аааа!!! – повторить Настёнин подвиг оказалось непросто, колпак спружинил, и я влипла спиной в корявый осиновый ствол. Чёрт, больно.... Защитное поле клубилось переливающейся преградой.