Анна Одина - Всадник
Страттари
Из-под воды я вижу, как птицыСвободной стрелой рассекают границы,Движутся волны и мокрые ветрыШвыряют под киль кораблям километры
Я отчим Сан-Марко, палаццо Дукале,Я тень под гондолой на каждом канале,Я маска, с костюмом плывущая в паре,Я дух изначальный, – я демон Страттари.
Минуют века, я же, скованный клятвойИду по затерянным…С князьями волшбы, но их тайные знаньяНе могут уменьшить всей суммы страданья.
Шалью
Шалью, шерстя`ною шалью,Оренбургским пуховым платком,Бесконечною синею дальюИли снежным безумным комкомПрокачусь, упаду, расстелюсь,Отражаясь в воде облаков,Заведу себя в дверь и вернусьОтсыпаться под алый альков.Кружевами сплетая ручьи,Камнепадом встречая кометы,Я возьму себе косы ничьи,Рыбам дам леденцы и конфеты.И бобра, и гепарда уважить мнеПротив шерсти велит рука,А в утреннем синем и теплом костреЯ зажарю конька-горбунка.Раскрутившись пращою на самом дне,Сколотив свой убогий плот,Я отправлюсь, увидев слезы в окне,Разогнав нерадивый скот.Как часам, отекающим с края столаИ идущим быстрее мгновений,Мне сказали «хула» и сказали «хвала»,Подарив упаковку сомнений.Их надув, я взлетаю к шири небес,Отворяю великий люк.Я сказал: «Я в хорошее место слез!» —Дорубая сидячий сук.
Милая
Бодритесь, милая; вам это удается,Хоть вы печальны, и неровен сердца стук,И кажется, он вам в лицо смеется,И мысли обгоняют пальцы рук.Старайтесь, милая, себе не признаваться,Что ваши карты вышли все не в масть,Ведь если так, за них не надо браться,И проще сразу сдаться и пропасть.Взгляните, милая, в часах песку осталосьНемного. Ваша исповедь проста.Но вся та мишура, что вам даваласьС такою легкостью – теперь вам жжет уста.Простите, милая, но вам платить по счету.Никто иной вас обуздать не смог —Но здесь вам не уступят ни на йоту…Молитесь, милая. Пусть вас услышит Бог.
Дышать
С Божьей помощью прошла ночная стража;Распахнули окна в тлеющее небо —Прилетели все, мне кажется, я дажеВидел тех, кто никогда счастливым не был.
Одевались кто на свадьбу, кто на сорок,Запрягали белопенные кареты,Настоявши, пили горькое из корок;На прощания топили амулеты.
Наконец собрались, выкурили наспех,Свет гасили, продевали в руки свечи.Кто-то бледный приглашал расстаться в масках,Потому что, мол, глаза давали течи.
И, дождавшись, пока солнце разбросаетПо волнам свои расплавленные блики,Убедились в том, что всё. Ушли. Светает.В волглых листьях слышал пасмурные крики.
Каркадэ
Сейчас ночь, и опятьПод ее теплым пледомМне пришлось разниматьИ врага, и соседа,Хотя руки устали,И ноги не ждут,Мои пальцы сломались,А волосы жгут.
Но внезапно вдали,На высокой гореЯ увидел прекрасныйЦветок каркадэ.Если б был я моложеИль просто другим,То цветок этот тотчас жеСтал бы моим.
А пока – а пока,Хотя ноша легка,Я усну у костра,Я дождусь до утра.
Вот теперь, поутру,Когда кости срослись,Каркадэ я сорвуИ стремглав ринусь вниз.
Каркадэ будет мой!Каркадэ станет мной!Станет мной каркадэ!..
Арригато, сурамадэ.
Вперед
Фрегаты раздули свои паруса,И так как уж полдень, то все чудесаОтложены вдоль по времённой оси,
Коль хочешь ответить, сначала спроси.На острове диком колючки в пескеПожалуй, заполнят все небо в тоске,И хоть будет мало, беги, не беги,Всё в море холодном потонут шаги.
Сколочены звонко металл и доска,Вода для фарватера стала узка,От соли замерзли в гортани слова,Дописана ветром вторая глава.
Свивайте сосновые мачты в клубок,Смешайте штурвалы в единый комок,Я здесь и Матфей, и, наверно, Лука,Станцуй со стихией на водах, рука.
Enemies
She’s still unchanged – her every dressIs just a thiefly change of hue,A whim of fashion… an excessMistaken often for a cue —
As any creature quick of mindAnd sharp of wicked, lustful sense —She likes to trace, delights to findOffenders, and to fell offence.
Indeed, her craft is to arouseA rightful wrath in former friends,To welcome them as ready spouseAnd savour their disgraceful ends —
None other boasts a track of crimeMore ghastly than The Lady Time.
Магистр
Жизнь для нас как-то слишком легка,Вещи в руках горят. Слишком быстроЗастилают далекие сонные облакаЧистый лоб нестареющего магистра.
По итогам всех встреч заключения нет.Кто-то оттачивает слог, кто-то уши;Где-то экономка приглушит свет.Все-таки магистр связывает души
Единой логикой мерцающей реки.Там на город опускается ярость.Выходят, в шеренги строятся старики,Хрупкими руками толкают старость.
Вещи продолжают восходить по спирали.Магистр утомлен. Но это единственный путь.В этом воздухе многие так же устали.Он один не хочет уснуть.
Живаго-2020
Вослед ученому соседу я, близорукий и худой, хочу печальную беседу повесть, поникнув головой. (Воспитан во сибирских рудах, я ижиц с ятями не знал; лишь в Интернета смрадных грудах я правду жизни отыскал.) Фонендоскоп осиротелый, ищи дыхание страны! Но всюду бездыханно тело, и нет признания вины: ведь говорят, везде разруха, неурожай, падеж скота; идет стремглавая непруха, и в целом жизнь, увы, не та. И в довершение напасти авторитарные ветра в угоду странной нефтевласти зачем-то дуют на Петра! Да неужели в страстном раже создать послушный палимпсест теперь должны холопы даже под попугаем сжечь насест? Сидит раскрашенная птица, молчит и смотрит на закат – она не требует напиться и не алкает ваш откат. Кому, в каком разгуле бреда такой приснился страшный сон – пускай, мол, Петр грозит соседу там, где им город заложен? Уже лужковские надбавки не горячат их праздный ум, они работают на ставке у высших и серьезных дум: как разрешить парады геям, депозитарий отменить… О, что за чудны эмпиреи; о, неожиданная прыть! Что, разве больше нету пробок? Вопрос с парковками закрыт? В плену стыдливых тихих скобок Генплан скончался и зарыт? Пока щека Москвы румяной от этих стыдных слез мокра, как можно дланью окаянной трепать грузинского Петра? Пускай он пахнет шоколадом, пусть машет страшною рукой: эпоха взорвана снарядом, и ей уже не быть такой.
Письмо в будущее
Отойдешь от наркоза с остывшей кожей,протолкнешь через губы сухое слово.С удивлением думаешь: где ты, Боже? —пустота да молчанье… И всё не ново.
Подойдешь к подоконнику, дернешь штору,солнце впустишь. Гляди-ка: на дальнем склонекто-то медленно движется как бы в горуи влечет за собою усталых пони.
Вдруг почувствуешь ярость: какого черта?Ты лежишь, остывая, а там свободупожирают, как дети остатки торта.Хотя сумерки ближе, и факт захода
не укрыть и не спрятать. И звезды тожеопускают конечности, отдыхая.Светом книзу, однако, прожить негоже, —и, как лампе запуганной, задираясебе голову, в брюки встаешь. В рубашкувденешь запонки… галстук не как попало…Вот он, Боже, – явился, дает отмашку.Видно, время пришло начинать сначала.
Ketzerei
Я по карнизу ползу за Кришной.Великий Кришна крадется неслышно.В панельном доме крадется мышьюВеликий и синий божественный Кришна.
В руке у меня – плеть и камень,В другой руке – сеть и пламя,В третьей руке – меч с шипами,В четвертой руке – щит,Кришна громко шипит.
Срываются ноги вниз —Короткий опасный карниз.А внизу дымится лентой,Блеклой северной лентой,Дымчатой, вялой лентой,Улица-река.Не кончилась пока.
Синие быстрые ногиУносят, как по дороге,Кришну дальше вдаль.Себя мне немного жаль.И первая сила в ход идет,Она для меня – сладка как мед,Я в камень вложил
Весь свой комплекс сил,Но Кришну он не убил.Великий бог, лжепророк босой,Лотосоголовый мастер,Легко, как пушинку,Легко, как соринку,Зажал мой камень в пасти.Такое в его власти.
О, как сверкают глаза твои, Кришна…Но я пока не слаб,Я пока не ослаб.Я пока силен.Посмотрим, силен ли он.Я дальше продвинусь, за пальцем палец,За ногой нога,Я продвинусь слегка.И сети я кину в Кришну.
Но ветер подует – они заодно,И сети мои упадут все равноВ пустую бездонность улицы.Я просто курица.Что ж… тогда я мечом постараюсь отсечь,Срубить попытаюсь с его синих плечКолодец, что Кришна зовет головой,Колодец, о Боже, он черный такой,Без края и без конца…И сам он без лица!А вместо него там тысячи звезд,И тысячи птиц,И тысячи гнезд,И тысяча яшмовых древ.Да, Кришна могуч, словно лев.
Великий и синий божественный КришнаВ огромном кольце огняС карниза мягко, легко и неслышноДыханьем столкнет меня.И тогда, позвонками встречая больноДорогу, что я не мостил,Пойму, что, хотя и странной любовью,Кришна меня любил.
Shootinge
