Дэвид Митчелл - Простые смертные
– Интересно, как Холли, когда вернется, отнесется к тому, чтобы заняться сексом?
Услышав, как в двери поворачивается ключ Холли, я сразу почувствовал себя чуточку виноватым.
Но это крошечное чувство вины нельзя было и сравнить с тем, которое она вскоре заставила меня испытать.
У Холли что-то не открывался замок, и я, подойдя к двери, набросил цепочку, чуть приоткрыл дверь и сказал голосом Майкла Кейна:
– Извините, дорогая, но я эротический массаж не заказывал. Попробуйте постучаться в соседнюю дверь.
– Впусти меня немедленно, – сладким шепотом потребовала Холли, – иначе я тебе мозги вышибу.
– Ну нет, дорогуша, этого я тоже не заказывал. Попробуйте…
Она начала злиться и довольно громко заявила:
– Брубек, мне нужно в сортир!
– О, тогда так и быть. – Я быстро снял цепочку и отошел в сторону, пропуская ее. – Хотя ты явилась домой, так наклюкавшись, что даже дверь собственным ключом открыть не способна, грязная пьянчужка!
– В этой гостинице какие-то идиотские антивандальные замки. Нужно иметь докторскую степень, чтобы открыть эту чертову штуковину. – Холли ворвалась в номер и ринулась в туалет, мимоходом глянув на спящую Аоифе и бросив мне через плечо: – Между прочим, я выпила всего несколько бокалов вина. Вспомни: там ведь и мама была.
– Это так, но я что-то не помню, чтобы Кэт Сайкс когда-нибудь требовалось надевать памперсы для похода на «дегустацию вин».
Холли закрылась в ванной и спросила из-за двери:
– У Аоифе все в порядке?
– Да. Проснулась буквально на секунду, но в целом даже ни разу не пискнула.
– Это хорошо. Она была настолько возбуждена, пока мы ехали в поезде, что я боялась, как бы она не вздумала всю ночь на потолке танцевать.
Холли спустила воду в унитазе, заглушая все прочие звуки, и я снова отошел к окну. Веселье на дальнем конце пирса вроде понемногу затухало. Какая чудесная ночь! Хотя ее, разумеется, испортит мое известие о необходимости продлить командировку в Ирак еще на полгода, как того требуют мои нынешние работодатели из «Spyglass».
Холли открыла дверь в ванную; она сушила руки, глядела на меня и улыбалась.
– Как ты провел свой «тихий вечерок» в гостиничном номере? Дремал, писал?
Волосы она зачесала наверх; на ней было облегающее черное платье с глубоким вырезом; на шее – ожерелье из черных и голубых камней. «Как жаль, что она теперь крайне редко так выглядит», – подумал я.
– Я думал. И в голове у меня вертелись всякие непристойные мысли насчет нашей любимой мамочки Холли. Могу я помочь вам выбраться из этого платья, очаровательная мисс Сайкс?
– Спокойно, мальчик. – Она беспокойно оглянулась на Аоифе. – Как ты, возможно, уже заметил, мы спим в одной комнате с дочерью.
Я зашел с другой стороны:
– Но я могу действовать по самому тихому сценарию.
– Не сегодня, мой пылкий Ромео. У меня «эти дела».
Да, дела, дела. В последние шесть месяцев я слишком редко бывал дома, чтобы точно помнить, когда у Холли «критические дни».
– В таком случае мне, пожалуй, придется ограничиться страстными поцелуями.
– Боюсь, что так, приятель.
Мы поцеловались, но отнюдь не так страстно, как было заявлено, и Холли оказалась вовсе не так уж пьяна, хотя я отчасти все же на это надеялся. Господи, когда это Холли перестала перед поцелуем приоткрывать губы? Сейчас у меня было ощущение, словно я целую застегнутую молнию. Я вспомнил афоризм Биг Мака: чтобы заняться сексом, женщине необходимо почувствовать, что ее любят; а мужчине, чтобы почувствовать, что его любят, нужно заняться сексом. Я-то придерживался своей половины сделки – во всяком случае, мне так казалось, – а вот Холли в последнее время вела себя так, словно ей не тридцать пять, а все сорок пять или даже пятьдесят пять. Конечно, жаловаться нельзя, иначе она сочтет, что я оказываю на нее давление. А ведь когда-то мы с Холли могли разговаривать о чем угодно, то есть абсолютно обо всем, но теперь количество запретных тем и территорий существенно увеличилось. И это вынуждало меня… Нет, печальным выглядеть мне тоже не полагалось, потому что тогда я «становился похож на мальчика, который дуется, потому что не получил мешочек со сластями, который, с его точки зрения, он вполне заслужил». Я никогда не вел себя нечестно по отношению к Холли – никогда! – хотя Багдад, конечно, отнюдь не рассадник доступного секса; но иной раз меня просто угнетало, что мне, тридцатипятилетнему здоровому мужику, без конца приходилось все «брать в свои руки». Хотя, например, одна датская фотожурналистка, с которой мы в прошлом году общались в Таджикистане, была очень даже не прочь приятно провести со мной время, но меня слишком беспокоила мысль, как я буду чувствовать себя, когда такси доставит меня на Стоук-Невингтон, и Аоифе выбежит мне навстречу с радостным воплем: «Папочка-а-а приехал!»
Холли снова ушла в ванную. На этот раз дверь она оставила открытой. Смывая макияж, она как бы между прочим спросила:
– Ну что, ты собираешься мне все рассказать или нет?
Весь подобравшись, я осторожно присел на краешек двуспальной кровати и сделал вид, что не понял:
– Что «все»? Что ты хочешь, чтобы я тебе рассказал?
Она протерла ваткой под глазами.
– Ну, я пока еще не знаю.
– А почему ты решила, что мне есть… что тебе рассказать?
– Не знаю, Брубек. Должно быть, просто женская интуиция сработала.
Я в такие штуки не особенно верил, но Холли, пожалуй, и впрямь обладала недюжинной интуицией.
– Олив просила меня остаться в Багдаде до декабря.
Холли на секунду замерла; потом уронила ватку и повернулась ко мне:
– Но ты же сказал ей, что в июне уходишь.
– Да. Сказал. Но теперь она просит меня передумать и остаться.
– Но ведь ты и мне уже сказал, что в июне уходишь. Мне и Аоифе.
– Я обещал ей перезвонить в понедельник. После того как обсужу ее просьбу с тобой.
У Холли был такой вид, будто я ее предал. Или она поймала меня за загрузкой порнофильма.
– Мы же договорились, Брубек! Что это будет твое самое-самое последнее продление!
– Речь идет всего лишь о каких-то шести месяцах.
– Ой, ради бога! Ты и в прошлый раз говорил то же самое.
– Конечно, но поскольку я получил премию Шихан-Дауэр, то мне…
– А также в позапрошлый раз. «Всего каких-то полгода, и я уволюсь».
– Благодаря этим деньгам, Холл, мы сможем заплатить за колледж для Аоифе на целый год вперед.
– Аоифе предпочла бы иметь живого отца, а не возможность расплатиться с долгами!
– Зачем же так… гиперболизировать! – В наши дни нельзя так просто назвать рассерженную женщину «истеричкой»: это считается сексизмом. – Не зацикливайся ты на этом ради бога.
– По-моему, то же самое и Дэниел Пирл сказал своей девушке, вылетая в Пакистан: «Ну что ты гиперболизируешь!» Так ведь?
– Знаешь, это просто бестактно. И совершенно неправильно. И потом, Пакистан – не Ирак.
Холли опустила крышку унитаза, уселась сверху; теперь наши с ней глаза оказались на одном уровне.
– Меня каждый раз просто тошнит от страха, когда я слышу по радио слова «Ирак» и «Багдад». Меня тошнит от бесконечных бессонных ночей. Меня тошнит от необходимости постоянно скрывать свой страх от Аоифе. Фантастика! Ты – востребованный, получивший массу премий журналист, но у тебя есть шестилетняя дочка, которая хочет, чтобы ей помогли научиться ездить на обыкновенном двухколесном велосипеде без вспомогательных колесиков. А еще она хочет постоянно слышать твой голос, а не какие-то прерывающиеся, еле слышные восклицания раз в два-три дня и не дольше одной минуты – это еще если спутниковый телефон будет работать! Мне, во всяком случае, этого недостаточно! Ты действительно подсел на войну. Брендан прав.
– Ничего я не подсел! Я просто журналист, занимающийся своим делом. Точно так же, как Брендан занимается своим делом, а ты – своим.
Холли потерла виски, словно у нее вдруг разболелась голова, и сказала:
– Ну так поезжай! Возвращайся в свой Багдад, где твою гостиницу в любую минуту может разнести бомбой! Пакуй вещички и проваливай. «Занимайся своим делом», раз оно для тебя важнее, чем мы с Аоифе. Только лучше заранее попроси тех, кто сейчас живет в твоей квартире на Кингс-кросс, оттуда убраться, потому что в следующий раз, когда ты вернешься в Лондон, тебе надо будет где-то жить.
Стараясь сдерживаться и говорить как можно тише, я попросил:
– Пожалуйста, Холли, прислушайся к тому, что ты говоришь, черт побери!
– Нет, лучше ты, черт побери, к себе прислушайся! Месяц назад ты пообещал нам, что в июне уйдешь из этой «Spyglass» и вернешься домой. И вдруг твоя американская начальница, наделенная поистине безграничной властью над тобой, заявляет: «Нет, это произойдет не раньше декабря». И ты послушно соглашаешься. А потом как бы между прочим сообщаешь об этом мне. Ты вообще с кем, Брубек? Со мной и Аоифе или с этой Олив Сан из «Spyglass»?
