Учитель для ангела - Елена Райдос
Глава 23
Голова раскалывалась так, словно он специально часами долбился затылком о бетонную стенку. В первый момент после пробуждения Вран даже подумал, что надышался угарным газом, хотя точно помнил, что никакой печки в Василисиной мансарде нет, но мало ли откуда могло надуть, пожаров пока никто не отменял. Впрочем, запаха дыма не ощущалось, а потому причину головной боли следовало искать в чём-то другом. Ещё пребывая в полудрёме, Вран попытался поднять руку, чтобы помассировать затылок, но сразу понял, что не получится, потому что его конечности, оказывается, были жёстко зафиксированы. К тому же он больше не нежился в мягкой постельке, а сидел, примотанный скотчем к рабочему креслу Василисы. Вран с неохотой открыл глаза и уже совсем не удивился, когда его взгляд упёрся в насмешливую ухмылку на лице Ро.
Что ж, ситуация начала стремительно проясняться. По всей видимости, ратава-корги проник в Василисину мансарду, шарахнул мирно спящего сталкера по затылку, а потом связал его по рукам и ногам, пока неясно, с какой целью, но вряд ли для того, чтобы просто поздороваться. Момент, когда его вырубили, Вран не засёк, поскольку спал сном младенца, понадеявшись на прочные замки́ во входной двери. Предположить, что у Василисиного любовника может иметься свой ключ, ему почему-то даже в голову не пришло, может быть, оттого, что сам он больше не доверился бы ратава-корги ни при каких обстоятельствах. В сущности, это была типичная, но в данных обстоятельствах роковая ошибка переноса собственных представлений на другого человека.
— Дежавю, — Вран горько усмехнулся, вспомнив их последнюю беседу в подвале замка Гилмор, которая словно подвела черту под его счастливой жизнью, — только кандалов не хватает, и на этот раз я сижу, а ты стоишь.
— Дельное замечание, — весело отозвался ратава-корги, — тогда я тоже, пожалуй, присяду, — он сделал шаг назад и уселся прямо на Василисин рабочий стол, даже не потрудившись убрать из-под своей задницы разложенные там бумаги. — Где она? — взгляд Ро внезапно потемнел, словно где-то в глубине его черепа выключили свет. — Я нашёл Василисины ключи в твоей куртке, так что не трать время на байки, просто ответь, что ты с ней сделал.
— А если нет? — мрачно поинтересовался Вран. — Опять будешь меня пытать? Давай, тебе ведь это в кайф, если я правильно запомнил.
— Да уж, должен признать, что кайф ты мне знатно обломал, — Ро одобрительно хмыкнул, как бы признавая за соперником победу в соревновании, — наверное, разбирать на части манекен и то было бы более увлекательным занятием.
— Бедолага, — глумливо посочувствовал палачу Вран, — неужели ты всерьёз надеялся впечатлить сталкера пытками? Даже не ожидал от тебя такой детской наивности. Знаешь, как-то раз, чтобы добраться до клиента, мне пришлось провести несколько дней в казематах инквизиции. Так вот, по сравнению с теми ребятами, ты просто жалкий дилетант.
— Напрасно я тебя подозревал в том, что ты заделался натуральным аватаром, — Ро полностью проигнорировал оскорбление, в его голосе не чувствовалось даже лёгкой обиды или разочарования. — Ни одному аватару такой самоконтроль даже во сне не приснится. Так что ты у нас, оказывается, истинный аэр, Вран, только зачем-то прикидываешься.
— Меня твой аэрский снобизм уже достал, — презрительно бросил пленник. — Ты готов даже признать, что ошибся, но верить собственным глазам всё равно отказываешься. Вот с чего ты решил, что способность чувствовать как аватары не сочетается с ментальным самоконтролем?
— Это же элементарно, — ратава-корги снова ничуть не обиделся на наезд, видимо, незавидное положение оппонента подталкивало его проявлять некоторое снисхождение к его словам, — невозможно контролировать свои мысли, когда у тебя в душе бушует чувственный ураган.
— Я тоже так раньше считал, — согласился Вран, — пока на собственном опыте ни убедился, что это полнейшая чушь. Нам тупо внушили, что чувства и мысли — это такие ярые антагонисты, и заставили выбирать одно из двух. Но на самом деле они — просто две стороны одной монетки и друг без друга вообще не существуют. А что касается самоконтроля, так чувства поддаются ему ничуть не хуже, чем мысли.
— Как же мне нравится наша философская беседа, — на этот раз Ро уже не скрывал сарказма. — И главное, как своевременно ты её затеял. Впрочем, я даже рад, что мы с тобой всё-таки встретились, Вран, давно хотел извиниться за то, что тогда с тобой сделал, — на ехидной физиономии ратава-корги расцвела фальшивая сочувственная улыбочка. — Признаю́, это был явный перебор. Но ты, похоже, в моих извинениях не нуждаешься, ведь для настоящего сталкера пытки не страшнее укуса комара для нормальных людей. Ты действительно больше не держишь на меня зла или опять притворяешься?
— Ты так ничего и не понял, — на лицо Врана словно опустилась грозовая туча. — Можешь не сомневаться, мне и вправду плевать на твои убогие потуги что-то мне доказать с помощью боли, но в своём палаческом угаре ты походя сломал жизнь Эвы, а этого я тебе никогда не прощу.
— Это не было преднамеренно, — из голоса Ро вдруг напрочь исчезла насмешка, он явно растерялся, — я вовсе не собирался причинить ей боль. Да мне тогда вообще не приходило в голову принимать в расчёт чувства аватаров, ты же знаешь. Всё, что случилось — это же было только между нами, — его реплика прозвучала, скорее, как вопрос, нежели утверждение, — это тебя я хотел заставить страдать, а твоя Эва просто была средством для достижения моей цели.
— Что ж, поздравляю, тебе всё удалось, — сквозь зубы процедил Вран, — мне действительно было больно осознавать, что я не смог защитить любимую женщину. Вот только не надо мне заливать про то, что Эва тупо попала под раздачу в разборке двух аэров, это неправда. К тому времени, когда ты устраивал для неё свой кровавый перформанс с моим сердцем в шкатулке, я был уже мёртв и никак не смог бы заценить мастерство режиссёра. Никакой нужды продолжать этот кошмарный спектакль уже не было, и если бы тебя действительно интересовала только моя реакция, ты бы остановился.
— А тебе никогда не случалось пнуть камень, об который ты споткнулся? — Ро заносчиво ухмыльнулся. — Вот мне случалось и не раз. Иногда так хочется выместить своё раздражение, пусть даже на неодушевлённом предмете.
