Влада Воронова - Ратоборцы
Обновленное Соколами тело легко переносило все тяготы пути: жару, холод, жажду, вес оружия и рюкзаков; оказалось сильным, выносливым и неутомимым. Даже Хакиму, который в пустыне родился и вырос, приходилось труднее.
О стойбище мархрани Славян сказал только на случай прослушки, вдруг да поверят, тогда часов двенадцать беглецы выиграют. Его интересовало племя анэршы. Хаким выбор одобрил, Соколов анэршылны ненавидели люто, союзничали ещё с тремя сильными племенами — с такой армией можно брать Весёлый Двор, не боясь ответного удара ордена.
Но до стойбища надо ещё дойти. Пережить целых семь, а то и восемь дней пути.
Сегодня место для днёвки Славян выбрал сам, и впервые Хаким вместо сдержанного кивка сказал «Хорошо». Славян обрадовался: ну хоть чему-то научился. Всадники ордена отстали довольно прилично, и Хаким не только разрешил поставить навес, и даже потратить драгоценную воду на рис и чай.
Костёр Славян развёл легко и ловко, но кухарить Хаким не доверил.
Сваренный с приправами рис оказался замечательно вкусным. А ещё был чай и целая пачка печенья. За едой Хаким принялся расспрашивать, где и на кого учился Славян. Краткая лекция «Агрохимия и её место в системе наук» привела жителя пустыни в восторг.
— А можно эти пески превратить в живую землю? — спросил он.
— Теоретически. А практически — ты представляешь, сколько на это потребуется денег? И времени. Земледелие — работа на десятилетия.
— Так значит всё-таки можно… — Хаким блаженно улыбался. — Что бы трава была… Много воды… Персики… Господин, пусть это будет через тысячу лет, но ведь будет. Так красиво…
— Только мы тысячу лет не проживём, не хелефайи.
— Ну и что, господин? Если посадить дерево или выкопать колодец, они останутся и после того, как мои кости заметёт песком. Значит, я не зря прожил, на земле остался мой след, который нужен людям.
— Ты прав, — ответил Славян. — А я сказал глупость.
Хаким смутился. Странный господин ему достался. Держится запросто, как с равным, но в то же время остаётся далёким и недостижимым как луна. Словно закрыт каменной стеной. Но при этом улыбка — как глоток прохладной воды. И глаза — зеленовато-карие, яшмовые, земные, а в них сияет солнце. Но не обжигающее, злое и жестокое, как у многих рыцарей, а рассветное, лучистое, животворное. Совсем не похож на господ могущества и власти из крепости. Но оказался сильнее их всех. Господин как будто услышал его мысли, ответил длинным взглядом, улыбнулся. Раньше такие улыбки доставались только пленникам или бойцам из Славяновой роты, его братьям по оружию. А теперь вот принадлежат ему. Странно как-то. Неправильно. Он ведь слуга, раб, его место — у ног господина. Но со Славяном можно только или встать рядом, или уйти прочь. Силой держать он не будет.
— Господин, — сказал Хаким только чтобы избавиться от мешанины неподъёмно сложных мыслей, — хочешь ещё чаю?
— Нет, спасибо. И, Хаким, пожалуйста, перестань называть меня господином. Я тебе не хозяин.
— Я клятву дал, — ответил Хаким. — И теперь принадлежу тебе в жизни и посмертии.
— Нет. Я твою клятву не принял. Она улетела прочь и стала ничем, песком и камнями. Ты свободен, Хаким.
— Ты не веришь мне, господин? Думаешь, предам тебя?
— Я верю тебе всей душой. Ты благороден и честен. Я без опаски возьму из твоих рук и хлеб, и воду.
Сильно сказано. Даже слишком — Хакима в раскалённой пустыне мороз пробрал, как в самом глубоком подвале крепости.
— Тогда почему ты отвергаешь меня?
— Разве? — удивился Славян. — Мы ведь делим и воду, и еду, и даже сны.
Всё верно. Но почему так тяжело и одновременно пусто? До сих пор сложных разговоров Хакиму вести не доводилось, и нужных слов не было.
— Ну что тебе не нравится? — спросил Хаким. — Ты мой господин, я твой слуга и следую за тобой повсюду, помогаю во всём.
— Зачем?
— Ты спас мою жизнь и душу, — сказал бедуин, — и теперь я обязан служить тебе. Иначе на меня падёт бесчестие. — Хаким порадовался: так хорошо всё объяснил своему безумному господину, сделал жизнь простой и понятной.
— Это ты спас мне и жизнь, и душу, — опять всё запутал Славян. — Без тебя я никогда бы не выбрался из крепости, и вскоре стал бы ещё одним выворотнем, полностью утратил себя. Без тебя я не выжил бы в пустыне и часа — или бы рыцари поймали, или змея укусила, или в расселине ногу сломал. Да мало ли что могло произойти с таким неумехой. Так что это я твой должник, и ты в праве требовать от меня служения.
Вот такое Хакиму и в дурном сне бы не приснилось — приказывать Славяну. Пусть и совершенно безумному, но высшему.
— Ты сильнее, — сказал Хаким.
— Чем? — продолжал запутывать Славян.
— Ты не сломался, не отдал Соколам свою душу.
— Я сопротивлялся только шесть месяцев, а ты — шесть лет. Так кто из нас сильнее?
— Ты смог уйти, — ответил Хаким.
— Благодаря тебе.
Хаким вперил взгляд в прогоревший костёр. Остались только едва тлеющее угли. Коротко и быстро глянул на Славяна. Вот ведь свалилась чума на его голову!
— Почему ты не хочешь, чтобы всё было просто, как у всех? — прямо просил он Славяна.
— Кого ты называешь всеми — Соколов?
— Нет!
— Ну так я и не Сокол. И ты не Сокол. Ты человек. Людь.
И тут вдруг пришли нужные слова, выскочили из самого сердца.
— Пока я служу тебе, — сказал Хаким, — в моей жизни есть смысл.
— Какой именно?
Вот ведь упырь, а не человек! Вцепился и не вырвешься.
— Я больше никогда не стану причинять боль, — ответил Хаким. — Я посажу деревья. У меня будет много детей. Я сделаю себе оазис, и в нём никогда не будут убивать.
— Ну и зачем тебе я — почву под деревьями унавоживать?
Хаким рассмеялся.
— Славян, ты сумасшедший, дэвана. В твоей голове плясали сорок дэвов и вытоптали все мозги. Ты мог бросить меня к своим ногам, водить на цепи как пса… Но ты сделал меня свободным. Просто так, ни ради чего… Зачем?
— За тем, что свободный может стать другом только свободному. А мне хотелось бы стать твоим другом. Если ты позволишь.
— Точно дэвана.
Славян усмехнулся плутовски, подхватил посуду и пошёл мыть её песком. Хаким засыпал кострище. Ох и весело будет анэршылнынам, когда на их многомудрые головы такое сокровище свалится. Не всё одному Хакиму мучиться.
— Славян, — спросил он друга, — а тебе не страшно всю жизнь быть господином только самому себе, и не иметь другого господина, защитника и покровителя, кроме себя?
— Мне всего двадцать один, так что о всей жизни говорить рано. А господином себе я никогда не был, и не буду.
От изумления у Хакима и голос пропал. Это с таким-то самообладанием? С такой силой?
— Но кем тогда? — выговорил-таки он.
— Другом. Я себе не господин, а друг. Если есть господин, то ведь должен быть и раб, верно? А рабом я не буду никогда. Даже себе самому.
— Сложно, — ответил Хаким. — Но красиво. Я подумаю. А теперь и поспать надо, за ночь много пройти придётся.
Он расстелил одеяло, лёг.
На соседнем одеяле пристроился Славян.
— Хаким, когда мы придём к стойбищу анэршы… — голос у Славяна стал неуверенным.
— Они пойдут за тобой к Весёлому Двору, — без колебаний ответил Хаким.
— Я не о том. Хаким, у меня есть семья. Они довольно влиятельные люди и, едва услышат, что я жив, захотят забрать меня домой.
— Ты не хочешь их видеть? — приподнялся на локте Хаким.
— Очень хочу, но не могу. Я не уверен, что безопасен для них. Чтобы сбежать, чтобы уничтожить Весёлый Двор, я стал наполовину Соколом. А владыка Нитриена всегда был им врагом. Ховен или Виалдинг запросто могли привесить на меня тайную оморочку, которая заставит убить брата. Или кого-нибудь из друзей… Это для меня они Дарик, Доминик, Феони. А для них — всего лишь владыки и повелители, фигурки на игровой доске! Я не могу рисковать жизнями тех, кого люблю, кому клялся быть братом и другом. — Славян сел, пронзительно, требовательно посмотрел на Хакима: — Сначала из полу-Сокола я должен стать полноценным людем, и только тогда смогу послать им весть. Когда буду точно знать, что не причиню никому из них вреда. Хаким, мне надо сменить имя. Что-нибудь простое, безликое… Алекс Шарифи, например… Никто даже не поймёт, европеец я, араб, пуштун, израильтянин или курд.
— Славян, я уверен, что ты чист как слеза ангела, но… Если ты так хочешь — пусть будет Алекс Шарифи. Ложись спать, Алекс.
— Спасибо, — благодарно улыбнулся Славян.
Опять его друг чудит. Но пусть его. Хаким поудобнее устроился на одеяле. И тут же насторожился: пустыня едва уловимо гудела и дрожала.
— Славян, к нам мчится стая бродячих упырей.
— Днём, по жаре — кто смог напугать их до такой степени? Звери не трусливые, тем более стаей. И, Хаким, не забывай, меня теперь зовут Алекс.
