Сергей Галихин - Эра Водолея, или Каждый имеет право знать [СИ]
От патрульной машины медленно отошел мордатый сержант ГАИ и поднял вверх руку с полосатым жезлом. Зубков остановил машину и опустил ветровое стекло. Сержант медленно подошел к нему.
— Проезд закрыт, — сказал сержант, приложив правую руку с болтавшимся на ней жезлом к каске.
— Что случилось? Я здесь работаю.
— Документы есть какие-нибудь? — спросил сержант, как показалось Зубкову, с некоторой осторожностью.
Именно это «показалось» чуть ли не испугало Костю. Просьба предъявить документы могла значить как банальное удостоверение личности, так и желание арестовать значившегося в розыске преступника.
— Пожалуйста, — сказал Зубков и передал гаишнику желтую карточку вместе с удостоверением репортера газеты «Новости дня».
Сержант взял документы и, переложив карточку вниз, раскрыл удостоверение. Вариантов у Зубкова не было. Если бы он отказался предъявить документы, его могли заподозрить в чем угодно. А при сложившейся в стране ситуации кончиться это могло пулей в спину. Но тем не менее Костя не собирался поднимать руки вверх, если его захотят задержать. Умереть он всегда успеет. Лучше уж при побеге, чем у стены. Пока сержант рассматривал удостоверение, Зубков осторожно включил заднюю скорость и взглянул в зеркала заднего вида. Дорога была пуста, шанс на побег, пусть один из тысячи, все же оставался.
— Возьмите, — сказал сержант, возвращая Зубкову карточку и удостоверение. — Машину поставите у этого столба. Вон капитан стоит, видите? — показал сержант в другую сторону.
— Да.
— Капитан Иванченко. Он здесь главный. Подойдете к нему — он вам все расскажет.
— Спасибо, — сказал Костя и сдал машину задом к указанному столбу.
«Скорая помощь» взвизгнула сиреной и сорвалась с места. Пропуская ее, сержант еле успел отцепить от заборчика ленту ограждения.
Зубков захлопнул дверь машины, не закрывая ее на ключ, и неторопливым уверенным шагом пошел к входу в редакцию. Капитан Иванченко стоял к нему спиной метрах в пятнадцати и о чем-то разговаривал с четырьмя мужчинами в штатском и женщиной в белом халате. Кое-кто из стоявших у входа в газету беседовал между собой, кто-то показывал собеседнику на разрушения здания и записывал что-то на бумаге.
У входной двери, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял милиционер с погонами старшины. Как только Зубков приблизился, он преградил ему путь правой рукой и сказал:
— Сюда нельзя.
— Я здесь работаю, — ответил Костя, протягивая свое удостоверение. — Иванченко разрешил, — мотнул он головой в сторону капитана. — Да я заходил уже сегодня.
Старшина не видел, чтобы Зубков подходил к капитану, но он держался уверенно и знал фамилию капитана… удостоверение в порядке… наверное, и проходил уже. В такой суматохе всех не упомнишь. Старшина вернул удостоверение и, чуть качнув головой, показал, что можно пройти.
Оказавшись в фойе редакции, Зубков остановился сразу же за дверью и, стоя на битом стекле, замер от увиденного: стол, за которым всегда сидела секретарь, милая девушка Вера, — в больших пятнах крови; телефон и монитор компьютера разбитые валялись на полу, бумаги разбросаны, подвесной потолок, на треть черный от копоти, местами разрушенный, зиял уродливыми дырами, кругом везде следы крови и части поломанной мебели, на полу чернели лужи воды. Двух мнений быть не могло, здесь был погром.
Зубков медленно шел к лестнице на второй этаж, осматриваясь по сторонам и хрустя битым стеклом. Если на втором этаже было то же самое, то… газета уничтожена. Мимо проходили пожарные, милиционеры, врачи. Они машинально выполняли свою работу, и им не было дела до того, что раньше здесь была газета, а теперь ее нет. И люди… что с людьми?! Чуев, Лобачевский, Михалыч…
— Костя… — послышалось за спиной.
Зубков резко обернулся. На диванчике возле небольшого журнального столика на спине лежал дядя Юра. Вид у него был страшный. Лицо в ссадинах и кровоподтеках, правая нога по всей длине примотана бинтом к обломку доски, рядом стояла стойка капельницы, прозрачная трубочка от которой тянулась к его левой руке. Уставшие глаза дяди Юры говорили, что ему очень больно. Больно дышать, пошевелить глазами. Больно смотреть на все, что осталось от газеты, которой он отдал четверть своей жизни. Костя кинулся к диванчику и замер в метре от него, захлебнувшись словами. Он хотел спросить, но понял, что вопрос будет звучать глупо. Он задыхался от злобы и бессилия.
— Возьми эти бумаги. Дядя Юра протянул тонкую, листов в пятьдесят, папочку.
— Что здесь? — спросил Костя дрогнувшим от волнения голосом.
— Это не важно. Сделай одолжение, сожги их. Не читай, а просто сожги.
— Хорошо. Что здесь произошло? Дядя Юра поморщился от боли и прижал правую ладонь к левому боку.
— Номер был готов к девяти вечера, оставалось только вставить твою статью. В общем-то, только тебя и ждали… В семь утра газета уже поступила в продажу. Все было как всегда. После твоего отъезда с матросами мы собрались в столовой выпить кофе. Кто-то ушел домой. Кто-то, наоборот, уже вышел на работу. В половине девятого пришли трое. Один в штатском и два лейтенанта внутренних войск. Они принесли предписание, что по указу Комитета национального спасения газета объявляется закрытой. В течение трех часов нам предписывается покинуть помещение, двери опечатать, печати предъявить специальным представителям и до особого распоряжения не срывать их.
Мы собрали в актовом зале общее совещание, обсудить, что нам делать дальше. Около девяти снизу позвонила охрана и сообщила, что у дверей газеты собирается толпа. Что-то вроде демонстрации. Только кроме плакатов «долой лжецов» и тому подобных они вооружены кольями, арматурой. Мы вызвали милицию и хотели забаррикадироваться на втором этаже, но не успели. Толпа ворвалась в газету. Тут такое началось… вспомнить страшно. Потом бутылки с бензином полетели, пожар начался.
— А что милиция?
— Милиция приехала. Через пятнадцать минут. Начала работать дубьем направо и налево, без разбору. Да только что толку.
В здании уже был пожар. Теперь сам видишь. Нет больше газеты. И страховку сейчас не получишь. А если даже и получишь, пока все отстроишь, столько времени пройдет, что… Ладно. Мне бы только на ноги встать. А там посмотрим.
— Ты что, мстить решил? — улыбнулся Зубков.
— Нельзя прожить жизнь в надежде, что если ты никого не трогаешь, то и тебя никто не тронет. Да я, собственно, и не надеялся, я был к этому готов. Но когда меня бьют по правой щеке, я не подставляю левую. А теперь вот что. Домой не ходи. К Жоре я бы тоже не пошел, за ним могут наблюдать. Скорее всего, нас самих же и объявят виновниками погрома и поджога. Назовут все это провокацией, а всю газету объявят в розыск. Ты, главное, бумаги сожги.
— Сожгу, сожгу. Не переживай.
За спиной у Зубкова хрустнули стеклянные осколки и послышались шаги. Он обернулся и увидел двух санитаров и женщину-врача.
— О-о… — поднял брови Чуев, — архангелы. Это за мной. Костя встал с диванчика и сделал шаг в сторону.
— Как вы себя чувствуете? — спросила врач.
— Как цыпленок табака, — ответил Моисей.
Женщина улыбнулась ему и вынула иглу из вены Чуева. Санитары с каменными лицами отставили в сторону стойку капельницы и переложили Чуева на носилки. Женщина-врач взяла стойку капельницы, санитары подняли носилки и вынесли дядю Юру из здания газеты. Бывшего здания бывшей газеты.
Провожать больного до машины Зубков не рискнул. Чуев прав. Срок, отпущенный ему новой властью на размышление, истек. Плюс статья. Погром не случайность, комитет начал действовать. Теперь его снова объявят в розыск.
Зубков осторожно подошел к двери и увидел, как дядю Юру погрузили в машину. Задняя дверь закрылась, санитары погрузились через боковую и захлопнули ее. Машина включила проблесковый маячок и, не включая сирену, тронулась с места.
— Осторожно, — послышалось за спиной.
Зубков обернулся. Шестеро рабочих выносили сейф. Это был сейф главного редактора. Старшина, увидев рабочих, несущих сейф, открыл защелку и распахнул вторую створку двери. За рабочими шел младший лейтенант. В руках у него было несколько разноцветных папок, финансовые документы из кабинета главного редактора. Значит, ребята взялись за дело всерьез. На улице сейф пронесли метров десять и поставили его в вертикальное положение. Лейтенант подошел к капитану Иванченко и что-то сказал ему. Тот сразу же подошел к сейфу. За ним последовали его собеседники и лейтенант. Костя спокойно вышел на улицу и направился к своей машине. Старшина не сразу заметил его, он смотрел на то, что происходит возле сейфа. Возле ленты ограждения стоял мусоровоз. Гаишник нехотя отбивался от водителя мусоровоза, несмотря на то, что они оба давно перешли на крик.
