Ант Скаландис - Катализ. Роман
«Девочка! — мелькнуло у Женьки. — Сто два года…» И вдруг словно бомба разорвалось у него в мозгу: почему он не подумал об этом раньше? Почему? Ведь она скоро умрет, очень скоро… Это невозможно! Сейчас, когда он только нашел ее… Сколько же ей осталось? Сколько?!
А Черный меж тем спокойно продолжал:
— Так почему Вы считаете, что ничего страшного не будет?
— Я не сказала, не будет. Я сказала, может не быть. Дело в том… Впрочем, вы все равно не поймете. Вы же…
— Послушай, Ли, — перебил ее Женька, от волнения он говорил свистящим шепотом, — послушай, Ли… — он потерянно замолчал и, так и не решившись на главный вопрос, неожиданно для самого себя сказал совсем другое: — Что у тебя за манера? Ты нас за идиотов держишь?
— Да не за идиотов. Просто… понимаете… У меня вчера был один клиент из Африканского ВИСа…
Слово «клиент», да еще рядом со словом «вчера» больно укололо Женьку, несмотря на весь трагизм ситуации, и дальнейшее просто скользнуло мимо его ушей.
— …Говорил, что они очень близки к успеху.
— Ну и что? — спросил Черный.
— Я же говорила, не поймете.
— Ладно, Рюша, — сказал Женька, — пошли к Бруснике.
— Верно, — поддержала Ли, — при встрече поговорим.
— Ты тоже там будешь? — оживился Женька.
— Я уже там.
— Не зови Брусилова! — почти закричал Черный. — Не хочу по телевизору.
— Брусилов внизу, — успокоила Ли. — Мы ждем вас, — и отключилась.
— Эй, Евтушенский! — окликнул Черный сидящего словно в трансе Женьку. — Не расслабляйся. Нас осталось только двое.
— Так пошли, — сказал Женька.
— А как же Кротов? — напомнил ему Рюша.
— А ну его к черту! Успеешь еще повидаться.
Но Женька ошибался. Они не успели повидать Кротова.
Коридоров стало как-то больше. Двери, светящиеся таблички с условными знаками, никаких надписей и ни души нигде.
— Заблудились, — констатировал Женька.
Где-то совсем близко началась стрельба. Других ориентиров не было, и они пошли на выстрелы.
— А вдруг Эдик попал в передрягу, — с тревогой, но и с оттенком зависти сказал Черный. Ему уже надоело быть нейтральным и пассивным наблюдателем в этом мире.
Женька молчал, и Черный ответил сам себе:
— Впрочем, это его трудности. Он же у нас теперь зеленый.
— Ты ничего не понял, — возразил Женька. — Он просто влюбился в эту Шейлу.
— Да? — хмыкнул Черный. — Это ты со своей Крошкой стал сексуально озабоченным. Ни о чем другом думать не можешь. А мы, между прочим, даже не выяснили, как у них тут дела с гибернацией.
— Мы много чего еще не выяснили. Например, почему они все так хорошо говорят по-русски.
— Это я как раз знаю. В «Катехизисе» прочел.
— Что, — предположил Женька, — потому что русский — язык Брусилова?
— Это само собой. Но они тут не только русский, они по-всякому знают, потому что учить стало легко: вводишь себе кровь человека, владеющего нужным языком, пару ночей слушаешь курс грамматики, потом — разговорная практика и через неделю — все, в совершенстве… О, черт!
В коридоре погас свет, и они оба инстинктивно прижались к стене. Выстрелы гремели уже совсем близко. Кто-то пробежал мимо, вскрикнул и упал. Снова зажегся свет, но теперь зеленоватый и тусклый. Поперек прохода лежал человек в кротовской форме. Должно быть, черный смертник.
— Армагеддон, — вспомнил Женька.
— А оружие в номере забыли, — сказал Рюша.
— И номер неизвестно где, — добавил Женька.
— Поищи у этого, — Рюша кивнул на труп.
И тут в дальнем конце коридора загудело. Звук был низкий, утробный, зловещий. Не сговариваясь, они перепрыгнули через тело смертника и бросились бежать. Поворот, еще поворот, лестница, широкий коридор, устланный ковром, и вот уже кто-то бежит перед ними, кто-то сзади, а кто-то навстречу.
— Женька, стой! — опомнился Черный, когда они оказались посреди зала перед самым входом в ресторан.
А в ресторане было жарко. Клубами валил дым, раздавались крики, визги, выстрелы, круглая стеклянная дверь бешено вращалась вокруг оси, а потом что-то ударило в нее изнутри, и стекло разлетелось дождем мелких осколков.
— К лифту! Быстро! — скомандовал Черный, словно перед ним был не один Женька, а вся их группа.
В кабину лифта с ними вместе втиснулось человек пятнадцать: молодых людей во фраках, полуголых девиц и солдат в голубой форме роты контроля. Солдаты никого не конвоировали, солдаты сами удирали.
Внизу было потише. Бестолково суетилась пестрая публика. Перед дисплеями строился взвод голубых мундиров. А у каждого лифта, широко расставив ноги и свирепо выпятив нижнюю челюсть, стояли вооруженные грин-блэки. Такие же орлы дежурили возле выхода. К счастью, они только не впускали никого, а выпускали всех.
На улице стало совсем спокойно.
— Не знаю, как там Эдик, — сказал Женька, — а мы, кажется, уцелели.
— Сплюнь, — посоветовал Черный.
И тут Женька сообщил:
— Вижу «Звезду».
Над входом в отель сверкал огромный яркий кристалл, и теперь уже естественно было предположить, что это настоящий изумруд, хотя о том, как он выращен, оставалось только гадать. Изобилие изобилием, но ведь даже из миллиона маленьких изумрудиков один большой не так-то просто сделать.
Они пересекли площадь и открыли массивную малахитовую дверь. Их ждали. Двое бессмертных — Виктор и Ленка — сошли вниз по изумрудным ступенькам и остановились в центре холла под самой люстрой. Они были в кроссовках, джинсах и майках. И у Витьки не было бороды, совсем как на первых курсах.
— Ну, здравствуйте, — сказал Брусилов.
— Привет, — так же просто кивнула им Ленка.
А они не сразу сумели ответить. У Женьки в горле стоял ком. И только когда мастер спорта Андрей Чернов, суровый полярный командир, прикусив нижнюю губу, тыльной стороной ладони смахнул с заросшей щеки слезу, Женька не выдержал:
— Брусника… Витька… Брусника… Что же ты так поздно приехал? Любомира убили…
И заплакал, не в силах больше говорить.
— И это все, что вы хотите сказать нам, ребята? — спросил Черный, когда первые охи, ахи, объятия, поцелуи, глупые вопросы и неизбежные «А помнишь?» закончились и Ленка еще раз поразилась женским чарам Шейлы Петрикссон, так ловко охмурившей Эдика, а Виктор еще раз поведал о том, как он рад встрече со старыми друзьями.
— Понимаю, Андрюха, — сказал Брусилов, — вы ждете подробного рассказа, вы ждете разъяснений по всем вопросам. Я обещаю. Но только не сейчас. Мы с Ленкой должны бежать. Надо остановить этого идиота. И как вы тут можете помочь — не знаю. Пока просьба одна: старайтесь все понять, но ни во что не вмешивайтесь… Молчи, Черный! Понимаю, что трудно. И про Цанева все понимаю. Но постарайтесь, прошу, постарайтесь не вмешиваться! Здесь, в отеле, вы в безопасности — он охраняется моими людьми. Не подумайте только, что я арестовал вас. При желании можете идти куда угодно. Можете даже отказаться от охраны. Но не советую: в городе неспокойно. А здесь у вас будет, чем заняться. Во-первых, вот книжка — вторая часть моей «Биографии катаклизма». Ее стоит прочесть.
Брусилов достал пластиночку размером с половину спичечного коробка, размножил ее в двух экземплярах, а потом, видимо, дал мысленный приказ, и пластиночки начали расти, пока не стали величиной с тетрадку.
— Это — сиброкнига, — пояснил Брусилов. — Вот — включение. Это — перелистывание вперед, это — назад. Понятно? Будут важные вопросы — связывайтесь по б-телексу. Вот мой номер. И последнее. Чтобы вы не скучали, когда читать надоест, с вами остается Крошка Ли и Конфетка Юха. Они наверху. А мы отчаливаем. До скорого!
Все это Брусилов сообщил привычным тоном руководителя, и они с Ленкой сразу ушли, так что растерявшийся Черный даже не успел ответить, что больше всего на свете он ненавидит сидеть в безопасности.
— Пошли наверх? — предложил Женька.
В отеле было совершенно пусто. Жутковато даже. Охранник встретился лишь один. В оранжевом комбинезоне, мускулистый, как штангист полусреднего веса, он стоял в конце коридора на этаже.
Подруги ждали их в роскошном номере, развалясь в креслах. На одном сервировочном столике красовались разноцветные вычурные бутылки, высокие хрустальные бокалы и маленькие рюмочки. На другом — сверкал начищенным никелем огромный кофейник, толпились вокруг него миниатюрные чашечки, манило глубокое блюдо, полное изысканных бутербродов и пирожных.
— А, черт! С Витькой не выпили, — сокрушенно вспомнил Черный.
— А он не пьет, — поведала Юха.
— Как это? — не понял Женька. — Как Шейла Петрикссон, что ли?
— Причем здесь Шейла Петрикссон? — Юха словно обиделась даже. — Вы что, не знаете, что на большой земле давно уже никто не пьет. Так, для вкуса только. А пьяным быть просто неприлично. Пьяных называют «цветными», потому что пьют либо зеленые, либо оранжевые. Брусиловы не пьют совсем, ни грамма. В целях пропаганды. А вообще-то, вы же знаете, на них не действует.
