Клиффорд Саймак - Зарубежная фантастика
В течение дня мое одиночество нарушали лишь нашествия малюток, сгибавшихся под тяжестью пищи. В остальное время я была наедине с моими мыслями, а они едва ли веселили.
— Откровенно говоря, — как сказала мне не без сочувствия одна из врачей, — мы не видим другого выхода. Умственные расстройства — самый большой источник беспокойства для нас со времен катастрофы, они случаются ежегодно. Даже если пострадавшие загружали себя неимоверным количеством работы, многие из них не могли приспособиться. А вам мы не может предложить и этого.
Я понимала, что со своей стороны она честно меня предостерегла. И я знала, что даже если галлюцинация, становящаяся день ото дня все реальнее, будет вынуждена растаять, я была в ловушке.
В течение долгого дня и последовавшей за ним ночи я упорно пыталась вернуть ту ясность, которую умудрилась внушить себе в самом начале, но не смогла. Я уже была не в состоянии справиться с наступившими на меня противоречиями, мои чувства слишком ясно свидетельствовали о реальности окружавшего мира, во всем настойчиво просматривался дух последовательности и логичности…
Отпустив мне на размышления 24 часа, в комнату явилось все то же трио.
— Я думаю, — сообщила я им, — что теперь лучше понимаю. То, что вы мне предлагаете — это безболезненное забвение, вроде того, что следует за умственным расстройством, Вы ведь не видите другого выбора?
— Нет, — согласилась главная из них, а две другие кивнули, — но во время гипноза нам, конечно-, понадобится ваше содействие.
— Знаю, — ответила я, — и понимаю также, что в данной ситуации возражать было бы пустой тратой времени. Поэтому я… я… да, я готова согласиться, но на одном условии.
Они вопросительно посмотрели на меня.
— Оно вот в чем, — объяснила я. — Вы должны сперва попытаться применить другой способ. Я хочу, чтобы вы мне сделали инъекцию чайнжуатина. Пусть это будет та же доза, что и в первый раз, количество я вам назову. Видите ли, если это очень идеальная галлюцинация или что-то вроде проекции, что придает им большое сходство с действительностью, то они как-то связаны с этим медикаментом. Я должна обязательно попытаться, ничего подобного со мной никогда еще не происходило. Поэтому я подумала, что если воспроизвести те же условия — или, скажем, поверить в это — у меня будет хотя бы шанс… Не знаю. Может, это и глупо, но даже если ничего не выйдет, хуже ведь не будет? Так что, вы позволите мне попытаться…?
Все три с минуту соображали.
— Не вижу причин, почему бы и нет… — сказала одна.
Главная из них кивнула.
— Не думаю, чтобы в данной ситуации были сложности с санкцией, — согласилась она. — Если вы хотите попытаться, справедливо дать вам возможность, но… я не очень-то на это надеюсь.
Во второй половине дня появились шесть малюток слуг, поспешно приготовивших меня и мою комнату к опыту. Затем прибыла еще одна, везя огромный, выше ее роста столик на колесах, уставленный бутылками, подносами и пузырьками, который она подкатила ко мне.
Вошли сразу три врача. Одна из малюток стала закатывать мой рукав. Та врач, что говорила больше всех, взглянула на меня дружелюбно, но серьезно.
— Это же чистый риск, понимаете? — сказала она.
— Понимаю. Но это мой единственный шанс. И я хочу его использовать.
Она кивнула, взяла шприц и пока малютка протирала мою гигантскую руку, проверила его. Потом приблизилась к кровати и застыла в сомнении.
— Ну же! — попросила я. — Иначе что ждет меня здесь?
Она кивнула и вонзила иглу…
* * *Все вышеизложенное написано мною намеренно. Оно будет храниться в моем банке непрочитанным, пока это не понадобится.
Я никому не рассказывала об этом. Доклад по воздействию чайнжуатина, сделанный мной доктору Хеллиеру, где я описала мои ощущения просто как полет в пространстве, лжив. Истина — в вышеизложенном. Я скрыла ее потому, что после возвращения, когда я обнаружила, что вновь нахожусь в моем собственном теле, в обычном нормальном мире, пережитое мной стало преследовать меня так же часто, как если бы это была действительность. Все в нем до мелочей было слишком живо, слишком ясно в памяти, и я не могла выбросить его из головы. Оно висело надо мной подобно угрозе и мысль о нем не покидала меня…
Я не осмелилась рассказать об этом доктору Хеллиеру, он бы назначил мне лечение. Если другие мои друзья и не принимали его достаточно всерьез, чтобы звонить в больницу, то это только потому, что смеялись надо мной и иронизировали по поводу содержания. Поэтому я продолжала молчать. Перебирая в уме еще и еще раз все произошедшее, я злилась на себя, что не расспросила пожилую леди о таких удобных для проверки мелочах, как даты и имена.
Если бы, к примеру, катастрофа по ее расчетам случилась несколько лет назад, то весь смысл угрозы растаял бы, он противоречил фактам. Но мне в голову не пришло задать столь элементарный вопрос… Но, продолжая думать об этом, я вспомнила, что есть все-таки одна деталь, которую можно проверить, и навела справки. Лучше бы я не делала этого, но что-то заставило меня…
Так я обнаружила, что Доктор Перриган существует, что он биолог и работает с кроликами и крысами… В своей области он хорошо известен. В ряде журналов напечатаны его статьи о борьбе с грызунами. Но нет никакого секрета в том, что он выводит новые вирусы миксоматозиса, предназначенные для истребления крыс, он уже создал целую группу и называет их “акозиморбус”, хотя сделать вирусы устойчивыми или избирательными для использования ему пока не удалось.
Но я никогда не слышала об этом человеке или его исследованиях до того, как о них упомянула пожилая леди в “галлюцинации”… Я много думала об этом. Что же за тайну описала я выше? Если это что-то вроде предвидения неизбежного предопределенного будущего, никто не сможет изменить его. Но в этом я не вижу смысла, будущее предопределяет то, что случилось и случается сейчас. Следовательно, существует огромное число возможных будущих, каждое из которых — возможное следствие, и того, что происходит сейчас. Мне кажется, что под воздействием чайнжуатина я видела одно из них… Это было, я думаю, предостережение о том, что может случиться, если не предотвратить его…
Сама мысль об этом настолько отвратительна и порочна, она требует такого чудовищного исполнения естественного хода вещей, что не обратить внимание на такое предостережение — значит пренебречь долгом перед самим собой.
В силу этого я под свою собственную ответственность и не доверяясь никому более, делаю все возможное, чтобы то, что я описала, не произошло никогда.
На тот случай, если кого-либо несправедливо обвинят в содействии мне в том, что я намериваюсь сделать, этот документ должен быть использован. Вот почему я пишу его. Нельзя допустить, чтобы доктор Перриган продолжил свою работу, таково мое единственное решение.
Подписано: Джейн Четерлей.
Несколько мгновений стряпчий недоуменно рассматривал подпись, потом кивнул.
— А потом, — сказал он, — она села в машину, поехала к Перригану — и такой трагический результат.
Насколько я знаю ее, она, наверняка, приложила все усилия, чтобы убедить его оставить эти исследования, хотя вряд ли ожидала, что это ей удастся. Трудно представить себе человека, готового отказаться от многолетней работы из-за того, что должно казаться ему чем-то вроде гадания по картам. Поэтому ясно, что она ехала туда, приготовившись бороться не по правилам, если потребуется. Полиция, кажется, правильно предположила, что она застрелила его намеренно. Но они ошиблись, посчитав, что дом она сожгла, чтобы скрыть доказательства преступления. Из завещания вполне ясно, что ее основное желание было стереть исследования Перригана с лица земли.
Он покачал головой:
— Бедняжка! В последних двух страницах такое чувство долга, какая-то не ведающая о последствиях святая простота, что движет мучениками. Она даже не отрицала, что сделала это. Но чего она не сказала полиции, это “почему” она это сделала.
Помолчав, он добавил:
— В любом случае, благодарю небо за этот документ. По крайней мере, он должен спасти ей жизнь. Я бы очень удивился, если подкрепленная этим ссылка на невменяемость провалится. — Он щелкнул ногтями по рукописи. — Счастье еще, что она не отправила его в банк, как собиралась.
На изборожденном морщинками лице доктора Хеллиера была написана тревога.
— Как горько укоряю я себя за это, — сказал он. — Мне не следовало разрешать ей испытывать этот чертов медикамент, но я думал, что она все еще находится под потрясением от смерти мужа. Она старалась полностью загрузить себя работой и с нетерпением ждала опыта. Вы ее достаточно знаете, чтобы понять, какой целенаправленной может быть эта женщина. Для нее это был шанс внести свой вклад в медицину — и так оно и было. Но мне следовало быть более осторожным и заметить, что после эксперимента с ней было что-то неладно. Я несу всю ответственность за это несчастье, только я.
