Федор Ильин - Долина Новой жизни
– Оба не особенно приятные руководители, – пробурчал Мартини.
– В настоящее время Куинслей держит себя вполне корректно, – произнесла мадам Гаро принужденным тоном, как будто она считала нужным сказать то, чего ей не хотелось касаться. Все поняли это и не стали больше расспрашивать.
– Как настроение массы? – спросил Фишер, вытирая салфеткой пиво с усов. Чартней, к которому был обращен вопрос, отвечал обычным своим спокойным голосом:
– Все разыгрывается, как по нотам: внушители работают, лекции произносятся, новые изобретения, с помощью которых будет завоеван весь мир, демонстрируются самым широким образом, депрессия постепенно стушевывается. Грядущие поколения, так говорится повсюду, будут более здоровыми и совершенными, а нынешним обещают долгую жизнь при известных условиях, которые в настоящее время как будто бы уже выработаны.
– Я последнее время веду очень замкнутый образ жизни, – заметил Фишер. – А у вас как, Филиппе?
– Почему вы спрашиваете меня об этом? Разве вы слышали о том, что у нас в Высокой Долине другие настроения?
– Ничего особенного я не слыхал. Однажды только я слышал обрывки разговора между Максом и его сыном.
– О чем они говорили?
– Они говорили о действии эманации радия.
– О да, у нас настроение несколько приподнятое. Подавленность сменилась приливом веселости и легкомыслия, непривычных для здешних жителей.
Мартини не стал распространяться, не желая посвящать других, хотя и близких, людей в секрет Высокой Долины. Чартней спросил:
– А правда ли, говорят, что у отца с сыном установились враждебные отношения?
– Нет, этого нельзя сказать, ведь и Макс далеко не всегда был согласен со своим отцом, старым Вильямом. У них существует разница во взглядах, отвечал Фишер.
– Идейные несогласия могут приводить людей к настоящей вражде, прибавил Мартини.
Чарльз Чартней, откинувшись на спинку стула, задумчиво произнес:
– Прежде была религиозная борьба, потом политическая, еще позже экономическая борьба захватила весь мир, почему же не быть борьбе биологической?
Фишер спросил, подливая себе и Мартини пива:
– Вы думаете, что дело может дойти до открытой борьбы?
– О, нет, я не иду так далеко, я думаю только, что в будущем могут быть две биологических идеи переустройства мира, которые найдут своих поклонников и своих противников; эти люди могут при проведении своих идей в жизнь вступить в конфликт, а чем этот конфликт кончится – будет зависеть от многих условий. Однако этой философией, мне кажется, мы утомили наших дам.
– Нисколько, нисколько, – воскликнула хозяйка.
– Прошу вас, продолжайте, – коротко сказала мадам Гаро. В этот момент двери открылись и в них показались новые гости: Кю и еще один из аборигенов, работающий в лаборатории Крэга, по прозвищу – Чери. Фишер встал и радушно приветствовал вновь прибывших.
– Прошу вас… очень рад. Знакомить не приходится, садитесь.
Кю и Чери, одетые во все серое, оба высокие, оба бритые, оба светлые блондины, очень походили друг на друга, но черты лица первого были более резки и глаза светились энергией и оживлением, черты же второго казались какими-то расплывчатыми, взор выдавал апатию.
Поздоровавшись, они уселись рядом с хозяином.
– Конечно, вы не откажетесь выпить с нами пива.
– Благодарю вас, – ответил Кю.
– Мы не пьем пива, – добавил Чери.
– В таком случае, выпейте с нами кофе или чаю, – предложила хозяйка.
– Мы не пьем ни чая, ни кофе, – сказал Кю; Чери в подтверждение мотнул головой.
– Что с вами случилось? – с изумлением посмотрел на них Фишер.
– Нам нужно соблюдать большую осторожность, мы носим в себе некоторые дефекты.
– Лишь при условии соблюдения осторожности мы можем сохранить здоровье, – заключил Чери.
– Вам предстоит скучнейшая жизнь, – заметил Мартини. – Отказывать себе во всем, что нравится, чтобы прожить лишний десяток лет…
– Вопрос не в десятке лет, – произнес Кю с ударением, – на маневрах гибли совсем молодые люди.
– Мы не можем судить по себе, синьор Мартини. Мы люди старого мира, люди привычек, – дурные ли они или хорошие, это все равно, – и нам трудно от них отказаться, – примирительно сказал Чартней.
– Мне особенно трудно отказаться от дурных, – вполголоса проговорил Мартини. Все рассмеялись.
– Чем же вас угостить? – спросила хозяйка.
– Если дадите воды и варенья, мы не откажемся, – ответил Кю. Когда было подано то и другое, он счел возможным сказать о причине посещения.
– Мы шли к станции, и вдруг я вспомнил, что вы, наверно, не знаете предстоящей сегодня демонстрации новых военных изобретений. Это нечто замечательное. Когда Ворота откроются, и мы вступим на враждебную землю, наши действия будут облегчены этими изобретениями. Солдаты не будут испытывать тех нагрузок, которые им пришлось испытать на маневрах… Вот мы и решили зайти и пригласить вас в клуб.
Кю повернулся к Чартнею и слегка приподнял свой стакан воды.
– Среди нас великий изобретатель, он разрешил проблему создания шагающих машин.
Чартней, оставаясь все таким же спокойным и равнодушным, сказал сквозь зубы:
– Тут нет моей заслуги, господа. Идея принадлежит действительно замечательному изобретателю… – он не договорил, встал и, подойдя к окну, словно хотел что-то разглядеть через стекло, добавил после долгой паузы. – Я только технический исполнитель!
– Я думаю, интересно будет осмотреть этого зверя, – проговорил Мартини.
– А если так, то надо идти сейчас. – Кю и его друг встали.
– Мы сейчас соберемся, – сказала хозяйка.
Надвигались мглистые сумерки. Теплый сырой воздух был неподвижен. Вдоль дорог зажглись электрические фонари. Вокруг светлых шаров вились тучи всевозможных насекомых. Компания, принимавшая участие в дружеском ужине у Фишера, приближалась к клубу. В саду в галереях и на высоком подъезде стояли толпы людей. Тишина мало гармонировала с таким многолюдным собранием. Говорили вполголоса, не слышно было ни смеха, ни крика, ни отдельных восклицаний.
– Лекция еще продолжается, – сказал Кю.
– Желающие не могут поместиться в зале, – пояснил Чери.
– Я нисколько не жалею, что мы не попадем туда, – проговорил на ухо Фишеру Мартини.
– Мы можем посидеть здесь, на скамеечке, – предложила мадам Фишер. Все уселись.
Не прошло и четверти часа, как у подъезда началось усиленное движение. Народ валом валил из помещения; вид этих людей, всегда серьезных и спокойных, резко изменился – лица растягивались в приятных улыбках, глаза искрились; они не могли сдерживаться, и раскаты громкого смеха раздавались со всех сторон.
– Внушенье веселья, – сказал Фишер и тоже начал ни с того ни с сего хохотать.
– Ненавижу механическое веселье, – сказал Мартини, но повел себя крайне странно: подскакивал, гримасничал и выделывал ногами нечто невообразимое. Фрау Фишер смеялась до слез. Чатней, сдержанный, спокойный Чартней, боролся дольше всех и, наконец, не выдержав, разразился громким хохотом. Мадам Гаро одна сохраняла полное спокойствие: предохранитель спасал ее от внушения, проникающего в головы людей. Кю и Чери более всех поддались общему веселью и теперь кривлялись друг перед другом, как бесноватые.
– Пойдем отсюда! – завопил Мартини. – Черт возьми, я ненавижу эту вакханалию. – И в то же время он чувствовал всем своим существом, что ему весело.
Сад наполнился таким шумом, который нельзя описать. Тишина наступила так же внезапно, как и это веселье. Наши знакомые сидели на скамейке, усталые и несколько сконфуженные; они чувствовали какой-то легкий подъем, какой-то прилив энергии. Только лицо мадам Гаро стало еще более мрачным.
– Вы, душечка, напрасно противились, – шептала ей на ухо мадам Фишер. Раньше это меня всегда возмущало, но, сознаюсь, этот короткий сеанс веселья оставляет во мне приятное чувство на несколько часов, даже на целый день.
– Естественное веселье, вполне безвредное и необходимое для каждого живого существа, – наставительно проговорил Кю.
– Я не прожил бы без него и одного дня, – вторил ему Чери.
– Веселье существа, голова которого находится в распоряжении кого-то другого, – хмуро пробурчал Мартини.
– Если мы желаем попасть в первую очередь, – деловито заявил Кю, – мы должны идти сейчас же.
Все двинулись.
По ту сторону сада уходило вдаль учебное военное поле. На нем, у самой решетки, стояли три гигантские гусеницы. Дуговые электрические фонари лили на них сверху белый спокойный свет. Казалось, чудища заснули. Толстые стальные ноги их с широчайшими ступнями были неподвижны.
Любопытные все прибывали. Распорядители, с маленькими флажками в руках, ставили их в длинные очереди – так, чтобы они могли двинуться, не задерживаясь, к трапу, ведущему внутрь машины.
Вдруг ноги колоссов пришли в движение. Они делали шаг вперед и шаг назад, все время оставаясь на одном месте. Топот их напоминал раскаты отдаленного грома. Земля тряслась.
