Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
— И удается?
— Что?
— Забыть. Мне кажется, что это очень трудно, почти невозможно.
— Женщине легче. Это вы, мужчины, живете и в прошлом, и в будущем. Для нас же главное — настоящее. Мы меньше думаем о том, что будет и стараемся забыть о том, что было. Нам больно вспоминать прошлое, так как в нем остается молодость и страшно думать о будущем, так как там — старость.
Заиграла музыка. Мы закружились в вальсе.
— Наш век короток!
— Почему же? Вы ведь живете дольше нас, мужчин.
— Я не о том. Мы живем всего лет десять-пятнадцать. Это время, когда мы остаемся женщинами в глазах мужчин. Не спорь! Я прекрасно понимаю все. Мы можем пользоваться любовью и уважением со стороны мужчин и позже. Но это не та любовь. В ней больше уважения и мало восхищения. А нам нужно восхищение! Вы любите нас почти как верных жен, как заботливых матерей. Мы это ценим, но пойми, это совсем не то!
— Ты будешь вызывать восхищение еще много-много лет!
— Это ложь, но все равно спасибо!
— Я совершенно искренне!
— Я понимаю! Воспитанный мужчина отличается от невоспитанного тем, что первый умеет говорить женщине то, во что она хочет верить.
— Послушай! Ты такая молодая! Откуда у тебя опыт зрелой женщины?
— Это не опыт. Это врожденные знания. Только мужчины с возрастом набираются опыта. Женщины получают его с молоком матери.
Музыка прекратилась и распорядитель пригласил собравшихся в банкетный зал. К нам подошла Оксана.
— Все в порядке! — сообщила она.
Ей и двум ее подругам была поручена вербовка спутников полковника. Мы решили, что нам не помешает еще одна независимая шпионская сеть, которая могла бы сообщать нам о намерениях командования и способствовать развитию дезертирства. Если работа новой группы будет такой же эффективной, как уже имеющейся, то к лету будущего года в «Армии Возрождения» совсем не останется солдат.
«Скорее бы все это кончилось!» — подумал я с надеждой. Сам по себе я человек глубоко штатский. Военный мундир всегда вызывал у меня смешанное чувство неприязни и насмешки. Из всех войн, которые вело человечество, я признавал только вынужденную оборону от нападения. Все великие завоеватели, начиная от Дария и Македонского и, кончая Наполеоном, вызывали у меня чувство отвращения. Война и армия в конце двадцатого столетия представлялись мне как верх нелепости и маразма человеческой организации. В жизни нашей общины создался комический парадокс. Паскевич, который обожал военные мундиры и все, что с ними связано, вынужден был во время всех военных операций оставаться дома, я же, в котором все это вызывало отвращение, должен был заниматься организацией боевых действий, стрелять, убивать, карать. Долго это не могло продолжаться. Я чувствовал, что силы мои истощаются. Иногда я сам себя не понимал. Можно ли чувствовать такое отвращение к убийству и насилию и, в то же время быть способным хладнокровно планировать уничтожение двух сотен людей, пусть даже бандитов, и столь же хладнокровно приводить план в исполнение? Хорошо помню, что, оглядывая луг, усеянный мертвыми телами, я не испытывал никакого другого чувства, кроме удовлетворения от хорошо выполненной работы. Как пахарь, оглядывает только что вспаханное им поле. Мне даже в голову не пришло предложить банде сдаться. Странно… Как происходит трансформация человеческой психики? Те же самые бандиты… Ведь когда-то они были детьми… Возможно, ласковыми, как все дети. Имели любящих родителей, сами, наверное, были хорошими отцами. Что заставляет людей становиться убежденными, непримиримыми врагами? Не может быть, чтобы это предопределялось. Какая-то случайная нелепость и все — жизнь пошла по другому пути и назад дороги нет.
Где лежит причина возникающих конфликтов? В индивидуальности или в обществе? Социальная несправедливость порождает преступность. Это так! Но кто создает социальную несправедливость? Сами же люди! Порочный круг. Есть ли выход из него? Невольно напрашивается аналогия с генетическими болезнями. Там, в результате генетического дефекта, возникают порочные круги в извращении обмена веществ и отправлении функций. Нет ли в развитии цивилизации такого изначального генетического дефекта?
Глава XXXIV
«МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЭТО ЕДИНСТВЕННО ПО-НАСТОЯЩЕМУ ПОЛЕЗНОЕ ДЕЛО, КОТОРОЕ Я СОВЕРШИЛ В СВОЕЙ ЖИЗНИ…»
Человек! Как трудно тебя понять. Я убежден, что значительно легче предсказать поведение общества, целого государства, чем одного-единственного человека. Иной раз кажется, что ты уже предусмотрел все варианты предполагаемого ответного поведения на твои действия, и вдруг — самая неожиданная реакция. Меньше всего ожидаемая, если судить по тому, что тебе об этом человеке известно. Это напоминает игру в шахматы, когда ты, изучив противника, рассчитал заранее все его ответные ходы, ожидаешь одного и… Следует самый неожиданный ход, в результате чего оказывается, что все твои расчеты, вся твоя «модель» летит к черту!
Вот так произошло и у нас с Голубевым. Мы предполагали все, но только не это!
Мы проводили его на следующий день после банкета, данного в его честь и в честь наших «союзников», и рассчитывали, что добились своего. Впечатления, которые он увозил с собой, должны были дать возможность нам выиграть время и год прожить в мирной обстановке. Во всяком случае мы надеялись, что, так называемая «Армия Возрождения» не решится напасть на нас в этом году. А там, как говорится, что Бог даст. Время работало на нас.
Была уже глубокая осень. В конце октября я вернулся из очередного поиска Николая. Мы прочесали всю предполагаемую трассу его полета, с отклонением в сто километров с обеих сторон. Во время полетов мы обнаружили несколько небольших изолят. Многие из их жителей присоединились к нам. Всего — около 60-ти человек. Но были и такие, что предпочитали остаться в изоляции. Как правило, люди были хорошо вооружены. Некоторые не хотели вообще вступать в контакт. В этом случае нас встречали выстрелы. Была надежда, что Николай, если он жив, находится в одной из них. Мы сбрасывали над поселением мешок с запиской и на следующий раз нам позволяли приземлиться. Обычно в таких изолятах, не считая детей, жило 15 — 20 человек. Они вели примитивное хозяйство на огороженных высоким частоколом или изгородью из колючей проволоки площадях, в основном, занимаясь огородничеством и выращиванием свиней и птицы. Крупного рогатого скота и лошадей почти не было. Несмотря на трудности, они не производили впечатления несчастных людей. Скорее напротив, довольных своей судьбой. Отсюда и негативизм по отношению к непрошенным гостям, в которых подозревали, если не бандитов и грабителей, то «вербовщиков», которые хотят согнать жителей в коллективы с неизбежным начальством. Узнав, что мы не преследуем эти цели, они становились дружелюбнее и охотно отвечали на вопросы. Но Николая среди них не было. Что касается их быта, то мы старались проявлять такт и не лезть с расспросами об интимных сторонах жизни. Но у меня сложилось впечатление, что они принимают самые различные формы. Одна из таких изолят произвела на нас сильное впечатление. Она насчитывала всего десять человек, в том числе троих мужчин, но среди детей были мальчики — одному один годик, другому — два. Мы потратили больше суток, уговаривая жителей этого небольшого поселения, затерявшегося в лесах Белоруссии, присоединиться к нам, но безуспешно. Александр Иванович, который все больше и больше проявлял интерес к нашему биологическому будущему, предложил даже произвести такое переселение насильственно, но его предложение было единодушно отвергнуто. Специальным рейсом мы завезли в это поселение оружие, семена, несколько штук гусей и десятка три кур — в качестве помощи, а также кое-какие предметы сельхозинвентаря. К сожалению, большое расстояние от нас до этой изоляты не позволило передать ее жителям лошадей и коров. Во всяком случае, учитывая ее уникальность, мы взяли эту изоляту под негласный контроль, решив в будущем оказывать ей постоянную помощь
Но, вернусь к Голубеву. Дома, после возвращения из последнего облета, меня ждало письмо. Его принес молодой лейтенант из «Армии Возрождения». После первых строк я почувствовал, как густая краска стыда начинает заливать мне лицо. Опытный кадровый офицер без особого труда раскусил наш «камуфляж». С тонким сарказмом он указал на наши просчеты и ошибки. Особенно досталось Паскевичу. Меня он, впрочем тоже не пощадил. Но самое неожиданное было в конце письма.
Голубев сообщал, что принял решение помогать нам. Он ничем не объяснял, что побудило его стать на нашу сторону, но, как доказательство его искренности и твердого решения, к письму была приложена карта центральных и западных районов Украины и Белоруссии с отметками сохранившихся очагов жилья. Некоторые из них были перечеркнуты красным карандашом. Устно посланец полковника объяснил, что зачеркнутые отметки указывают очаги жилья, население которых уже переведено в расположение армии. Как вскоре выяснилось, лейтенант был сыном самого Голубева.
