Олег Маловичко - Исход
Это была маленькая уловка. Большими пользовались по другим поводам.
Антон пошел домой, извиниться перед Светкой. Он был старше ее в два раза и жалел ее. Девчушка не умела еще справляться с эмоциями, и в отношениях ее штормило. Из-за пустяка могла дуться, или плакать, но так же легко отходила, к счастью.
У дома перехватил Сашка Погодин. Долго не мог сказать, что ему нужно, сильно заикался.
— Нэ… н-н-нэ… — он выпустил со вздохом воздух, как паровоз пускает пар, приложил пальцы к вискам, поднял брови, и с усилием вытолкнул: — н-н-надо д-дальше ехать. Зде-д-десь все уже.
Глаша объяснила Антону, полтора месяца назад Сашка говорил нормально. Потом ранило. Пуля попала в голову, но, слава богу, не пробила череп, а прошла по касательной, содрав кожу на голове слева. Сашка даже не потерял сознания — его хватило, чтобы вскочить в машину и уехать от стрелявших, но с того дня стал сильно заикаться.
Антон поставил его и еще троих с оружием объезжать на «Фальконе» брошенные деревни и собирать в лагерь все, что может пригодиться, продукты, вещи.
— Бензина сколько осталось?
Сашка начал говорить, но в этот раз заикания не победил; отчаявшись, показал на пальцах пятерку и ноль.
— Последний рейс сегодня, — сказал Антон. — Езжайте к Кармазину, в яшинскую сторону не суйтесь.
Хлопнул Сашку по плечу, пошел домой.
Странно — они никогда не обсуждали, кому чем заниматься. Сложилось само. Антон и Бугрим отвечали за безопасность, оружие, и оборону. Винер с Карловичем ведали беженцами, запасами и приемом в лагерь. Гостюхин натаскивал молодежь — учил драться, стрелять, орудовать ножом. На Игната упала вся хозяйственная махина — люди под его руководством клали печи и рыли выгребные ямы, валили лес и окружали лагерь рвом, и он спал не больше шести часов в сутки, но ему так было лучше.
Антон пришел домой и извинился перед Светой. Простила не сразу, только когда пообещал не пить по крайней мере пару дней, пока печень не успокоится. Отдал ей фляжку и снова пошел к КПП. По пути завернул на склад, взял бутылку вина и половину выпил сразу, а остальное прихватил с собой. Когда перебирал, тошнило. Под языком начинало жечь, и страшно болели живот и спина. Было ощущение, будто кто-то засунул в его внутренности изогнутую стальную проволоку, и шурудит ею. В моче была кровь, и каждый раз, когда он мочился, казалось, от живота к мочеточнику бежит раскаленный стальной шарик. Иногда он не выдерживал и стонал.
Светке с ее детским максимализмом казалось, проблема уйдет, стоит устранить причину. Антон пробовал не пить. Но стоило перестать подпитывать организм алкоголем, начинало болеть сердце. Он не пил два дня, рекорд последней пятилетки, не считая болезни — и на третий у него страшно схватило в груди. Его вырвало, в голове помутилось, и он стал падать, хотел схватиться за что-то правой рукой, но она онемела, и он упал, хорошо Светки рядом не было.
На КПП Миша принимал семью. Муж лет сорока, ничего не решавший, подмявшая его жена, маленькая, румяная, сын-подросток, и с ними дед в коляске. На вопросы отвечала жена. Их фамилия была Павлив, шли они из Оляльино.
— Что у вас?
— А что везде? Воды нет, света нет. Магазины закрыты, карточек не дают, каждый день то бандюки, то солдаты, всем жрать надо. Раньше плевать всем было, а сейчас соседи — евреи то, евреи се, стали со свету сживать, короче. Из пятнадцати тыщ в городе человек триста осталось, так нет вместе быть, наоборот, грызутся, зла не хватает…
Она махнула рукой.
— Можете остаться. Втроем, дед не нужен. — сказал Миша.
Они даже не успели обрадоваться.
— Как не нужен?
— В лагере нужно пахать и драться. А он — ест. И за ним руки нужны.
— Вы что говорите, — впервые заговорил мужчина, — это мой отец! Я что его, бросить должен?
— Ничего вы не должны, — оборвал Винер, — хотите оставайтесь, хотите идите.
Антон не мог выносить таких сцен, но он научился подавлять себя, понимая, что позволяет решать сердцу, а позиция Миши — правильнее и нужнее лагерю.
— Останутся. Все, с отцом! — послышалось вдруг от ворот, и Винеру пришлось подняться с места, чтобы увидеть, кто это там говорит и как его пропустили.
К ним шел седой человек с бородой, в засаленной одежде. Он был худой и взгляд его широко открытых глаз был диким, и Винер не узнал его.
— Сергей?.. — удивился Кошелев. — Серега-черт, где ты был?!
Он набросился на Сергея сильно, не рассчитал, чуть с ног не сбил. Обнял Крайнева, стал бить по плечу, а Сергей улыбался, но чуть отстранился. Антон радовался, что появился нормальный человек, а то Винер доставал уже.
— Что с тобой? Выглядишь, как… не знаю. Где ты был, бродяга? — Он взъерошил волосы Сергею, — мы тебя месяц ждали, какой, два месяца!
— Вот именно, — подал сзади голос Винер, — сентябрь на дворе, не хочешь рассказать?
— Здесь. Я месяц назад пришел. В лесу жил. Подумать надо было. Потом расскажу.
Обернулся к Павливым.
— Вы остаетесь.
— Только без деда.
Миша сказал громко, и все повернулись к нему.
— Останутся все, — сказал Сергей жестче.
— Ты не имеешь права. Ты не знаешь, как мы живем…
— Имею! Я ношу Христа в сердце! — оборвал Крайнев. — Ты ж еврей, Миша, ты должен понимать, что творишь! Вспомни бога, кровь свою вспомни!
— Ты что несешь, Сергей? Ты болен?
— Они останутся!
В его голосе слышалась воля. Антон понял, что сейчас все зависит от него, от того, какую сторону он примет. Миша смотрел на Антона, Сергей смотрел на Мишу.
— Проходите, — сказал Антон. — Спросите в столовой Свету.
— Я требую созыва Совета, — процедил сквозь стиснутые зубы побелевший от гнева Винер. — Закрывайте ворота, сегодня принимать не будем!
Часовые на воротах его послушались. Миша схватил трость и быстро заковылял по алее к корпусам.
Глаша убедила себя — Сергей умер, и увидев его, решила: он ей мерещится. Потом охнула, прижала руку к груди и пошла к нему, обняла за шею, коснулась щекой:
— Сереж, господи, где ты был? Что с тобой? Ты… как старик.
— К вам шел, — отшутился Сергей, снимая с плеча обрез. — Никита где?
— С Иркой Смирновой, в садике, позвать?
— У вас садик есть?
— Ну, да, садик, школа. Детей в кучку согнали, чтобы работать не мешали. Похудел…
Она пощупала его бок и завалила вопросами — что ел? Как почки? Не спал на земле? Не ел падали? Это нельзя, даже если голод сильный, потому что Драпеко, это их доктор, ты его не знаешь, сказал, что…
Он обнял ее и сказал:
— Хватит. Пойдем к Никите и корми меня.
Пока он ел, она грела воду в двух больших ведрах на печи. Он не стал брить бороду и попросил ее подровнять кончики ножницами. Никита вился вокруг отца как привязанный.
Глаша убирала со стола, стараясь, чтобы руки не дрожали. Она уже оплакала Сергея, и стала думать, как ей жить дальше. И вот он вернулся, живой, невредимый (по крайней мере, так хотелось думать), и она должна быть счастлива, но приход Сергея поселил в ней сумятицу и разброд. Что теперь делать?
Она помогала ему мыться в корыте и со страхом ощущала, насколько он чужой ей. Пыталась себя успокоить, списать на разлуку, мол, не видела давно, отвыкла, но комок в горле никак не проходил, и она гнала мысль, что Сергей всегда был чужим, и ей легче, когда его нет рядом.
А сейчас она вдобавок чувствовала, что вернувшийся человек не был совсем и Сергеем — в его глазах появился странный блеск, какой бывает у людей, увидевших что-то страшное и сошедших с ума, но неспособных забыть виденного.
Она не была рада его появлению. Лучше бы он не возвращался.
У них совсем не было его одежды, и пришлось идти к Сашке, носили один размер.
Сергей надел белую футболку, старые джинсы, а сверху — спортивную куртку на молнии. Перед уходом поцеловал Глашу, а она инстинктивно сжала губы.
Совет лагеря ждал в административном корпусе. Совет не избирали, образовался сам собой, и кроме знакомых Сергею Винера, Игната, Карловича, Сашки Погодина и самого Антона, туда вошли двое новых — Драпеко, врач и Гостюхин, бывший когда-то в Москве мелким чиновником. Сергей спросил, хороший ли врач Драпеко, а Антон сморщился и махнул рукой.
— Нормальный нужен доктор. Я могу у сафоньевских выменять на гречку, пробивал уже. У них врач, из Питера, парень молодой.
— Уже рабами, что ли, торгуют?
— Ну, можно договориться.
— А он-то к нам пойдет?
— Конечно пойдет, они его на цепи держат! — невесело хохотнул Антон. — И он им не нужен, главное. Они целенаправленно там спиваются и его поят, он сидит целый день на цепи бухой. Да он побежит к нам! Сейчас бы Мишу на гречку раскрутить. У нас гречка есть, в принципе.
— Что значит есть? — возмущенно накинулся Винер, который ждал их у корпуса и застал конец фразы. — Она сегодня есть, а завтра нету, Антон!
