Бернгард Келлерман - Туннель

Этель блистала. На ней был Розовый бриллиант, и она казалась юной, сияющей, веселой и счастливой.

Аллан тоже казался счастливым. Он шутил и даже смеялся: никто не должен был найти подтверждение общего мнения, что он продался Этель. Но он делал все как в лихорадке. Огромной муки, которую он испытывал от необходимости играть эту комедию, не видел никто. Он думал о Мод, печаль и отвращение теснили его грудь. Никто этого не видел. В девять часов он уехал с Этель в дом Ллойда, где они собирались прожить первые недели. Ни слова не было сказано между ними, да Этель и не требовала, чтобы Аллан говорил. Он откинулся в автомобиле, усталый, изнеможенный, и полузакрытыми глазами безучастно смотрел на кишевшую людьми улицу, полную танцующих огней. Этель попыталась пожать его руку, но рука была холодна и безжизненна.

У Тридцать третьей улицы их автомобиль был задержан и должен был на минуту остановиться. Взор Аллана упал на огромный плакат, кроваво-красные буквы которого освещали улицу.

Он открыл глаза, зрачки расширились, но ни на одну секунду не проходила сковавшая его ужасная душевная усталость.

Этель велела осветить пальмовый зал и попросила Аллана еще немного побыть с ней.

Она не стала переодеваться. В блистательном свадебном туалете, с Розовым бриллиантом на лбу, она уселась в кресло и закурила сигарету, изредка подымая длинные ресницы, чтобы украдкой взглянуть на Аллана.

Аллан ходил взад и вперед, словно он был один, и, останавливаясь, рассеянно рассматривал мебель и цветы.

В зале царила тишина. Незримый фонтан журчал и лепетал. Изредка таинственно шелестело какое-нибудь растение, тянувшееся ввысь. Можно было чуть ли не разобрать слова, которыми обменивались на улице.

— Ты очень устал, Мак? — после долгого молчания спросила Этель.

Она говорила тихо и участливо.

Аллан остановился и посмотрел на Этель.

— Да, — беззвучно отозвался он, прислонившись к камину. — Было так много народу!

Они находились в десяти шагах друг от друга, но казалось, что их разделяют целые мили. Никто из новобрачных никогда не чувствовал себя более одиноким, чем они.

Лицо Аллана было бледно, с серым оттенком. Глаза потеряли свой блеск и потухли. У него больше не было сил притворяться. Но Этель казалось, что только теперь он стал человеком, каким была она, человеком с сердцем, способным чувствовать и страдать.

Она встала и приблизилась.

— Мак! — тихо позвала она.

Аллан поднял глаза.

— Послушай, Мак, — самым нежным голосом начала она, — я хочу с тобой поговорить. Послушай. Я не хочу, чтобы ты был несчастлив, Мак! Напротив, я всем сердцем стремлюсь к тому, чтобы ты был счастлив — насколько это возможно. Я не так наивна, чтобы думать, будто ты женился на мне по любви. Нет, я не так глупа. Я не имею права претендовать на твое сердце и не делаю этого. Ты так же свободен и ничем не связан, как был до сих пор. Ты не должен также стараться убедить меня, что ты хоть немного меня любишь, нет! Это смутило бы меня. Я ничего от тебя не требую, Мак, ничего! Только права, которым я пользуюсь уже несколько недель, права быть иногда хоть короткое время с тобой…

Этель приостановилась. Но Аллан не сказал ни слова.

И Этель продолжала:

— Я теперь не разыгрываю комедии, Мак! С этим покончено. Я должна была ее разыгрывать, чтобы получить тебя, но теперь, когда цель достигнута, мне это не нужно. Теперь я буду совершенно искренней, и ты увидишь, что я не только капризное гадкое создание, которое мучает людей. Послушай, Мак, я должна тебе все рассказать, чтобы ты меня узнал… Ты понравился мне, как только я тебя увидела! Твой замысел, твоя смелость, твоя энергия привели меня в восторг. Я богата, уже ребенком я знала, что я богата. Моя жизнь должна быть большой и чудесной — так думала я про себя. Я не отдавала себе в этом ясного отчета, но ощущала это. В шестнадцать лет я мечтала выйти замуж за принца, в семнадцать лет хотела раздарить свои деньги бедным. Все это был вздор. В восемнадцать лет у меня уже не было никаких планов. Я жила так же, как живут все молодые люди, имеющие богатых родителей. Но вскоре это страшно наскучило мне. Я не была несчастна, но и не чувствовала себя счастливой. Жила изо дня в день, веселилась и убивала время как могла. Я тогда вообще ни о чем не думала, — так мне кажется теперь. И вот пришел к папе Хобби с твоим проектом. Из простого любопытства я пристала к папе, чтобы он открыл мне секрет, так как у них обоих был крайне таинственный вид. Я изучала с Хобби твои чертежи и делала вид, будто я все понимаю. Твой проект меня чрезвычайно заинтересовал, это правда. Хобби рассказывал мне о тебе и о том, какой ты замечательный человек. И в конце концов мне очень захотелось тебя увидеть. Ну вот я и увидела тебя! Ни к одному человеку не чувствовала я такого огромного уважения, как к тебе! Ты мне понравился! Такой простой, такой сильный, такой здоровый! И мне хотелось, чтобы ты был любезен со мной. Но ты был совершенно равнодушен. Как часто я вспоминала этот вечер! Я знала, что ты женат, — Хобби мне рассказал обо всем, — и мне тогда и в голову не приходило, что я могла бы стать для тебя чем-нибудь большим, чем другом. Но потом я стала ревновать к Мод. Прости, что я упоминаю о ней! Куда бы я ни шла, везде я слышала и видела твое имя. И я подумала: «Почему бы мне не быть на месте Мод! Как бы это было прекрасно! Тогда имело бы смысл и быть богатой!» Я понимала, что это невозможно, и стремилась быть хотя бы в числе твоих друзей. Вот почему я часто приезжала к вам, только по этой причине. Если я и лелеяла сумасшедшие планы, как бы завлечь тебя, заставить покинуть жену и ребенка, то всерьез об этом не думала и не допускала такой возможности. Но и на почве дружбы я не могла подойти к тебе ближе, Мак! Ты был замкнут, у тебя не было времени для меня, ты мною не интересовался. Я не сентиментальна, Мак, но тогда я была очень, очень несчастна!

Потом произошла катастрофа. Поверь, я бы все отдала, чтобы избежать этого ужаса. Клянусь тебе! Это был жестокий удар, и я страшно страдала. Но я эгоистка, Мак, большая эгоистка! И, еще оплакивая Мод, я все же думала о том, что теперь ты свободен, Мак! Ты свободен! И с этого момента я всячески стремилась приблизиться к тебе. Мак, я хотела, чтобы ты стал моим! Забастовка, бойкот, банкротство — все это было мне на руку, — судьба вдруг стала моей союзницей. Я месяцами приставала к отцу, чтобы он поручился за тебя. Но отец говорил: «Это невозможно!» В январе я возобновила свою атаку. Но отец опять ответил: «Это совершенно невозможно». Тогда я сказала ему: «Это должно стать возможным, папочка! Подумай, ты должен сделать это возможным!» Я беспредельно мучила отца, которого я искренне люблю. Целыми днями. Наконец он согласился. Он хотел написать тебе и предложить свою помощь. Тогда я стала раздумывать. «Что же дальше? — подумала я. — Мак примет папину помощь, пообедает у нас два-три раза и окунется в работу, а ты его больше никогда не увидишь». Я сознавала, что у меня есть только лишь одно оружие — это папины деньги и папино имя! Прости, Мак, что я так откровенна. Я не замедлила воспользоваться этим оружием. Я потребовала от отца, чтобы он раз в жизни сделал то, о чем я его прошу, не спрашивая о мотивах. Я угрожала ему, моему маленькому, дорогому старичку, что покину его и что он меня никогда, никогда не увидит, если не послушается меня. Это было гадко с моей стороны, но я иначе не могла. Конечно, я не оставила бы отца, я люблю и уважаю его, но я нагнала на него страху. Дальнейшее, Мак, тебе известно. Я действовала некрасиво, но у меня не было другого пути к тебе! Я страдала от этого, но готова была на любые средства. Когда в автомобиле ты сделал мне предложение, я готова была сейчас же согласиться. Но мне захотелось, чтобы и ты приложил некоторые усилия, прежде чем получить меня, Мак…

Этель говорила вполголоса, иногда шепотом. При этом она улыбалась мягкой, приятной улыбкой, ее лицо вытягивалось, она морщила лоб и принимала грустный вид, она качала красивой головой и глядела на Аллана восторженными глазами. Часто волнение заставляло ее прерывать свою речь.

— Ты меня слушал, Мак? — спросила она.

— Да, — тихо ответил Аллан.

— Во всем этом, Мак, я должна была тебе откровенно и честно сознаться. Теперь ты это знаешь! Может быть, несмотря на все это, мы можем стать добрыми товарищами и друзьями?

С мечтательной улыбкой заглянула она Маку в глаза, такие же усталые и печальные, как прежде. Он взял ее прекрасную голову в обе руки и кивнул.

— Я надеюсь, Этель! — ответил он, и его губы дрогнули.

Увлеченная своим чувством, Этель прижалась на миг к его груди. Потом, глубоко вздохнув, она выпрямилась и смущенно улыбнулась.

— Еще одно слово, Мак! — начала она. — Если я столько сказала тебе, я должна уже сказать все. Я мечтала о тебе, и теперь ты мой! Но послушай: теперь я хочу; чтобы ты мне доверился и меня полюбил! Вот задача, которая стоит передо мной! Постепенно, Мак, слышишь? Я приложу к этому все старания и верю, что достигну успеха! Если бы я в это не верила, я была бы глубоко несчастна… А теперь спокойной ночи, Мак!