Роковые письмена - Владимир Хлумов
— Слушай, Корень, ты не спи. Ты расскажи мне что-нибудь, а я усну. Тяжело мне одному не спать. Расскажи про бомбу.
— Ладно, слушай. Было это во время трехлетней кампании. Меня со студенческой скамьи призвали. Попали мы как-то в окружение. Патроны на исходе, снарядов вообще нет. Вызвал меня командир и спрашивает: «Рядовой Рубак, ты у нас химик?». Я отвечаю — мол, химик-то я химик, а только полного образования получить не успел. «Это ничего, — говорит командир, вот тебе двадцать четыре часа, сделаешь бомбу. Если бомба получится приличная, к званию бакалавра представлю.» Я у него, конечно, поинтересовался, не выдаст ли он еще чего-нибудь, кроме двадцати четырех часов. А он мне и сказал: «Ищи сам, найдешь — твое. Только не сделаешь бомбу, первым в прорыв по минному полю пойдешь.» Очень он был строг ко мне. Прошли двадцать четыре часа, сделал я бомбу, сам не знаю как. Вызывает меня командир и спрашивает: «Ну что, Рубак, сделал бомбу?» Сделал, говорю, только испытать не успел. Командир очень сильно удивился. «Я, можно сказать, пошутил, — говорит — У меня такая привычка: когда туго — шутить. Но раз сделал, будем испытывать: ты, я вижу, тоже юморист.»
В метрах пятидесяти от КП стояла вековая секвойя. Зарыли мы под нее бомбу. Человек десять интересующихся помогало. Я командиру говорю, пусть, мол, они все отойдут метров на тридцать, в траншею залягут. Он смеется. А я волнуюсь, вдруг она вообще не взорвется. Не стали они далеко отходить, а так, залегли невдалеке. Я вставил шнур, поджег и отбежал куда подальше. Залег, руками голову прикрыл — жду. Время идет, а бомба моя молчит. Я прикинул — по всем срокам должна уже взорваться, но лежу дальше. Командир же мой оскорбительно встал во весь рост и шутки отпускать начал. В этот момент и долбанула. В общем, КП как корова языком слизнула, двоих убило, а командира мы потом нашли. Его контузило только слегка. А как из окружения вышли, он по команде донесение про мою бомбу пустил. Через год мне присвоили звание бакалавра химических наук. Слышь, Серый? Спишь, что ли?
— Да какое там спишь, — пожаловался Серый — Хорошо тебе, Корень, ты хоть рассказы сочинять можешь. Тебе здесь даже полезно. Думай сколько хочешь. Думать не воспрещается. А я? Мне что делать? Слушай, Корень, может, ты бомбу сделаешь? Подорвем все к чертовой матери.
— А какой смысл?
— Смысла конечно нет. Смысла вообще ни в чем нет.
Серый немного помолчал и продолжил:
— Страшно мне. У меня воспаление какое-то в мозгу. Понимаешь, Корень, я не могу сосредоточиться на определенной мысли. Я чувствую, как во мне кто-то сидит и как кнутом гонит мысли, то одну, то другую, будто перебирает их, будто ищет самую главную, но найти не может. Он страшен, этот кто-то. Мне кажется, он и подбрасывает мне то одну, то другую идею. Да и не один он. Двое их, понимаешь, Корень, двое. Сидят и четками перебирают: посмеиваются. Один злой такой, а второй добренький. Страшен он, этот добренький. Он все врет и врет, как будто помочь хочет. То этим обнадежит, то тем, а сам, я точно знаю, не верит ни одному своему слову. И перед злым за меня заступается, вроде помочь хочет. Как будто он против того. Но само отвратительное, что он знает, что я про него все понимаю, и при этом продолжает врать. Мне недавно мысль смешная в голову пришла. Вот сон — фантазия, вымысел, пьеса можно сказать. А сценарий есть у него? Я думаю, есть. Я думаю, что самый неимоверно глупый и неестественный сон заранее запрограммирован. Да, о чем это я? Понимаешь, врет он мне и не стесняется, не боится, что я знаю. Уверен, что я ему ничего не скажу, не упрекну. А мне стыдно за него и неудобно. Я с детства не могу поставить человека в неудобное положение. Боже, что я говорю. Видишь, Корень, не выдержу я, наверное. Корень, слышь?
Корень не отвечал — он опять уснул. Но спать ему долго не пришлось.
Заскрипела дверь санитарного шлюза.
— Вот тебе и коридорный. Легок на помине, — сказал Серый.
— Нет, кажется, не он, — возразил проснувшийся Корень и добавил про себя: «Не один он.»
Послышался топот и еще какое-то странное шуршание, как будто волоком тащили что-то тяжелое. Послышались голоса.
— К восьмому блоку тащите, — начальственно приказал коридорный.
— Да нет, не к восьмому, а к восемнадцатому, — возразил незнакомый голос.
— Ты меня еще учить будешь, ублюдок? — заорал коридорный.
— Давай к восьмому, вишь, как орет, — прокряхтел еще один голос. — Ему виднее. Наше дело маленькое.
Дверь открылась. Двое санитаров втащили в блок какого-то пьяного.
— Вот вам вместо Бычка, — сказал коридорный. — Свято место пусто не бывает.
Новичок шатался из стороны в сторону. Был он с виду совершенно невменяем, но брюки ни на секунду не отпускал. Его усадили на свободную кушетку.
Санитары вышли, а коридорный чуть задержался и сообщил:
— Звать его Карликом, — и хлопнул дверью.
Корень слез с кушетки и подхватил Карлика, когда тот уже собирался свалиться на пол.
— Эй, вы там, нельзя ли потише?! — взмолился разбуженный Хлыщ. Он протер глаза. — Ба, в нашем полку прибыло. Откуда же такая прелесть?
— Не знаю, что и сказать. Вряд ли это как-то связано с Бычком, — задумчиво сказал Корень и добавил. — Ладно, давайте спать. Завтра разберемся.
Дикари разбрелись по кушеткам. Один Корень задержался.
— Вот тебе и Карлик, — сказал он разглядывая свисавшие с кушетки ноги.
* * *
Вначале появился запах и какое-то странное скворчание. Было в этом что-то очень знакомое, но он не решался открыть глаза. Казалось, он лежит в зоне повышенной вулканической активности, где-нибудь в долине гейзеров. Чмок, чмок, плюх. Планета Скворчалья, — подумал он. — Нужно протянуть манипулятор и взять пробу грунта. Вот она, теплая планета, вполне приспособленная к рождению жизни. Такой бульон нужно подержать при нормальных условиях несколько миллиардов лет, и тогда в нем что-нибудь амебообразное закопошится.
Кто-то
