Алексей Иванов - Псоглавцы
Дэнжерология зиждилась на утверждении, что информация имеет ещё и физическую природу. Как свет, который и электромагнитная волна, и поток фотонов, то есть сразу и нематериален, и материален.
В материальном измерении культуру, то есть информацию, можно заархивировать, как файл с текстом в программе Word. И флэшкой, то есть хранителем файла, обычно является некий артефакт той самой заархивированной культуры. Скажем, фреска Псоглавца.
– Такой носитель мы называем английским термином «сабджект», – пояснил Роман Артурович. – Парфенон – сабджект античности, а Витрувианский человек – сабджект Ренессанса. Пирамиды – сабджекты Древнего Египта, а «Слово о полку Игореве» – сабджект Древней Руси. Шапки шаманов – сабджекты языческих культур, фильм «Аватар» – сабджект новейшей эпохи, а Псоглавец – сабджект культуры раскола.
Пока что Кирилл всё понимал. Культура – это информация, информацию можно записать, запись – это сабджект, артефакт.
Но дело было не в сабджекте, а в окружающей его среде. Если она была органична культуре сабджекта, то сабджект по мере надобности легко можно было разархивировать и заархивировать обратно. Но если окружающая среда была неорганична или даже агрессивна, то сабджект становится опасен для людей. И к нему следовало подпускать только сапёров культуры – дэнжерологов.
Сабджект напомнил Кириллу какого-то дикого зверя вроде бизона. В прерии, наверное, к бизону можно было подойти и даже покормить, а в городе бизон обезумеет, понесётся и начнёт бодать всех подряд.
– Нынешняя российская деревня утратила былую культуру русской деревни, а современную культуру города не обрела, – говорил Роман Артурович. – Нынешняя российская деревня – не носитель культуры вообще. Агрессивная среда. Но в ней с прежних времён остались сабджекты. Ведь как стоял в Калитино храм с Псоглавцем, так и стоит. И его сабджект можно разархивировать.
В общем, Кирилл понял, что Лёха Годовалов, Саня Омский или Мурыгин, дегенераты, просто не могли разархивировать Псоглавца. Они невосприимчивы к культуре. Они жили возле храма, как крысы в доме с телевизором, но включать телевизор не умели.
– Вот вам ещё аналогия, Кирилл, – говорил Роман Артурович. – Культура – джинн, сабджект – бутылка, в которой его заархивировали. Человек культуры умеет открывать бутылки. Но победит джинна лишь тот, кто знает природу джиннов. Вы, Кирилл, открыли бутылку, разархивировали сабджект раскольников, выпустили джинна. Но вы – с точки зрения джинна – совершили преступление, и джинн культуры бросился на вас: вы ушли из зоны, а за вами кинулись боги конвоя.
Для человека культуры, понял Кирилл, разархивировать сабджект – нет проблем. Особенно когда под рукой Google. Но беда была в том, что Кирилл не знал всех законов этой культуры и совершил деяние, которое в этой культуре карается псоглавцами. Они и явились.
– И вот тут я должен был оказаться на их пути, – мрачно признал Роман Артурович. – Но я всё проморгал.
Впереди за деревьями кладбищенской рощи появился свет прожекторов на заборе усадьбы.
– А в Москве такая история могла произойти? – спросил Кирилл. – Ведь там тоже есть фрески Псоглавца…
– Москва – огромная сумма сообществ. В Москве перейти в другое сообщество – не преступление, – словно отмахнулся Роман Артурович. – А здесь было только два сообщества – ваше и местное. Вы своё сообщество оставили. Оставили ради другого сообщества, которое было тупое и агрессивное, антагоничное любой культуре. И ваше сообщество отомстило вам. По-раскольничьи.
– А почему Лиза видела псоглавцев? – вспомнил Кирилл. – Или её отец? Они из той же убогой среды, что Лёха или Саня, они не сумеют разархивировать ваш сабджект!
– А я не влезу в вашу личную жизнь, Кирилл? – искоса глянул Роман Артурович. – Вы можете узнать вещи, которые вам… э-э… скажем, будут неприятны. Не о девушке. О себе.
– Вы осторожны, как дэнжеролог, – желчно ответил Кирилл.
Тогда Роман Артурович принялся объяснять: если информация имеет материальную природу, то можно воспринимать её чувственно. К примеру, человек может быть лишён музыкального слуха, но музыку от шума он отличает. Музыка – организованный звук, а культура – организованная информация. Чувствовать культуру – быть восприимчивым, а не образованным. Образование лишь помогает понять то, что почувствовал. Впечатление и познание – равноценные способы разархивации сабджекта.
– Ваша девушка, Кирилл, не спутает прогноз погоды и пушкинское «мороз и солнце, день чудесный», – мягко сказал Роман Артурович. – Я не вправе комментировать ваш выбор, но эта девушка многое понимает интуитивно. Такое ведь не редкость.
Кирилл вспомнил, как Лиза рассказывала ему о поездке в Москву. Лиза не увидела в Москве ни бутиков, ни баннеров, ни иномарок…
Кирилл разозлился. Получается, Роман Артурович ткнул его носом в собственное свинство. Ведь Кирилл уже доказал себе, что в Москве Лиза будет как корова в городе… Что ей попросту не хватит культуры, а потому пускай сидит в Калитино.
– И всё-таки, как же люди становятся оборотнями? – зло спросил Кирилл, меняя тему. – Это нарушение физических законов! Или фреска укусила Гугера с Валерой? Вы мне уже всё объяснили, кроме этого.
– Ох, Кирилл… – вздохнул Роман Артурович. – Ваша страсть к кино неистребима. Я не верю в оборотней. Их видели только вы и Лиза, которые ушли из зоны. А я увидел двух парней в шоке.
– То есть оборотней не было?
– Может, и были, – пожал плечами Роман Артурович. – Культура воздействует избирательно. То, что для вас катарсис, для меня – ничто. Да, вы видели чудовищ. И я не знаю, что это было.
– Оборотни, – убеждённо сказал Кирилл.
Они уже подходили к железным воротам и к сторожке.
– Мельников тоже описывал оборотней, – добавил Кирилл.
– Писатель Андрей Печерский, автор «Доношения»? Но ведь он носитель той же религии, что и раскольники. Его опыт, так сказать, не считается. Он нерепрезентативен. Верующий человек увидел еретиков в обличье оборотней – дело житейское. У Пелевина вон оборотни в погонах. Псоглавцы не рушат мировоззрение верующего человека. А вот ваше мировоззрение позитивиста рушат. Поэтому вам и требуется, чтобы фреска кусалась.
– Но я-то не верующий человек.
– Зато вы верите в Голливуд, – усмехнулся Роман Артурович. – А в Голливуде оборотничество – это вирус, передающийся через укус.
– Значит, у меня были глюки? Самовнушение?
Роман Артурович остановился у крылечка своей сторожки.
– Тоже нет, Кирилл. Я убеждён, что если бы вас убили, извините, конечно, то раны ваши были бы как от волчьих укусов. Это какая-то ваша изолированная часть реальности. Сабджект можно уподобить аккумулятору. В нём огромный заряд. Триста пятьдесят лет истории раскола и миллионы человеческих жизней – и всё в одном сабджекте. С таким зарядом изменяются метрики пространства. Скажем, при взрыве в Чернобыле взрывная волна проходила сквозь бетон как сквозь воздух, не повреждая материал, – это чудеса приложения огромных сил. Мы не знаем физики огромных объёмов информации.
– А говорите, вы специалист.
Роман Артурович поднялся на крыльцо и открыл дверь сторожки, приглашая Кирилла входить.
– Художник работает с красками и цветом, но он не химик и не оптик. Моя задача – выхватить гранату из руки ребёнка, а не растолковать ему принцип действия тротила.
Кирилл вошёл.
– Вы успели выхватить гранату в последний момент, – сказал он.
– Это верно, – согласился Роман Артурович, запирая за собой дверь. – Не хотите кофе?
– Хочу.
– Кофемашина к вашим услугам. А я проведаю ваших товарищей.
Роман Артурович открыл другую дверь и спустился во двор.
В сторожке горел приглушённый свет. Мониторы компьютеров погасли в режиме экономии, на аппаратуре перемигивались огоньки. В узком окошке темнела полночь.
Лиза спала на диванчике, укрытая пледом. Кирилл хотел подойти к кофемашине, но передумал и осторожно присел рядом с Лизой на край дивана. Потом тихонько отвёл с лица Лизы рассыпавшиеся волосы. Лиза не просыпалась.
– Здравствуй, милая, – шёпотом сказал Кирилл. – Я опять с тобой. Я ушёл из зоны.
