Александр Казанцев - Озарение Нострадамуса
— А турбогенераторы?
— Можно на поверхности оставить, и пар, нагретый энергией реактора, из его теплообменника к турбинам по теплоизолированной трубе сам поднимется. Отработанную, охлажденную воду по другой трубе можно подавать вниз, по пути крутя под огромным напором подсобную гидротурбину, которая восполнит потерянную паром при подъеме энергию. И вода опять попадет в тот же теплообменник. Конечно, для упрощения можно разметить все это и в уютном подземном зале. Меньше хлопот.
— Все продумал?
— Может быть, и не все, но принцип вполне ясен.
— Что ж, пиши докладную. Только не нам, а прямо в Политбюро. Нас вызовут — посмотрим. И не забудь цифрами все обосновать.
К беседующим старикам снова подошел милиционер:
— Извиняйте, диды. Вы, случаем не из зоны? Може, ночевать негде?
— Спасибо, дорогой. Верно угадал, из зоны. Только на ночевку мы уже в гостинице устроились.
— Це добре! — успокоился милиционер и напомнил: — Долго-то не гуляйте, сейчас это вредно, ступайте до гостиницы.
В гостинице рисунок, начерченный на дорожке, возобновился на бумаге и в виде докладной записки писателя-фантаста был направлен прямиком в Политбюро, а некоторое время спустя попал па стол заместителя заведующею промышленным отделом товарища Ромова.
Василии Николаевич долго изучал его, особенно резолюцию под рисунком: «Принять, выслушать, успокоить».
«Послушать можно, а успокоить-то чем, если человек не понимает, что такое затраты!»
Ромов вызвал для поддержки Фирсова и пригласил в кабинет уже ждавшего в приемной неравнодушного деятеля культуры.
— Мы ознакомились с вашими размышлениями, товарищ Званцев. Интересное произведение на этом материале сможете написать.
— Оно уже написано самой жизнью, и, к несчастью, трагическое, — хмуро отозвался писатель.
— Да, это верно, возразить нечего. Но я бы хотел вам сказать, что мы сделали выводы из случившегося. Вы, вероятно, знаете об эвакуации, о создании нового министерства, о привлечении к суду виновных и награждении героев…
— Некоторых, увы, посмертно.
— Что же делать. И на войне посмертно награждали.
— Но цель моих предложений не делать выводы, а принять меры для предотвращения таких бедствий в дальнейшем.
— Но зарывать станции в землю — это, извините, без штанов остаться. Кому будет нужна такая дорогостоящая энергия?
— А разве лучше, если штаны не на что будет надеть? Если вы правильно меня поняли, я предлагаю использовать уже готовые заброшенные шахты или такие пещеры, как Кунгурская на Урале.
— Как же, бывал в ней. Я ведь сам с Урала.
— Их подземные залы можно использовать для установки в них реакторов…
— Ну, не знаю, не знаю. Это надо обсуждать со специалистами: атомщиками, экономистами, транспортниками. Обещаем этим заняться. Мы благодарны вам за инициативу… Вы воевали? В каком звании демобилизовались? Колодка орденская у вас внушительная.
— Полковника.
— Значит, военное образование перед войной получили?
— Нет, рядовым начинал.
— Ну, с вами не пошутишь! Успешно воевать умеете.
— Воевал как все, от пули не прятался. Но вот в мирное время считаю даже ради энерговооружения жертвы недопустимы.
— Что верно, то верно. Только откуда средства взять, чтобы все станции разом в землю зарыть?
— Скупой платит дважды. Последствия аварий обходятся дороже.
— Мы сотрудничаем с МАГАТЭ.
— Любая техника может отказать, за последнее время зарегистрировано, насколько мне известно, 174 аварии в разных странах. И возможность диверсий на АЭС нельзя отрицать…
— Так ведь аварии в основном не у нас!
— Радиоактивная опасность границ не знает.
Молчавший все это время Фирсов сказал:
— Я хочу вам сказать, товарищ Званцев, что сейчас намечается строительство трех атомных станций — теплоцентралей для больших городов, две из которых будут подземными. Идеи эти давно в воздухе носятся.
— Вот и надо их на землю, а вернее под землю спустить. Я запишу ваш телефон, товарищ Фирсов, чтобы узнать об этих станциях поподробнее.
— Вот, товарищ Фирсов, под серьезный контроль мы с тобой попали. Похлеще КПК! — с улыбкой говорил Ромов, прощаясь с трудным посетителем.
Спустя полгода Званцев узнал, что куда более авторитетная, чем он, величина, отец водородной бомбы и трижды Герой Социалистического Труда академик Андрей Дмитриевич Сахаров, выступил с подобной идеей. Он обратился со своими предложениями в Организацию Объединенных Наций, но даже его выступления, так же как и пресловутая записка Званцева, остались безответными. Человечество еще не созрело для того, чтобы отказаться от сиюминутной выгоды, ради блага потомков на Земле.
Василий Николаевич все последнее время пребывал в тяжелом раздумье. Он был в свое время первым секретарем обкома и членом ЦК и сейчас находился под впечатлением политического скандала, начавшегося на пленуме. Поднятый вопрос первым секретарем МК партии и кандидатом в члены Политбюро Ельциным о привилегиях партруководства был оценен как политическая незрелость. Теперь все обсуждалось на партконференции, на которой одним из депутатов был Ромов, а вся страна следила за происходящим по телевизору. Дома Ромов спросил жену:
— Слушала заседание? Чем теперь это все кончится! Раздавил Лигачев Ельцина! Теперь ему капут!
— Чутья у тебя нет, Василий. Не понимаешь, за кем будущее?
— За Лигачевым.
— Надень очки для близоруких. Будущее будут решать избиратели, а русский народ, Вася, любит мучеников. Помяни мое слово.
И она оказалась права.
Избрание Ельцина в Верховный Совет стало его триумфом. Телеоператоры снимали, как он после сердечного приступа идет пешком в районную поликлинику, как летит среди пассажиров обычного рейсового самолета…
Ромов выразил свое восхищение ее прозорливостью.
— Я всегда права, — самоуверенно заверила Калерия Сергеевна. — И сейчас буду права, сообщая тебе, что эта твоя метресса-Любка обнаглела настолько, что позвонила сюда, к тебе домой и жаловалась, что твои секретарши не соединяют ее с тобой. Возмущалась «деловым враньем при социалистическом строе».
— Она сама секретарша, должна сделать вывод.
— Вот этого-то она и не хочет! Ей надо в Москву, снова под твое крылышко. Предупреждаю, не соверши такой ошибки.
— Да нет, Лерочка! Ты — мой кормчий.
— А если я кормчий, то отворачивай от этой Любки, когда на встречу с избирателями поедешь.
— Там Бирюков нос задирает.
— Задирать-то задирает, а Любку к себе привадить не сумел. Тоже мне «Первый»!
— Он и на выборах в Верховный Совет мне проиграл.
— А вот в Верховном Совете тебе надо четкую линию выбрать с расчетом на будущее…
Ромов, прислушиваясь к советам жены, примкнул к межрегиональной группе академика Сахарова и Ельцина и твердо решил держаться в их фарватере.
Дома он признавался жене в мучивших его сомнениях:
— Там все громче кричат о демократии, о правах человека, о переходе к рыночной экономике, то есть, попросту говоря к капитализму?
— Это ведь в свое время не испугало Ленина, который после разрухи военного коммунизма смело поставил страну на рельсы НЭПа.
— Да, конечно, частная инициатива нэпманов помогла в то время стране выйти из последствий разрухи и Гражданской войны.
— Так и будет теперь. Не упускай своего, Вася.
И Ромов старался не упустить, голосуя за рынок и объясняя себе это как временную отступку, от которой страна отвернется, когда выздоровеет.
Но это было еще не все.
Выбранный в ЦК партии Ельцин, уже ставший президентом России, отказался от членства в ЦК, положив на стол свой партийный билет.
Такого даже Калерия Сергеевна не ожидала:
— Это сигнал, Вася. И прежде всего нам с тобой.
И снова Ромов по совету жены, следуя примеру своих лидеров, вышел из партии, немало удивив этим секретаря парторганизации аппарата ЦК.
— Вы что, Ромов, в своем уме? Как вы можете беспартийным остаться на своем посту в промышленном отделе ЦК?
— И не останусь, — бодро ответил Василий Николаевич и с облегчением покинул здание на Старой площади, которое еще несколько месяцев назад по своей воле не оставил бы никто.
А теперь другие перспективы манили Ромова. Но на первых порах он вполне довольствовался назначением — руководить книгоиздательским делом, в котором, правда, смыслил не больше, чем в атомной энергетике, но… «Не Боги горшки обжигают», — думал он, берясь за это новое для него дело.
Тогда-то и пришлось ему снова встретиться с писателем Званцевым, пришедшим к новому руководителю с просьбой поддержать его намерение издать свое собрание сочинений.
Ромов встретил писателя радушно, усадил в кресло, напомнил об их последней встрече и, ознакомившись с просьбой Званцева, сказал:
— Дорогой мой, Александр Павлович! Как и в прошлый раз, мне приходится убеждать вас, что у страны нет сейчас свободных средств, чтобы вкладывать их в столь дорогие книгоиздания. Кроме того, теперь вопрос об издании книг решает спрос и предложение. Уверены ли вы, что эти книги заинтересуют массового покупателя, тем более по тем ценам, которые смогут покрыть затраты на их издание? Сейчас читатели интересуются больше так называемой «бульварной литературой», молодежь привлекают яркие обложки с иностранными названиями и, пардон, неодетыми дамами, секс, развлекательные произведения. А ваша фантастика слишком серьезна. Я ведь прочитал подаренную вами книгу. Интересные мысли, но требующие раздумья, а читателям теперь нужно отвлечься от все возрастающих трудностей жизни. Теперь спросу надо служить. Вот так.
