Александр Владимиров - Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история « Ветхозаветствующего» прозелитизма
Негодующий, зудящий зал. Сейчас она им все скажет! И пусть ее голос останется одиноким, осмеянным, осуждаемым.
Но когда председательствующий грозно посмотрел на Погребняк, что-то перевернулось в ее душе. Она разрыдалась, готова была рвать на себе волосы, клясть себя и свой поступок сверх всякой меры. Потом упала на колени, вымаливая прощение. Она надеялась.
Зал бушевал! На нее сыпались оскорбления, все требовали самой суровой расправы с отщепенкой. Более других усердствовали председательствующий, которого самого арестуют через месяц за правый уклон и Владилен Октябристов — за ним придут через три месяца, предъявят обвинение: дискредитация имени вождя.
Когда Надежда вышла из института, ее поджидал черный воронок. Знакомый рыжий следователь-садист услужливо распахнул дверцу:
— Прошу, сударыня!
Если майский Старый Оскол встретил Валентину невиданной жарой, то июньский — прохладой и проливным дождем. Машина подъехала к дому начальника полиции; Анатолий Михайлович сказал:
— Итак, господин Горчаков, то, что Валентина остановится у меня, — наш с вами большой секрет.
— Понимаю.
— Конечно, вам хотелось бы поскорее увидеть ее рядом с собой, однако безопасность девушки важнее.
— Согласен.
— Зачем вы рассказали Черкасовой, что приезжаете вместе с ней?
— Просто не подумал. Не считаете же вы, что Алевтина каким-то образом связана с убийцей? Даже если по дури восхитилась им.
— Дело не в этом. Вдруг она случайно брякнет об этом не тому человеку?
— Я не могу долго злоупотреблять вашим гостеприимством, — промолвила Валентина. — Надо устроиться на работу и.
— Вы будете жить у меня столько, сколько потребуется, — перебил Корхов. — Пока мы не обезвредим маньяка.
— Когда-то его еще обезвредят, — грустно произнес Александр.
— Скоро.
Во взгляде Александра читалось: «Свежо предание», однако Анатолий Михайлович повторил:
— Поверьте, гулять ему осталось очень недолго. Горчаков сжал руку Валентины, но она высвободилась. Ей не давали покоя две вещи: судьба Надежды Погребняк и. странный сон. Александр же посчитал, что она стесняется начальника полиции.
— Отвезешь молодого человека домой, — приказал Корхов шоферу.
— Мы расстаемся, — сказал Валентине Горчаков, — но теперь, надеюсь, ненадолго. Главное, ты свободна. Анатолий Михайлович вышел из автомобиля и помог выйти Репринцевой. Дождь усилился, лило, как из ведра. У ворот стояла Анастасия Ивановна. Она обняла девушку, провела ее в дом.
— Вот твоя комната, милая. Нравится?
Комната оказалась большой, светлой, уютной. Из окна видна улица с частными домами, вдали просматривались ворота храма. точной копии того, что она видела во сне.
— Он! — прошептала Валентина.
— Что тебя так взволновало, милая? Это Успенско-Преображенский девичий монастырь. Он существовал и ранее у нас, но то ли в 1825, то ли 1828 году был закрыт. Десять лет назад его возродили, вместо двух небольших деревянных церквей создали настоящее чудо творчества. Я тоже не в силах глядеть на него без волнения.
«Не туда ли я шла?»
— Итак, тебя зовут Валя. А я — Анастасия Ивановна. «Боже мой, Анастасия! Так звали и мою маму!»
— Спасибо вам, — прошептала девушка.
— Тебе понравилась комната?
— Очень. Но. мне бы мне бы оформить гражданство и на работу.
— Чуть позже. Анатолий рассказал о твоих проблемах. Ничего, вот поймают проклятущего убийцу. Валентина промолчала. Что говорить? Чувство неловкости продолжало расти. Чужие люди приютили ее, дали кров и защиту. Нет, она так не может.
Однако нельзя и ослушаться Анатолия Михайловича, он лучше, чем кто-либо, знаком с ситуацией в городе.
— Отдохни с дороги, поспи, — приветливо произнесла Анастасия Ивановна. — Самое страшное у тебя позади. Муж говорил, что вопрос о политическом убежище решен.
— Я очень благодарна за ваши хлопоты.
— А что так тяжело? Не рада?
— Рада.
— И гражданство со временем получишь. А то выходи замуж за этого журналиста, за Горчакова. Лучше не найдешь. Хороший он человек, хоть и баламут. Валентина не решилась рассказать доброй женщине о том, сколько демонов ее терзают: смерть родителей, судьба несчастной Нади, боязнь за свою судьбу на чужбине.
Тем не менее, сон наступил мгновенно. И опять она увидела дорогу, по которой шла к сияющему храму.
Горчаков решил, не заезжая домой, сразу отправиться в редакцию. Секретарь Любочка всплеснула руками:
— Явился! А я сижу над твоим творением и обливаюсь слезами. Это все правда?
— Естественно!
— И какой счастливый конец.
— Конца пока не видно.
— Как? Агенты НКВД могут явиться сюда и похитить Репринцеву?
— До этого, конечно, не дойдет. Шефиня у себя?
— У себя. С нетерпением ожидает своего лучшего журналиста. А та девушка с тобой приехала?
— Пока нет. Ее держат в Курске, возникли непредвиденные дела, разные бюрократические формальности.
— Хорошо! — воскликнула Любочка.
— Хорошо?
— У нас есть время по крайней мере еще на одну встречу.
Глаза Александра округлились, Любочка обиженно протянула:
— Что такого я сказала? Опять все достанется ей? — секретарь кивком указала на дверь Черкасовой.
— О чем ты?!..
— Полагаешь, что никто не догадывается о ваших.
Но тут открылась дверь, появилась Ольга Филимонова. Увидев Горчакова, начала прихорашиваться, доверительно прошептала:
— Ну?!..
— Что «ну»?
— Твоя приехала?
— Пока нет.
— Сегодня я свободна. У тебя или у меня?
— Прекрати!
— Когда эта московская мымра появится?
— Не говори так, иначе поссоримся.
— Хорошо, когда приедет красавица из Москвы?
— Неизвестно. Какие-то непредвиденные формальности.
— Жаль, что сегодня занят, — подмигнула Ольга. — Но ты еще подумай.
— Обязательно.
Вновь возникла Любочка с сообщением:
— Вас ожидают, гений. — И тихо добавила. — Хотя бы с ней не ударь в грязь лицом.
Горчаков хмыкнул что-то неопределенное и вошел в кабинет Черкасовой. Шефиня смотрела на него ласково, правда, на шею не бросилась. Затушив сигарету, спросила:
— Садись. Ты один?
— Как видишь.
— А Валентина?
«И она туда же!»
— Пока не приехала. Разные дела с оформлением документов.
— Я спрашиваю не из праздного любопытства, — хитро улыбнулась Алевтина. — Стогов увольняется.
— Чего это?
— Друга Дрекслера убили. Ему здесь делать нечего. Вот я и решила пригласить на его место твою даму. Судя по статье об оскольском маньяке, стиль изложения у нее хороший, умеет давить на читательские эмоции. И она стала символом борьбы за свободу.
— Как только приедет, передам.
— Только чтобы не затягивала. Мы ведь не можем долго держать свободную вакансию.
— Спасибо за все, Алевтина.
— Тебе спасибо. Твоя история стала настоящей сенсацией в Старом Осколе. Газету рвут из рук, в киосках очереди, увеличиваем тираж.
— Вот как!
— Никогда не думал всерьез заняться литературой? Ты бы мог создать шедевр.
— Не могу тебя подвести. Ведь тогда придется уйти из «Оскольских вестей».
— Не страшно, — вновь улыбнулась Черкасова. — Тебе будет нужен продюсер. А кто продвинет на рынке лучше меня? Так что никуда от своей «мамаши» не денешься.
Вошла Любочка с чаем, обычно такое происходило, когда Алевтина настраивала сотрудников на долгий серьезный разговор. Сделав глоток-другой, она спросила:
— Каковы дальнейшие планы?
Что-то новое. Обычно она вызывала журналиста и сама давала задания, подбирала темы. Самостоятельность не слишком поощрялась. Считалось, что все гениальные идеи рождаются в голове только у одного человека — главного редактора.
— Хотелось бы продолжить материал об оскольском маньяке.
— Ты уже написал про него. Вы с Валей написали. Показали психологический портрет убийцы. Вполне достаточно.
— Однако расследование не завершено. Убийства продолжаются. Ты сама дала мне поручение расследовать дело.
— Да, — согласилась Алевтина. — Но чем дальше, тем оно все более представляется безнадежным.
— Не понимаю?
Черкасова не в силах была более выдержать «безсигаретную паузу», затянулась и задумчиво произнесла:
— Раньше убийца казался даже. симпатичным. Теперь я его боюсь. После убийства Степанова многое поменялось. Вы с Валентиной правы: он хочет очистить город от «скверны». Но понятие «скверна» у него стало слишком широким. Завтра он решит занести в черный список меня, я ведь тоже не безупречна. А я хочу жить. Понимаешь, жить хочу! Работать, пить, курить, заниматься любовью.
— Поэтому его и следует остановить. В страхе жить нельзя, можно лишь прозябать.
