Александр Житинский - Потерянный дом, или Разговоры с милордом
Зал загудел. Несколько мужчин, не проживающих в нашем доме и сидевших в первом ряду, подобрались и вскинули головы, уставившись на сцену с повышенным вниманием.
Из-за кулис вышел Валентин Борисович, сопровождаемый Кларой. Она осталась стоять у задника, не спуская глаз с мужа, а Завадовский вышел на авансцену и едва заметно поклонился. Публика по инерции приветствовала его аплодисментами.
– Это тот, который дом угнал! – возбужденно проговорил кто-то, объясняя соседу.
С Валентином Борисовичем произошли изменения. Он прибавил достоинства, почувствовал себе цену. Куда девался робкий кооператор, которого привыкли видеть с собачкой на спортивной площадке, куда девалась его заискивающая улыбка! Перед зрителями предстал маленький, изящный, хорошо одетый мужчина аристократического вида, с несколько усталым и надменным лицом. Он подчеркнуто медленно потер одна о другую руки и проговорил чуть слышно:
– Ну что ж… Начнем.
По сигналу Клары дворники вынесли на сцену стол, а Светозара Петровна – графин с водой и пустой стакан. Все это поставили перед Завадовским на самом краю сцены. Валентин Борисович отступил на шаг, прикрыл ладонью лицо и несколько мгновений сосредоточивался. В зале наступила гробовая тишина. Завадовский жестом, исполненным артистизма, приподнял руку и плавно взмахнул ею снизу вверх.
И тут кооператоры увидели, как графин, дотоле мирно занимавший свое место на столе, медленно взлетел в воздух и, повинуясь движениям руки Завадовского, сделал небольшой круг над стаканом. Затем графин наклонился, и из него в стакан полилась вода. Бульканье воды с ужасающей отчетливостью слышалось в помертвевшем зале.
– Да, здесь мне делать нечего… – восторженно выдохнул генерал.
Завадовский опустил руку, и графин занял свое место на столе. Зал, пришедший в себя от шока, взорвался аплодисментами. Не аплодировала только Клара, впервые лицезревшая новый талант мужа. Она застыла на фоне разрисованного под пионерский лагерь с горнами и барабанами задника, сцепила на груди пальцы и вглядывалась в затылок Валентина Борисовича с болью и нежностью.
А муж, дождавшись, когда стихнут рукоплескания, поднял обе руки перед собой и обратил их ладонями к Кларе. Затем он закрыл глаза и согнул сомкнутые на обеих руках пальцы. Лицо его исказилось нечеловеческой мукой, в то время как пальцы стали медленно возвращаться в вертикальное положение. И тогда Клара, точно привязанная к кончикам этих пальцев невидимой ниточкой, поползла вверх, как пионерский флаг на веревке, что был изображен на заднике. Несколько мгновений она не соображала, что с нею происходит, но потом вдруг с ужасом заболтала ногами в воздухе и завизжала на весь зал:
– Валентин, опомнись!
Валентин Борисович, не открывая глаз, улыбнулся самодовольной улыбкой и переломился в поклоне, бросив обе руки книзу. Клара за его спиной опустилась на пол с завидной быстротою, то есть почти упала с метровой высоты, встряхнулась всем телом, точно собака после купания, и убежала за кулисы, не посмев даже подойти к дерзкому мужу.
Случись такое пару месяцев назад, от Валентина Борисовича остались бы лишь рожки да ножки!
Нечего и говорить, что зал неистовствовал: хохотал, рыдал, топотал ногами.
– Еще! Еще! – скандировали кооператоры, словно не догадываясь, что в любую минуту каждый из них может повторить трюк Клары Семеновны.
И Завадовский дал понять свою власть над зрительным залом. Бывший забитый циркач, угождавший публике, наслаждался сейчас своей силой. Он выпрямился и, придав взгляду гипнотизм, принялся шарить по рядам глазами, словно выискивая очередную жертву. Кооператоры притихли и вдавились в стулья. Завадовский будто кружил над залом – горный орел, кондор, стервятник, – сейчас он отплатит им за годы унижения, сейчас он взметнет эти ряды, закрутит их в спираль и вышвырнет в чистое майское небо, которое пока еще ничего не подозревало, раскинувшись за широкими окнами актового зала во всей своей голубизне.
Валентин Борисович сверкал очами, пальцы его хищно шевелились. Похоже было, что он слегка помрачился рассудком. Но минута триумфа и помрачения длилась недолго. В переднем ряду встал мужчина в штатском и тихо, но внятно произнес:
– Прекратите, Завадовский!
И Валентин Борисович мгновенно сник, осунулся, помельчал…
– Простите, Роберт Павлович… – прошептал он, поклонился и быстрыми шагами ушел со сцены за кулисы.
Зрители, облегченно вздохнув, проводили его хлопками.
На сцену выпорхнула Светозара Петровна с лицом чуть бледнее обычного и крикнула в зал:
– Концерт окончен!
Последний номер, несмотря на его безусловную сенсационность, несколько испортил праздничное настроение кооператоров. Опять повеяло страхами и загадками памятной ночи, о которых хотелось бы забыть навсегда. Кооператоры расходились встревоженные, потому как нельзя кстати маячил впереди банкет, где можно будет забыться и залить тревоги вином.
Генерал проводил Ирину до щели и, уже прощаясь, вдруг сказал:
– Ирина Михайловна, я давно хотел спросить: какие у вас планы на лето?
Ирина замялась. Планов никаких у нее еще не было. По правде сказать, все эти дни на новом месте проскочили впопыхах; ее не покидало вокзальное ощущение временности, а потому строить какие-либо планы она просто боялась.
Генерал, не дождавшись определенного ответа, продолжал:
– Я хочу предложить вам с Егором провести лето у меня на даче. Это в семидесяти километрах от города в сторону Приозерска. Там немного запущено после смерти моей супруги, но вполне сносно…
– Спасибо, Григорий Степанович, я как-то не знаю…
– После будете «спасибо» говорить. Когда у вас отпуск?
– В июле. Впрочем, я не знаю – отпустят ли. Я всего третий месяц на этом месте. Отпуск мне еще не положен.
– Это в училище-то? Отпустят! – сказал генерал. – Начальник училища – бывший мой подчиненный.
Ирина не знала – благодарить генерала или нет. Настолько неожиданным было его предложение, что она не успела взвесить, удобно ли, что скажут посторонние… впрочем, что за ерунда! Какие посторонние?
– Ну, вы подумайте, потом скажете. Я настоятельно советую и приглашаю. Мальчику будет хорошо, – сказал Григорий Степанович, обратив взгляд на Егорку и потрепав того по плечу. – И вам, надеюсь, тоже… И мне… – добавил он после паузы неожиданно дрогнувшим голосом. – Всего доброго! Желаю весело провести вечер! – закончил он бодрым опять голосом, повернулся и пошел к своему дому.
– Ну что, Егор? Поедем к Григорию Степановичу? – растерянно спросила Ирина.
– Поедем! – обрадовался Егорка, но тут же вспомнил: – А папа?
– Папа… – упавшим голосом повторила Ирина. – В общем, это еще не скоро, посмотрим…
На банкет к семи часам вечера она пошла с неохотой, чуть ли не по обязанности: не любила выделяться. В ресторане ей указали, куда садиться; столики компоновались по лестничным клеткам, и Ирина обнаружила за своим Ментихиных и чету Вероятновых, остальные соседи по этажу отсутствовали: Сарра Моисеевна по возрасту, я – по занятости совсем другими делами, прочие – по неизвестным причинам.
Здесь уже торжественная часть прошла мигом в виде тоста Светозара Петровича «за дружбу и взаимопонимание», после чего торжество рассыпалось на отдельные застолья – где скучнее, где веселее, официанты работали спустя рукава, посетитель был больно уж беден – восемь пятьдесят на человека! – они почти не скрывали презрения… а когда по рукам пошли бутылки водки, принесенной «с собой» в двух сумках Клары Семеновны, то все стало знакомо и неинтересно…
Разговор за столиком Ирины не вязался. Вероятнов отмалчивался; все еще таил обиду на кооператоров, сместивших его с поста, хотя – видит Бог! – нужен он ему был как собаке пятая нога, да и новый председатель чувствовал себя в соседстве с предшественником неуютно. Ментихина придвинулась к Ирине и слово за слово начала целенаправленный разговор о жизни: хватает ли денег? скоро ли вернется муж из командировки? что будет летом делать мальчик? неужели в городе останется?.. вы простите, Иринушка, что я вторгаюсь, но с мужем у вас все, так сказать, в порядке?.. извините, Бога ради!
– Я видел его, – вдруг брякнул Вероятнов после рюмки.
– Кого? – удивилась Ирина, ибо Вероятнов обращался к ней.
– Мужа вашего.
– Где? – вскинулась Ирина, будто Демилле был потерянным в городе, хотя достаточно было позвонить мужу на работу, чтобы он отыскался.
– На демонстрации, – ответил Вероятнов.
Он перестал жевать и удивленно уставился на Ирину – больно уж она переменилась в лице! Ментихина обратилась в слух.
– На демонстрации… – повторила Ирина. – Он никогда на демонстрации не ходил.
– А тут пошел. Да еще с портретом, – Вероятнов хохотнул, вспомнив нелепый вид Демилле.
Пришлось ему рассказать подробнее об их встрече. Ирина пришла в себя («В самом деле, чего я волнуюсь? не маленький! ему, видно, все равно, раз на демонстрации ходит!»), но старушка успела все же определить для себя, что дела в семействе Демилле обстоят неважно.
