Александр Бачило - День гнева (сборник)

— Вы думаете, такие общества могут существовать и сегодня?

— Что может им помешать? Деятельность подобных обществ не может быть прерывистой.

— И они могут хранить тайны неизвестного нам оружия?

— Разумеется.

— А доказательства? Следы?

Доктор Хэссоп неторопливо откинулся на спинку удобного кожаного кресла:

— Доказательства? Ты же листал досье, Эл… А этот перстень с огнем в гнезде… Разве этого мало?

Мы помолчали. Потом шеф сказал:

— Конечно, мы рискуем, Эл. Но чем мы рискуем? Средствами.

— Не только, — усмехнулся я. — Кое-кто рискует и жизнью.

— Это так. Но риск — это твоя работа. А любая находка, связанная с алхимиками, может подарить Консультации невероятные возможности, Эл…

— И вы знаете, где искать? Вы нашли выход на алхимиков?

— Мы не знаем, Эл, выход ли это, но кое-что мы нащупали. Это очень тонкая ниточка, с такими умеешь работать только ты. Ты отправишься на станцию Спрингз-6, это совсем крошечная станция в бобровом штате. Все, что от тебя потребуется, Эл, это терпение. Ты будешь гулять по улицам, заходить в аптеки и в лавки, бродить по перрону, думать о вечности. Потом к тебе подойдет человек.

— Думать о вечности, это обязательно?

— Можешь думать о бабах, Эл, это неважно.

— А потом ко мне подойдет человек… Как я его узнаю?

— Тебе не надо его узнавать. Он сам узнает тебя. Мне не нравится такой подход, но мы были вынуждены согласиться на это. Никаких других условий у нас не приняли. Человек, который к тебе подойдет, возможно, и выведет нас на алхимиков.

— И что же он мне передаст? Золото, более чистое, чем природное? Порошки Нострадамуса? Философский камень?

— Не шути так, Эл. Он назовет тебе адрес. Я не знаю, что это будет за адрес. Может, предместье Каира, может, катакомбы Александрии. А может, это будет мадрасский или афинский адрес, я ничего не знаю, не могу даже предполагать. Но если, Эл, мы получим адрес, нас ничто уже не остановит.

— А если он раздумает? Если он не назовет адреса?

— Именно поэтому мы посылаем тебя, Эл, — шеф наклонил голову и смотрел на меня холодно, с полным пониманием ситуации. — Главное, чтобы этот человек подошел к тебе. Если он подойдет, ты обязан вырвать у него адрес. Как — это уже твое дело. Я знаю, ты все умеешь, Эл. В данном случае ты абсолютно свободен в действиях, и пусть тебя ничто не смущает.

Доктор Хэссоп согласно кивнул. Было видно, что они много обо всем этом думали. Есть много вещей, что развязывают язык самого сдержанного, самого молчаливого человека. Чтобы кого-то разговорить, совсем не нужен испанский сапог, правда, Эл?

— Спрингз-6 — убогое, заброшенное местечко, Эл.

Я кивнул. Я уже проглотил информацию. Ничего больше они мне не обещали, но дело выглядело достаточно ясным. Я уже собирался встать, когда шеф, будто вспомнив что-то, сунул руку в карман и извлек из него фотографию.

— Вот кстати. — заметил он, — ты помнишь этого человека?

Я засмеялся:

— Надеюсь, в Спрингз-6 ко мне подойдет не он?

Шеф строго наклонил голову:

— Разумеется, не он. Но этот человек, Эл, нас тоже интересует. Уверен, при встрече надо ему помочь.

Человека, изображенного на фотографии, я, конечно, узнал.

Бобровый штат не случайно называют еще штатом тертых людей. В свое время они шли с востока, шли долго, они осели в этих краях прочно. Их скрипучие фургоны, их длинноствольные ружья вселяли ужас в индейцев. Но человек с фотографии попал в бобровый штат не на фургоне. Он попал туда с воздуха.

— Внимательно приглядывайся к людям, Эл, ты это умеешь. Внимательно приглядывайся к каждому человеку.

В Спрингз-6 я приглядывался к каждому человеку, не моя вина, что нужный человек ко мне так и не подошел…

Я вздрогнул.

Где-то в голове поезда щелкнуло несколько выстрелов (похоже на автоматные), поезд дернулся и, кажется, начал сбавлять ход. Не знаю почему, но я вдруг вспомнил о маленьком малайце, которого его приятели назвали Паулем. Он мне страшно не понравился при нашей стычке на перроне, и сейчас, услышав выстрелы, я почему-то вспомнил о нем.

Хлопнула дверь тамбура.

Я оглянулся.

Мои предчувствия меня не обманули: это были малайцы. Их было двое, и один из них ткнул меня в бок стволом короткого армейского автомата. Теперь я понял, чем были заполнены их тяжелые саквояжи… Понял я и то, что сопротивляться бессмысленно.

3

Начни свое дело в срок и вовремя его кончи. Совсем не спеши, не надо спешить, зачем нам спешить, Эл? Но никогда не медли, медлят проигрывающие.

Оказалось, малайцы знают не только свой пронзительный носовой язык. Обыскав меня, внятно и ясно, даже не прибегнув к помощи прикладов, они объяснили мне, куда я должен пройти и где должен сесть.

Я не возражал.

Они не казались теперь шумливыми, как полчаса назад на перроне, зато я никак не мог подсчитать — сколько их? Они входили и выходили, все были похожи друг на друга, и то я вдруг убеждал себя, что их не более семи, то вдруг начинало казаться, что их не менее дюжины. Впрочем, благодаря натренированной памяти, я сразу смог выделить из них троих и прежде всего, конечно, Пауля — того самого, с кем столкнулся на перроне. Он тоже не забыл об этом, он остро, он нехорошо косился в мою сторону, чем-то я его здорово задел. Второй, некто Йооп, так запомнилось мне его имя, сразу присел в углу вагона и, зажав автомат между ног, сидел там тихо, похожий на обезьяну, обряженную в спортивный костюмчик и в мягкий тонкий берет. Третьего из тех, кого я выделил, звали Роджер, похоже, малайцы его слушались. По крайней мере, именно к нему бежали они с вопросами. А запомнить его было легче всех — левую его щеку пересекал короткий, грубо залеченный шрам. Как ни странно, Роджера это нисколько не портило, и со шрамом на щеке он выглядел привлекательнее своих приятелей.

Что же касается пассажиров, которых согнали в вагон со всего поезда, их оказалось меньше, чем я думал — человек тридцать, от силы тридцать пять. Они даже не заполнили вагон. Среди них я увидел, естественно, усатого франта в отличном темном костюме из тонкой шерсти (плащ он держал в руке) и с резной тростью. Он явно был с юга, от него так и несло магнолиями.

Здесь же сидел мамалыжник из Теннеси, он сам так представился. Он ехал в гости к сестре и экономил на ночном поезде. Совершенно растерянный, он успел это рассказать за считанные минуты. Казалось, он ждал утешения, но ему понимающе кивнули лишь фермеры, постаравшиеся как можно поглубже заткнуть под сидения свои большие плетеные корзины. Явно потомки мормонов и сами мормоны — плотные, белобрысые, нравственные, трудолюбивые. Не знаю, почему я так подумал, скорее всего, по ассоциации все с той же «Книгой Мормона».

Остальные, похоже, были местные — пожилые люди, смирные, как бобры. Никто из них ни в чем не перечил малайцам, впрочем, и малайцы не вели себя грубо. Бросив на пол пару пластиковых мешков, они подняли на ноги меня и мормонов:

— Быстро! Заклеить окна!

В мешках оказались старые газеты и клейкая лента.

Мормоны и я, а потом еще два бивера-добровольца, взялись за дело. Поезд к этому времени остановился, похоже посреди большой лесной поляны, но, может, я просто не видел в темноте деревьев. Малайцы сосредоточились у входов, среди них стоял и Пауль, я старался не оборачиваться в его сторону. Но даже Пауль забыл про меня, так малайцев заворожили мормоны. Они действительно умели трудиться, они трудились аккуратно и споро, они трудились, как пчелы, очень скоро окна были заклеены газетами.

Я воспользовался моментом.

— Кажется, там стреляли… — Я кивнул в ту сторону, где должен был находиться локомотив — Надеюсь, никто там не пострадал?

Роджер, человек со шрамом, усмехнулся:

— Машинист корчил из себя героя. Его подстрелили.

И пояснил нам:

— Нам нужны не герои. Нам нужны заложники.

— Где мы остановились?

Роджер счел меня слишком назойливым:

— Сядь на свое место и помолчи.

Он был чуть ли не вдвое ниже меня, но оружие давало ему абсолютное преимущество. Я пожал плечами:

— Может, машинисту нужна помощь? Я умею перевязывать раны.

— Помощь? Машинисту помощь уже не нужна.

Двери со стороны локомотива вдруг раздвинулись, вошли еще два малайца, оба с автоматами. Они удовлетворенно взглянули на заклеенные окна, а потом рассадили пассажиров парами, заодно связав створки раздвижной двери крепкой тяжелой цепью, извлеченной из кожаного саквояжа. На эту же цепь, работая осторожно, вдумчиво, они подвесили на растяжках три рубчатых медных цилиндра, видимо, начиненных взрывчаткой. Я поежился, заряд был не мал. Подтверждая мои подозрения, Роджер, человек со шрамом на щеке, беззлобно объяснил: сунетесь к двери, попытаетесь их открыть, весь вагон разнесет в щепы.