Леон де Винтер - Право на возвращение
Брам должен оставить малыша в покое. Они оба заслужили это.
— Зачем ты все это делал? — проворчал он.
— Я думал… Я еще не закончил! Господи, Брам, да что с тобой?
— Извини, Икки, — так что ты нашел?
— По-моему, — сказал Икки, едва ли не виновато, — по-моему, и Яап, и твой мальчик, и другие были просто украдены. Раньше такое случалось. Мамелюки в Египте, каста рабов, купленных или украденных мальчиков, мальчиков-христиан, из которых выращивали воинов ислама. И оттоманы занимались этим веками: крали христианских мальчиков, обучали их и превращали в воинов ислама, смотри-ка, сколько я всего разыскал: янычары, мальчики, которых насильно вывозили с Балкан и в специальных лагерях воспитывали из них воинов ислама. Брам, ты же историк, ты знаешь об этом! Почему они не моглии повторить это теперь? Похищать еврейских детей и воспитывать из них самоубийц! Это тоже метод борьбы с врагом! При помощи вражьих детей!
Брам придвинул стул, сел и устало поглядел на Икки.
— Икки, милый, ты ошибся. Бессмысленное занятие. Безумные поиски мировой закулисы! Исраилов превратился в религиозного фанатика — о'кей, замечательно. Что случилось с Яапом — я не представляю. Но мой малыш, мой Бенни, был изнасилован и убит педофилом. Чем бы ты там ни занимался — заткнись-ка, а? Я не могу больше это переносить. Я… я должен оставить своего сына в покое. Я не могу снова начать искать его. Я покончил с этим двенадцать лет назад.
Тель-Авив
Через пять дней
Апрель 2024
Офис Балина помещался в сером бетонном строении возле старого порта. Двадцать лет назад район этот пережил расцвет, тысячи молодых людей, беспечно слонявшихся между кафе и клубами, еще не понимали тогда, что непрестанные ракетные обстрелы из пограничных деревень — всего в нескольких километрах отсюда — скоро заставят их покинуть страну. И район снова станет таким, каким он был в восьмидесятых-девяностых годах прошлого века: безлюдным, продуваемым всеми ветрами, наводящим уныние.
Вывески над входом не было, но все знали, что здесь находится Шабак, служба, которая поддерживала страну с ампутированными конечностями в стоячем положении и охраняла ее жизненные интересы при помощи строжайших правил безопасности.
Брам назвал свое имя охране, и юная девушка в форме, классическая сефардская красотка с собранными в высокую прическу волосами и не накрашенная, проводила его до кабинета Балина. Самая умная и самая толковая молодежь страны работала на Шабак, страна, собственно, существовала благодаря им. Девушка, которая шла рядом с Брамом, стала бы в другое время и в другом месте талантливой студенткой-физиком или многообещающей художницей. Здесь и сейчас она была бойцом.
Без стука раскрыв дверь, девушка пропустила Брама в кабинет. Балин сидел за столом по-рабочему, без пиджака; он взмахнул рукой, указывая Браму на длинный стол, за которым уместилось бы человек тридцать, и поднялся.
Просторное помещение, светло-серые стены, в углу — шкафы с аппаратурой и экраны, единственное окно выходит на глухую стену. Рабочее место современного монаха.
— Привет, Ави.
— Привет, Ицхак.
— Садись.
Брам выдвинул один из стульев и сел. Балин надел пиджак — невозможно представить себе Балина, беседующего с кем-либо без пиджака, — переложил с места на место несколько досье, вытащил тонкую красную папочку и сел против Брама, положив ее перед собой. На нем был синий галстук, тот самый, подаренный Брамом.
— Будешь что-нибудь пить?
— Нет, спасибо. Красивый галстук у тебя.
Балин улыбнулся:
— Я подумал — дай-ка надену его. Цена на них, на те, что от Hermès, сейчас просто запредельная.
— Они и тогда так стоили, Ицхак.
— Тогда ты меня любил.
— Я всегда тобой восхищался, да. Энергией, с которой ты гонялся за своей мечтой, — за миром на Ближнем Востоке.
— Ты, кажется, тоже об этом мечтал?
— Я — жертва самообмана.
— Не ты один, Ави.
Они грустно смотрели друг на друга, обоим было неприятно вспоминать прошлое и вдребезги разлетевшиеся иллюзии, связанные с ним.
— Казахстан, — сказал наконец Балин. — Там есть чудесные места для отдыха. Страна разрушена землетрясением. Русские забрали себе север, но на юге фанатикам удалось построить священный исламский халифат. Помнишь фильм, который снял этот аидише[87] комик, как его, кстати, звали?
— Барон Коэн. Фильм назывался «Борат». Ты нашел кого-то, кто хочет туда поехать?
— Нет. Мы точно никого не пошлем. А Моссад — они просто дети по сравнению с нами.
— Так что, получается, я могу ехать.
Балин постучал пальцем по красной папочке:
— Это выглядит, как отчет больных на всю голову заговорщиков. Вы просто обязаны поступить к нам на работу, я не шучу, Ави.
— Только если ты предложишь нечто такое, от чего мы не сможем отказаться.
— Вы получите неограниченные возможности для розыска пропавших детей. В конце концов, именно это занятие позволило нам понять, что происходит.
— Отпусти меня в Казахстан.
— Как ты собираешься это сделать?
— Достань мне голландский паспорт, у тебя ведь везде связи, разве нет?
Балин, казалось, не отреагировал на идею Брама.
— А дальше что?
— Дальше я обращусь к истинной вере. Стану мусульманином. В городе, где родился Исраилов, в Алма-Ате, или как она там теперь называется, они устроили что-то вроде музея. Исраилов у них — великий человек, казахский Эйнштейн. К ним со всего мира съезжаются волонтеры, помогают восстанавливать страну. Из Европы тоже. Я хочу туда попасть.
— Мы не знаем в точности, какими банками данных они пользуются для контроля документов.
— Да ладно, Ицхак, ничего у них нету. После землетрясения все линии связи или оборваны вовсе, или серьезно повреждены. Страна лежит в развалинах. Они рады всякому, кто готов на них вкалывать.
— Послушай, Ави. Даниел Леви, без сомнения, был Яапом де Фрисом. Мы безгранично благодарны вам. Работа действительно была проделана первоклассно…
— Благодари не «нас», а Икки Пейсмана.
— Да, поразительный парнишка, придется нам забрать его, Ави, мое сочувствие к тебе безгранично, но придется тебе справляться самому или тоже поступать к нам.
— Продолжай, — бросил Брам.
— Только какое отношение это имеет к твоему сыну? В группе, работавшей с твоим отцом, было три еврея: Френкель, Бернар и этот австралиец Шарп. Вместе с твоим отцом — четыре. У двоих пропали внуки, оба осенью две тысячи восьмого года. И один мусульманин, который тогда не стал еще верующим, а пока не сбежал на Запад, состоял в КПСС…
— Такова была плата за то, чтобы работать в серьезной науке и выезжать за границу.
— Точно. Этот мусульманин неожиданно вернулся к вере отцов…
— Ты называешь это «вернулся к вере»? Стал радикалом, уехал в Афганистан и примкнул к талибам!
— Который сделался радикалом и, как вы предполагаете, стал воровать детей у евреев. Боже мой, Ави, — ты хоть подумал, какие у него могли быть мотивы?
— Мотивов нет. Здесь у нас слабое место. Я думаю, он ненавидел моего отца. Возможно, классическая схема: узнал, что отец должен получить Нобелевку. Зависть — страшная сила.
— Но он и сам, кажется, был невероятно успешен в Англии? Со всеми своими патентами он превратился в мультимиллионера.
— Он возненавидел евреев. После того как поработал с ними в Амстердаме. Сол Френкель, Бернар, Шарп, мой отец.
— И подумал так: я увезу с собой их внуков?
Брам понял — защиту Балина будет трудно преодолеть:
— Что еще вам удалось выяснить о Яапе де Фрисе?
— Мы узнали, что он явился из Индии.
— Из Индии?
— Откуда попал туда — неизвестно.
— В Казахстане не искали?
— Мы не Моссад, мы Шабак. И занимаемся внутренними делами.
— То есть своим друзьям из Моссада ты даже не звонил?
— Там, насколько я понимаю, никого нет, кроме секретарши на полставки, которая отвечает на звонки.
— Яап де Фрис провел свою юность в Казахстане.
— Это ваши догадки, но доказательств-то нет.
— Их и не может быть на этом этапе, Ицхак. Кто-то должен поехать в Казахстан.
— Послушай, дружок, вы притащили мне фантастическую историю об ученом, ворующем внуков у своих бывших коллег. Теперь ты хочешь, чтобы я помог тебе проверить эту гипотезу: дал денег и задействовал свои связи?
Брам не мог сдержать улыбку:
— У тебя нет выбора, Ицхак. Тебе придется согласиться, но сперва ты желаешь убедиться, что я действительно хочу туда поехать. Да, я действительно хочу туда поехать. Так что кончай размазывать дерьмо по столу. Ты не хуже меня знаешь: мы не можем просто так отбросить эту гипотезу. Представляешь, а вдруг мы правы? Вдруг этот Исраилов на самом деле вывозил детей в Казахстан? Это не так сложно. Моего малыша он мог запросто взять с собой в Мексику, а оттуда — что два пальца об асфальт — вывезти куда угодно. А Яаппи де Фрис? Увезти на юг Испании, там сесть на паром — и в Марокко. Тогда, в две тысячи восьмом году, это было проще простого. Мне тебя тоже хочется кое о чем спросить. И я уверен, что у тебя есть ответ на мой вопрос. У тебя есть ответы на все вопросы, это твоя профессия, вернее, ты таким родился.
