Урсула Ле Гуин - Обездоленный (Обделённые)
— Я не могу вернуться. Пока еще не могу. Я хочу встретиться с этими людьми.
Эфор стоял и молчал. Быть может, только его многолетняя привычка слуги повиноваться хозяину заставила его наконец кивнуть и прошептать:
— Туио Маэдда, вам его надо. В Шутливом Переулке, в Старом Городе. Бакалейная лавка.
— Паэ говорит, что мне запрещается покидать университетский городок. Если они увидят, что я сажусь в поезд, они могут меня остановить.
— Может, такси, — сказал Эфор. — Я вам вызываю, вы спускаетесь по лестнице. Я знаю на стоянке Каэ Оимона. Он соображает. Но не знаю.
— Хорошо. Прямо сейчас. Паэ только что был здесь, видел меня, он думает, что я сижу дома, потому что болен. Сколько времени?
— Половина восьмого.
— Если я уйду сейчас, у меня будет целая ночь, чтобы найти, куда мне идти. Вызывайте такси, Эфор.
— Я соберу вам чемодан, господин…
— Чемодан с чем?
— Вам будет нужна одежда…
— На мне есть одежда! Дальше?
— Вы же не можете уйти без ничего, — запротестовал Эфор; это больше всего встревожило и напугало его. — У вас есть деньги?
— А… да. Это мне нужно взять.
Шевек уже рвался в путь; Эфор почесал голову и с угрюмым и мрачным видом отправился в холл, к телефону, вызывать такси. Вернувшись, он увидел, что Шевек уже сидит в куртке за дверью холла и ждет.
— Идите вниз, — неохотно сказал Эфор. — Каэ через пять минут у черного хода. Скажите ему ехать по Лесному Проезду, там нет контрольного пункта, не то, что у главных ворот. Через ворота не езжайте, там точно остановят.
— Вам попадет за это, Эфор?
Оба они говорили шепотом.
— Я не знаю про вас, что нету. Утром говорю, вы еще не встали. Спите. На сколько-то времени задержу их.
Шевек взял его за плечи, обнял, пожал ему руку.
— Спасибо тебе, Эфор!
— Счастливо вам, — в полной растерянности ответил слуга. Шевека уже не было.
День, проведенный Шевеком с Вэйей, обошелся ему дорого — почти во все его наличные деньги, а на поездку на такси до Нио ушло еще десять единиц. Шевек вышел на узловой станции метро и с помощью карты добрался на метро до Старого Города. Поднявшись из просторной мраморной станции на улицу, он растерялся. Она была нисколько не похожа на улицы Нио-Эссейя.
Шел мелкий дождь, затуманивавший воздух, и было совсем темно; улица не освещалась. Фонарные столбы стояли, но фонари то ли не были включены, то ли были разбиты. Там и сям сквозь щели ставен пробивались лучи желтого света. Немного подальше из открытой двери, возле которой стояла кучка громко разговаривающих мужчин, лился свет. Тротуар, жирно блестящий от дождя, был усыпан обрывками бумаги и отбросами. Витрины магазинов, насколько Шевеку удалось разглядеть, были низкие, и все были закрыты тяжелыми металлическими или деревянными ставнями, кроме одной, которая выгорела во время пожара и теперь зияла чернотой и пустотой, а в рамах ее еще торчали осколки стекла. Прохожие немыми торопливыми тенями скользили мимо.
Позади Шевека по ступеням поднималась какая-то старуха, и он обернулся к ней, чтобы спросить дорогу. В свете желтого фонаря он увидел ее лицо, бледное, морщинистое, с мертвыми, враждебными, усталыми глазами. В ушах у нее болтались большие стеклянные серьги. Она одолевала лестницу с трудом, сгорбившись то ли от усталости, то ли от артрита, то ли от какой-то деформации позвоночника. Но она не была старухой, как ему показалось сначала; ей не было и тридцати лет.
— Вы не скажете, где Шутливый Переулок? — заикаясь, спросил он у нее. Она безразлично взглянула на него, добравшись до конца лестницы, ускорила шаг и, не ответив ни слова, пошла дальше.
Шевек пошел по улице наугад. Возбуждение от внезапного решения и бегства из Иеу-Эуна перешло в смутную тревогу, в ощущение, что его гонят куда-то, что за ним охотятся, Кучку мужчин у открытой двери он обошел стороной — инстинкт подсказал ему, что одинокому прохожему не следует подходить к таким компаниям. Увидев, что впереди него идет мужчина, тоже один, он догнал его и повторил свой вопрос. Мужчина ответил:
— Не знаю, — и свернул в сторону.
Ничего не поделаешь, надо было идти вперед. Шевек подошел к перекрестку; поперечная улица, освещенная несколько лучше, в обоих направлениях уходила в туманный дождь, вся в тусклых, мрачных, безвкусных светящихся вывесках и рекламах. На ней было множество винных лавок и ломбардов; часть из них была еще открыта. На этой улице было довольно много народа; люди толкались, спешили мимо питейных заведений, входили в них, выходили. Прямо на улице, в сточной канаве, под дождем, укутав голову курткой, лежал человек — не то спящий, не то больной, не то мертвый… Шевек с ужасом, не отрываясь, смотрел на него и на всех остальных, проходивших мимо, не глядя.
Так он и стоял, словно парализованный, пока кто-то не остановился рядом с ним и не заглянул снизу вверх ему в лицо; это был низкорослый, небритый мужчина лет пятидесяти-шестидесяти с искривленной шеей, воспаленными веками и беззубым, смеющимся ртом. Он стоял и заливался идиотским смехом, трясущейся рукой показывая на большого, перепуганного человека.
— Откуда у тебя столько волос, а? А? Столько волос, откуда у тебя столько волос? — бормотал он.
— Вы… вы не скажете, как пройти в Шутливый Переулок?
— В Шутливый? — ага, я и сам шучу, шутить-то шучу, а вот за выпивку не заплачу, потому как нечем. А у тебя не найдется ли синенькой, чтоб выпить рюмочку в такую холодную ночь? Уж наверно, есть у тебя синенькая-то.
Он подошел ближе. Шевек увидел раскрытую ладонь, но не понял и попятился.
— Да ладно тебе, мужик, шуток, что ль, не понимаешь, мне ж только одну синенькую, — бормотал старик, не угрожая и не умоляя, машинально, так и не закрыв бессмысленно ухмыляющегося рта и протягивая руку.
Шевек понял. Он порылся в кармане, нашел остаток денег, сунул их в руку нищего и, похолодев от страха, — страха не за себя, — протиснулся мимо старика, который все еще что-то бормотал и пытался ухватить его за куртку, и кинулся к ближайшей открытой двери. Над ней была вывеска: «Ломбард и Торговля Подержанными Вещами — Самые Выгодные Цены». Внутри, между стойками с поношенными куртками, обувью, шалями, старыми инструментами, разбитыми лампами, разрозненной посудой, старыми канистрами, ложками, бусами, сломанной мебелью и другим хламом, причем на каждом предмете была этикетка с ценой, он остановился, стараясь взять себя в руки.
— Ищете что-нибудь?
Шевек еще раз повторил свой вопрос.
Владелец лавки, смуглый, высокий, ростом с Шевека, но сутулый и худой, смерил его взглядом.
— А вам зачем туда?
— Я ищу одного человека, который там живет.
— Сами-то откуда?
— Мне нужно попасть на эту улицу, Шутливый Переулок. Это далеко отсюда?
— Сами-то вы откуда?
— Я с Анарреса, с Луны, — раздраженно сказал Шевек. — Мне нужно в Шутливый Переулок, сейчас, сегодня вечером.
— Так вы и есть он? Тот самый ученый? А здесь-то какого черта делаете?
— Убегаю от полиции! Вы хотите сказать им, что я здесь, или поможете мне?
— Ах, чтоб меня… — сказал лавочник. — Чтоб меня… Слушайте… — Он замялся, хотел было что-то сказать, потом собрался сказать что-то другое, потом сказал:
— Идите-ка вы отсюда, — и, даже не запнувшись, хотя было ясно видно, что он решительно передумал, продолжил:
— Ладно. Я закрываюсь. Отведу вас туда. Погодите. Черт возьми!
Он ушел в свою заднюю комнату, повозился там, выключил свет, вышел с Шевеком из лавки, запер металлические ставни, запер дверь на висячий замок и, бросив: — Пошли! — быстро зашагал.
Они прошли двадцать или тридцать кварталов, все углубляясь в лабиринт кривых улочек и переулочков, в самое сердце Старого Города. В неровно освещенной тьме мягко падал мелкий, как изморось, дождь, усиливая запахи гнили, мокрого камня и мокрого металла. Они свернули в неосвещенный, без таблички с названием, проулок между высокими старыми доходными домами, нижние этажи которых были заняты главным образом магазинами. Проводник Шевека остановился и постучал в закрытое ставнями окно одного из таких магазинов: «В. Маэдда. Изысканные Бакалейные Товары». Дверь открылась очень не скоро. Хозяин ломбарда посовещался с человеком за дверью, потом сделал знак Шевеку, и они оба вошли. Их впустила девушка.
— Туио у себя в кабинете, проходите, — сказала она, снизу вверх глядя в лицо Шевека в слабом свете из коридора в глубине дома. — Вы — он? — Ее голос был слабым и настойчивым; она странно улыбалась. — Вы правда — он?
Туио Маэдда оказался смуглым мужчиной сорока с лишним лет, с усталым умным лицом. Когда они вошли, он закрыл конторскую книгу, куда что-то записывал, и быстро встал. Он поздоровался с хозяином ломбарда, назвав его по имени, но не отрывал глаз от Шевека.
— Туио, он приходит ко мне в лавку, спрашивает дорогу сюда. Говорит, он — этот… знаешь… ну, который с Анарреса.
