Джеймс Блиш - Дело совести
Слабый порыв ветра пронесся над чашей-впадиной рощицы хвощей и заставил сеть лиан под ногами стражников слегка покачнуться. Хонат автоматически сохранил равновесие. Правда, одна лиана, к которой он протянул руку, злобно на него зашипела и поползла в темноту. Это была хлорофилловая змея, которая поднялась из древнего мрака своего охотничьего уровня, чтобы поприветствовать солнце и высушить на легком ветерке занимающегося утра свои чешуйки. Древесная обезьяна, вырванная из спокойствия своего гнезда разгневанной змеей, перепрыгнула на другое дерево, изливая в пронзительных воплях свое недовольство и всячески понося обидчицу, не забывая при этом совершать спасительные прыжки. Змея, конечно, не обратила на обезьяну никакого внимания, поскольку речи людей не понимала, но группа на краю папоротников одобрительно захихикала, слушая скабрезности подражавшей людям обезьяны.
— Да, не очень-то они вежливы там, внизу, — сказал второй охотник. — Подходящее место для тебя и твоих еретиков, Прядильщик. Ну, пошли.
Пуповина, привязанная к шее Хоната, натянулась, и его охранники зигзагообразными прыжками направились вниз, в чашу Трона Правосудия. Пуповина то и дело грозила зацепиться за его руку, хвост или ногу, делая движения отвратительно неуклюжими. Наверху звездные крылья Попугая замерцали и начали растворяться в голубизне дневного света.
В центре чаши, на блюдце из плетеных лиан стояли плетеные, кожано-лиственные хижины, тесно прижавшиеся одна к другой, привязанные к сучьям, а иногда и свисающие с веток, слишком высоких или тонких, чтобы на них смогли закрепиться лианы. Эти хижины-мешки были хорошо знакомы Хонату, потому что он сам делал такие хижины. Самые лучшие, похожие на вывернутые цветки и автоматически раскрывающиеся от утренней росы, но плотно и надежно смыкающиеся вокруг своего хозяина с наступлением вечера, были его собственным изобретением, плодом труда его умелых рук. Они пользовались большой популярностью, подражатели разнесли имитации по всему лесу.
Хонат оказался в теперешнем положении — на конце тюремной лианы-удавки, — во многом благодаря репутации, которую принесли ему эти хижины. Его слова имели больший вес, чем слова остальных. Слава сделала его архиеретиком, главным врагом, уводящим молодых с пути истинного, человеком, сеющим сомнения в верности Книги Законов.
И, судя по всему, его слова и авторитет открыли ему односторонний проезд в Адском лифте.
Пока группа прыгала между хижин, мешки стали открываться. Из них помаргивали сонные лица обитателей воздушной деревни, выглядывающих из-за крестообразных переплетений набухшей в росе оболочки. Кое-кто узнал Хоната, в этом он был уверен, но не вышел наружу, чтобы последовать за группой стражников. Хотя в обычный день обитатели деревни уже давно бы высыпались, словно спелые плоды, из сердцевин мешков-хижин.
Вот-вот должен был начаться Суд, и они это знали. И даже те, кто провел ночь в лучших мешках Хоната, не решились бы теперь сказать ни слова в его защиту. Все знали, что Хонат НЕ ВЕРИТ в Гигантов!
Теперь Хонат видел и сам Трон Правосудия. Это было сооружение, сплетенное из тонких, высохших лиан, со спинкой и подголовником из живых орхидей. Очевидно, они были пересажены туда, когда создавался Трон, только никто не помнил, когда именно. Времена года в этом мире отсутствовали, и не было особой причины сомневаться, что орхидеи цвели там вечно. Трон был установлен с краю над Ареной Правосудия, и в свете наступавшего дня Хонат видел уже сидевшего там Вершителя Судеб племени. Его окаймленное белым мехом лицо серебристо-черным пятном выделялось на фоне огромных цветов.
В центре Арены располагался Лифт.
Хонат раньше присутствовал на одном из актов правосудия и видел Лифт в действии, но до сих пор с трудом верил, что следующим пассажиром в Ад окажется сам. Лифт был всего лишь белой корзиной достаточной глубины. Вделанные по ее бокам острые шипы не позволяли выбраться. К ее краям были привязаны три плетеных каната, свисавшие с деревянного ворота, который вращали два стражника.
Процедура транспортировки осужденного была проста до минимума. Обреченного помещали в корзину, которую опускали вниз. По провисанию канатов определяли, что она достигла Поверхности. Жертва покидала корзину, а если не желала вылезать наружу, судей наверху это не волновало. Корзина оставалась внизу до тех пор, пока осужденный не умирал с голоду. Иногда же Ад поверхности расправлялся с ним каким-нибудь другим способом. Лишь после этого барабан вращали в обратную сторону, и корзину поднимали наверх.
Сроки приговора менялись в зависимости от тяжести преступления. Но это была чистейшая формальность. Хотя по истечении срока изгнания корзину аккуратно опускали на Поверхность, в нее, конечно, до сих пор никто и никогда не возвращался. В мире, где нет смен времен года и луны, долгие промежутки времени трудно определить с достаточной точностью. Корзину могли опустить с ошибкой в тридцать-сорок дней в любую сторону от назначенного срока. Но если трудно отмерять время в мире вершин, то в Аду поверхности, скорее всего, это попросту невозможно.
Стражники привязали свободный конец лианы Хоната к ветке и расположились рядом с пленником. Один из них рассеянно передал Хонату шишку, и бедный заключенный попытался отвлечься от невеселых дум, извлекая из нее сочные съедобные семена. Но они сейчас почему-то казались совсем невкусными.
На Арену начали выводить других обвиняемых, и Вершитель довольно переводил взгляд черных глаз, наблюдая за процедурой со своего насеста. Доставили Матилд — Разведчицу Еды. Она вздрагивала, шерсть на ее левом боку потемнела и слиплась, словно она опрокинула на себя древесный резервуар бромеледа (в лесу водилось и такое растение). За ней ввели Аласкона Навигатора, мужчину средних лет, лишь ненамного моложе Хоната. Его привязали неподалеку, и он сразу уселся, с безразличным видом пережевывая стебель съедобного тростника.
Подготовка к процедуре шла тихо и спокойно. Было произнесено лишь несколько слов. Но когда стража привела Сета Иглодела, тишина кончилась. Он то кричал, то упрашивал, вопил от ярости и выл от страха. Все, кроме Аласкона, повернулись, разглядывая крикуна. Из коконов жилищ вынырнули головы любопытных.
Секунду спустя над краем Арены показались стражники Сета. Теперь они сами что-то кричали. Сета тесно окружала группа стражников, и его голос становился все громче. Всеми пятью конечностями он пытался остановиться, хватаясь за любую подходящую ветку или лиану. Едва его общими усилиями отрывали от одной, он тут же хватался за другую. Тем не менее группа неумолимо приближалась к Арене. Два фута вперед, один назад, три фута вперед…
Охранники Хоната снова занялись вкусными и питательными семенами шишек. Прядильщик заметил, что во время суматохи на Арену доставили Чарла Чтеца. Тот сидел напротив Аласкона, расслабив плечи и равнодушно глядя вниз на сеть лиан. От него веяло отчаянием. Один взгляд на Чарла заставил Хоната поежиться.
Со своего высокого трона заговорил Вершитель.
— Хонат-прядилыцик, Аласкон-навигатор, Чарл-чтец, Сет-иглодел, Матилд-разведчица, вы вызваны сюда, чтобы ответить правосудию!
— Правосудия! — завопил Сет, пружиной вырвавшись из рук стражников, а затем опрокинутый рывком лианы. — Нет правосудия! Почему меня, который совершенно не имеет отношения…
Стражники схватили Сета и мускулистыми коричневыми ладонями зажали ему рот. Вершитель, явно злорадствуя, удовлетворенно наблюдал за действиями стражи.
— Вам предъявлено три обвинения, — продолжил Вершитель. — Первое — вы рассказывали детям заведомую ложь. Второе — вы бросили тень сомнения на божественность порядка среди людей. Третье — вы отрицали истинность Книги Законов. Каждый из вас может говорить по очереди в порядке старшинства. Хонат-прядильщик, ты можешь обратиться к суду первым.
Хонат, слегка дрожа, поднялся. Но вдруг почувствовал удивительно сильный порыв былой независимости.
— Ваши обвинения, — начал он, — основаны на одном: отрицании Книги Законов. Я не учил ничему, что противоречит нашей вере, и не бросал сомнений ни на один из законов, изложенных в Книге. И поэтому я отвергаю ваше обвинение.
Вершитель недоверчиво посмотрел на него сверху вниз.
— Очень многие люди говорили, что ты не веришь в Гигантов, Хонат, — сказал он. — Новой ложью ты не добьешься от суда снисхождения и милосердия.
— Я отрицаю обвинение, — настаивал Хонат. — Я верю в Книгу Законов в целом, я верю в Гигантов. Я учил лишь, что Гиганты не были реальны в том смысле, в каком реальны мы. Я учил, что они — символы высшей реальности, и их не следует воспринимать как реальных лиц.
— А что же это за высшая реальность? — настороженно спросил Вершитель. — Опиши.
