Максим Далин - Зеленая кровь
Они выбирались на берег, стряхивали воду со шкур, поднимая облака водяной пыли и мелких брызг; Рамон скакал вокруг Локкера, обнимая его лапами за передние ноги, толкался — хотел повалить и теребить за уши и за губы, как щенка. Лосенок отстранялся, шарахался, носился по берегу широким махом — и щенок носился следом, приседал от восторга, взлаивал и снова носился, а когда бегать становилось жарко, друзья снова бросались в воду…
И когда они уже устали от игры и стояли на траве, тяжело дыша и капая со шкур, вдруг случилось нечто очень странное — и дико страшное.
Рамон, конечно, учуял первым. Он обернулся и залаял срывающимся, захлебывающимся фальцетом — Локкер тут же понял, что его друг в ужасе и пытается это скрыть. Лосенок обернулся — и перекинулся.
Потому что, если и был какой-то шанс, то только этот: в Старшей Ипостаси и на Старшую Ипостась обычно не нападают. Но душа лосенка, вернее, обе части его души, просто изнемогала от чудовищной смеси боли, ярости и леденящего страха.
А Рамон, вероятно, уловил это впервые за время их дружбы. Он тоже перекинулся и чувствовал, судя по лицу и по ощущению от мыслей, весьма близко похожие вещи.
А ЭТОТ бесшумно вышел из зарослей.
Он уже раздался за лето, и шкура не висела на нем мешком, как бывает весной — но глыбой мускулов и жира пока не выглядел. Просто исчерна-бурая шерсть лоснилась и издавала отвратительный хищный запах, а двигался он, как неторопливый убийца: спокойно и методично, якобы неуклюже, нарочито медленно.
И Старшая Ипостась его совершенно не украшала. Потому что, несмотря на сытое лето, его физиономия все равно выглядела худой и жесткой, жесткой и мертвенно безразличной, только маленькие цепкие глаза шарили по берегу очень живо.
ЭТИ не умеют ни улыбаться, ни удивляться, ни показывать боль или злость. Говорят, под шкурой — или кожей, если речь идет о Старшей Ипостаси — обтягивающей их черепа, нет ничего, что двигало бы ее. И лицо похоже на череп. На вытянутый череп с цепкими живыми глазами.
Лосиный Ужас пришел. Остановился поодаль, ссутулившись, свернув громадные ступни внутрь и свесив тяжелые руки с когтями вроде длинных черных лезвий.
И Рамон ухватился за Локкерово плечо.
А медведь рассматривал их с ног до головы — и по бесстрастной маске его лица было совершенно непонятно, о чем он может думать.
Рамон сипло зарычал.
— Уймись, а, — сказал медведь. В его голосе послышалась насмешка, которую лицо не отражало. — Уймись, не люблю. Не люблю вашего брата, а убивать сейчас не хочу.
— Так я тебе и дался, — огрызнулся Рамон, показывая клыки. — Вали своей дорогой!
— Лосенка охраняешь, — сказал медведь непонятно — то ли вопросительно, то ли утвердительно. — Хороший лосенок. Помню, бродил тут по краю болота, совершенно одинокий, такой маленький и вкусный…
Локкер инстинктивно склонил голову.
— Ну давай, — прошептал он так тихо, что человек и не расслышал бы. — Давай, напади. Я буду защищаться, мы вдвоем будем, не думай, что тебе так сойдет…
Рамон звонко гавкнул — и на сей раз в его голосе не было страха, только злость и отвага. Медведь не двинулся с места.
— Храбрые, — сказал он еще непонятнее, а потому тон напоминал очень холодную издевку. — Просто парочка храбрых воинов. Ну что ж. Пес будет кусаться, лось ударит рогами, а Зеленый все это увидит. Когда-нибудь это будет.
Рамон ничего не заметил, он все-таки вырос в городе, среди домашних собак, но по телу Локкера пробежала дрожь. Перед его внутренним взором прошло что-то неописуемо огромное, живое, бесформенное — и такое сильное, что даже ураган, ломающий сосны, как щепки, казался на этом фоне слабым мельтешением бабочкиных крылышек. И этот поток силы прокатился по душе лосенка, как волна, и медленно схлынул.
Локкер выпрямился.
— Ты кто? — спросил он так громко, как сумел — то есть, не шепотом, а вполголоса.
Медведь оттянул и приподнял верхнюю губу — это было отвратительно и похоже на оскал, но Локкер вдруг понял, что Лосиный Ужас пытается ухмыльнуться.
— Я — тот, кто слышит, — сказал он, блеснув влажной белизной клыков. — Я слушаю лес. А вы, детки, бегите играть. Оно идет. Но оно еще не пришло. Вы успеете подрасти. Вам понадобится много сил.
Теперь, кажется, почувствовал и Рамон. Лосенок и щенок инстинктивно прижались друг к другу плечами — не из страха перед медведем, из другого страха, перед чем-то неизмеримо большим, чем любой зверь, перед этой сметающей стихийной силой.
Перед Зеленым, мелькнуло у Локкера в голове, и от этой мысли ноги превратились в песок, который вот-вот осыплется. Благие Небеса!
— Идите-идите, — повторил медведь и снова изобразил усмешку-оскал. — Ты, лосенок, хорошее, конечно, угощение, но мы с тобой не будем испытывать судьбу. Мы с тобой еще встретимся, потом, нескоро — и тогда нам обоим надо будет как-то удержаться в этой жизни… Перед лицом того, что идет…
Локкер перестал понимать смысл медвежьих слов — но понимал эту волну жара, пронизывающую все тело, все кости насквозь. И окончательно опомнился, только когда вдруг понял, что медведь ушел.
Исчез тихо, как полевка в траву, не шелохнув прибрежные кусты краснотала…
Когда Локкер закончил рассказ, некоторое время все молчали. Потом окончательно проснувшийся Мэллу сказал тихо:
— Медведи могут понимать зов… Зеленого… Мать когда-то говорила.
— Медведи накапливают в себе энергию леса, — сказал Хольвин. — Я толком не знаю о Зеленом… но я знаю, что любой медведь — аккумулятор жизни. Поэтому этот зверь и сидит у них в клетке, поэтому они не убили его до сих пор: это старый и странный зверь, он просто излучает энергию, а трупы им кормятся…
Псы глухо зарычали.
— Знаешь, что… — задумчиво мурлыкнул Мэллу и потерся об колено Хольвина подбородком. — Я, кажется, знаю, что можно сделать. Я могу поговорить с этим медведем…
— Там забор, — сказал Локкер.
Кот пренебрежительно усмехнулся.
— Ты, лось, не еда только потому, что псу старый друг. Глупые вы звери, травоядные…
Локкер не обиделся. Рысь есть рысь. Он прекрасно знал, что такое рысь.
— Не дразни Локкера, — сказал Хольвин. — Но поговорить с этим медведем было бы просто великолепно. Именно потому, что он, я надеюсь, понимает… некоторые необъяснимые вещи.
— Отчего вдруг приходит страх? — спросил Локкер. — Без причины, да? Ни с того, ни с сего?
Хольвин кивнул.
— Ну, вы, рогатые, наверное, всегда чего-нибудь боитесь, — сказал Мэллу. — Лось — не показатель. А я — показатель. Я чую. Я ничего не боюсь, но я чую… как что-то растет.
Псы согласно закивали. Рамон сказал:
— Здорово, что ты идти не боишься. Там — мертвяки.
— Мне плевать, — сказал Мэллу. — Я счастливый. Я любил, такую кошку любил… мурр-рр… Шикарную кошку. Будут котята. И еще — я собираюсь охотиться в лесу… так что мне плевать на мертвяков, бобик.
Хольвин почесал его за ухом — и кот потянулся всем телом.
— Я пойду ночью, — сказал он с тенью самодовольной усмешки. — В темноте люди не видят. А если будет дождь, так это еще и лучше.
— А я пойду сейчас, — сказал Локкер и поднялся. — Мне жаль от вас уходить, но это нужно.
Хольвин кивнул и улыбнулся на прощанье — Локкер потянулся к нему, давая погладить себя по переносице. Потом вышел из комнаты; Рамон выбежал на дождь его проводить.
— Передай привет Ирис, — сказал он грустно. — Жаль, что я ее никогда не видел.
— Еще увидишь, — улыбнулся Локкер. — Ты приходи к пруду, когда луна станет совсем круглой. И я приду.
И перекинулся, чтобы Старшая Ипостась не вымокла насквозь…
Хольвин оставил рысь обдумывать услышанное, накинул плащ с капюшоном и, сопровождаемый Шагратом, тоже вышел во двор.
Пахло водой и мокрым сеном. Дверь в импровизированный денник была раскрыта настежь, и с крыльца отлично виделось все, происходящее внутри. Под навесом на ворохе соломы лежал Дэраш в Старшей Ипостаси и задумчиво жевал антоновское яблоко. Рядом сидела Лилия в потрепанном джинсовом костюме и резиновых сапогах, тоже грызла яблоко и рассказывала про лес. Из-за решетчатой загородки торчали любопытные физиономии коз. Корзина с яблоками стояла так, что при желании дотянуться до угощения мог кто угодно.
При виде Хольвина Лилия просияла и вскочила. Дэраш мотнул челкой, мельком взглянул на него и откусил кусочек яблока. Козьи мины сделались еще заинтересованнее.
— Господин посредник, как дела? — спросила Лилия весело.
— Зови меня Хольвином, — сказал Хозяин. — Не такой уж я старый. Не замерзла?
Лилия отрицательно качнула головой, грустно улыбнулась:
— Не отвечаете, значит, денег не дают…
— Потерпите. Слишком большая сумма для нашего Фонда, больше полумиллиона, все-таки… Как ты себя чувствуешь, Дэраш?
