Агами - Алексей Владимирович Федяров
За каждой революцией, если приглядеться, эти образы. И тогда, во время совещания, они подействовали с портретов на стенах. Подействовали, потому что были ещё коллеги, дух Лубянки оставался, старые кадры, остатки Большой системы, когда нельзя было быть не чекистом. В той, старой, по крупицам созданной реальности они руководили строительством дорог и градостроительством, банками, метро, всеми видами связи, запусками спутников и даже службой «Гидромета». Работать мог кто угодно, был бы лоялен. Но руководить там, где бюджет и власть, — только чекист. Полиция, суды и тюрьмы. Нефть и газ. Главное — нефть и газ. Самое охраняемое и, казалось, вечное.
Всё было поставлено под учёт и контроль. Везде были правильные люди, проверенные, заложившие жизнь и душу Большой системе, чтобы она стала идеальной. Она стала такой. И сломалась.
— Наша основная задача, установленная Конвенциональным советом, — контролировать население кластеров, — говорил ему тогда Сергей, его сотрудник. — Не лишнего ли берём на себя? Зачем вообще это всё? Тебе зачем, мне? Что они сделают, эти твои избранные? Куда ты их отправишь?
Тихо говорил, отношения позволяли и даже диктовали: говорить о важном так — тихо, склонив головы друг к другу.
— Пока задачи две — контролировать территорию и население. Населения вне кластеров почти не осталось. Потому и задачи сужаются до контроля кластеров. А потом мы будем не нужны. Ты понимаешь? — очень серьёзно разъяснял Денис Александрович. — Не будет населения на территориях, потом его не станет и в кластерах. В тяжёлых кластерах не выживут. Из тех, что полегче, будут получать разрешения на выезд и уезжать. Ассимилируются. Их дети уже станут новыми людьми. Говорить будут на полукитайском каком-нибудь. И жить будут в новых городах. Кластеры ликвидируют за ненадобностью — дорого это, народ в загонах держать. И ничего не останется от прежнего. Вообще ничего. Задачи просты. Первое: сохранение контроля над населением на максимально широкой территории. Вторая: охват влиянием наиболее значимых социальных групп. Особое внимание лицам аграрного труда (их игнорируют ввиду инертности группы) и приверженцам старого криминального уклада. Третье: внедрение агентов влияния в органы власти. Главное — Совет должен в нас верить. Сомнений быть не должно, что без нас — никак.
Поверил тогда Сергей в него. И в идею. И рядом был в самые тяжёлые времена, когда висел Денис Александрович на волоске, в шаге был от ликвидации. А в самый важный момент не поверил. Сломался. Не дотерпел.
Сергей, Сергей Петрович. Его ученик. Бывший. С которым уже никогда не поговорить.
Денис Александрович с трудом поднялся из кресла. Возраст. Возраст стал проникать в стареющего офицера Управления президентской безопасности. И не столько убывание физической силы, что была когда-то изрядной, тревожило его, и не усталость, что стала появляться всё чаще, сколько сомнения, которые всё сложнее поддавались воле и не исчезали, но селились глубже. Рвали изнутри.
Слишком много. Слишком. Никому из тех, с тонкими чертами, не выпадало того, что пережил он. Или выпадало? Снова сомнения. Нет, они пришли в дикое поле, готовыми к диким порядкам, они были рейнджерами в чёрных кожаных куртках с маузерами, с осиными талиями, они стреляли, вешали, топили врага и вычистили целину, потом вспахали её и установили правила. Только, сделав всё это, они ушли в тень.
Денис Александрович и его коллеги привыкли к другому полю — богатому, и к тому, что только они, потомки тех рейнджеров, могли устанавливать правила. Расслабились. Разжирели. Стали медленными. Не верили, что те, с другой стороны, придут к ним. Не поверили, что так может быть. Но всю систему просто поставили перед фактом: отныне будет иначе. С тех пор Денис Александрович жил по правилам, которые ему установили другие. И променял бы без секунды размышлений эту жизнь на жизнь тех, первых, и на их дикое поле.
И ещё одно жалило изнутри, тоненько, но в тот самый потаённый нерв, которого как бы нет. Ну хорошо, системе мстить его питомцы не захотят, если верна его теория. Вмонтируют себя в неё. Станут сильными. Но вот если кто-то захочет отомстить именно ему, лично Денису Александровичу? И всерьёз отомстить. Что тогда? И кто защитит его, всесильного, когда эти дети сами станут системой?
Солнце перевалило зенит. Плоские серые крыши зданий управления свет почти не отражали, и оттого вид из окна был мрачен, хотя солнце в этих местах светило почти всегда. Простые здания, без изысков снаружи и изнутри, ничего лишнего и ничего дорогого. Это казалось странным поначалу: новые люди не хотели дорогих кабинетов. Сложно было привыкнуть к их объяснениям. Мы — служащие, говорили они. У нас нет на это денег, и нам этого не надо. Роскошь — это неприлично.
Квартал зданий поставили на месте усадьбы на берегу Чёрного моря, снесли все постройки — избыточно дорого. Мрамор и всё, что было дорогого в отделке, демонтировали бережно. Увезли. Оттуда, где роскошь неприлична, туда, где неприлично без роскоши. Так будет всегда — понимающие люди ценят мрамор, берегут и забирают у тех, кто уберечь его не может.
Решение это — построить квартал зданий для специальной службы на месте особо охраняемой прежде этой же службой базы — поразило Дениса Александровича простотой и эффективностью. И эффектностью, что уж говорить.
Бункеры под землёй переоборудовали в архивы. Защищённость, вентиляция, секретность — всё соответствовало новым задачам.
Там, под землёй, Денис Александрович бывал прежде. С охраны тел начинали тогда многие. Вспомнилось, как один из охраняемых назвал деньги другого «пеньковыми».
Врезалось слово тогда. Показалось тревожным.
— А почему не банановые? — спросил тот, другой, попивая что-то чудовищно дорогое из чего-то такого же чудовищно дорогого.
— Бананьев нема, — ответил первый, и оба рассмеялись.
Сильные были люди, большие, а за ними стояла власть — нечто огромное, скрытое от всех место, где принимаются решения, где хранятся и откуда раздаются жизнь и смерть.
Бункеры и слово в названии управления — вот всё, что осталось от той силы, подумалось вдруг. Силы, которая желала контролировать всё и для того стремилась к бесконтрольности. Добилась того и другого — и перестала быть силой.
— Сидорова ко мне и Александрова, — нажав кнопку на
