Александр Етоев - Симплегады
Когда рассказ был закончен, Владимир Сергеевич долго молчал и только покачивал головой в такт каким-то своим мыслям. Он смотрел в пол, разговор они вели в кабинете. Потом, словно очнувшись, Масленников сказал:
– У меня есть все основания думать, мальчик, что при всех твоих неудачах тебе сегодня все-таки крупно повезло. Если бы не твой дед…
– Мой дед?
– Да, он первый забил тревогу.
– Значит, он… то есть вы… И та машина на площади…
– Погоди, Мендель. Еще будет время для разговоров. И… место.
А здесь лучше помолчать.
Масленников приложил палец к губам и глазами обвел комнату.
– Я проверял, здесь никого нет. – Мендель понял его по-своему.
– Вот и хорошо. Но разговоров лучше поменьше.
Намек Масленникова на то, что спасение Менделя не случайно, придало мыслям мальчика новое направление.
«Вот оно что, – подумал он, втайне радуясь такому сильному покровителю. – Все правильно. Дедушка звонит Масленникову. Владимир Сергеевич сразу же…»
Здесь мысль забуксовала. А сам Владимир Сергеевич, откуда он мог знать, что пожарники приведут его именно к тому дому с колоннами? Этот простой вопрос окончательно сбил мальчика с толку. Не сами же пожарники сообщили Масленникову.
Мендель смутился. Потом подумал: «А не все ли равно? Главное – спасся. Чего тебе еще надо? Вот только странно – почему здесь нет дедушки?»
Должно быть, Масленников заметил его смущение. Он сказал, заглядывая Менделю в глаза:
– А что касается твоего деда – ведь ты о нем сейчас думаешь, верно? – за него не беспокойся. С ним ты скоро увидишься, подожди. Пока не спрашивай, где он. На то есть причины.
Взгляд его был глубок, и в нем жила белая искорка, та, которая – Мендель точно знал – отличает доброго человека.
– Поверь мне, я не желаю зла ни тебе, ни твоему деду. Я знаю твоего деда, и он знает меня. Поэтому я сейчас здесь.
Он замолчал.
Мендель стал вспоминать, что же он знает про Масленникова. Порой Владимир Сергеевич гостил у них вечерами. Инженер был одинок и, живя по-соседству – в том же дворе, напротив, – заходил к деду на рюмку-другую коньяка. Мендель никогда не интересовался их длинными взрослыми разговорами, мало ли о чем они говорили. А говорили они подолгу, совсем забывая о времени, часто засиживались до утра, и в дедовском кабинете после таких разговоров табачный запах держался по нескольку дней, хотя курил один только Масленников. Иногда после ухода гостя дед качал головой и говорил, кивая на дверь: «Вот человек… А еще говорят – судьба. Не знают, что говорят. Вот у кого – судьба».
Неожиданно Масленников хлопнул ладонями о колени. Мендель вздрогнул.
– Ах, я подлец! Ты же голодный, а я тебя разговорами кормлю.
– Я не хочу есть, мне, правда, не хочется.
– Никаких «не хочу». Будем считать, что временно хозяин здесь я. Твой дед меня уполномочил, и без споров, пожалуйста.
Только он это сказал, как на низкой тумбочке у стены запел зуммер видеофона.
Мендель сделал движение туда, но Масленников его остановил.
– Я сам.
Он подошел к аппарату, но помедлил, прежде чем взяться за трубку. Потом скосил взгляд на мальчика. Мендель пожал плечами. Масленников ему улыбнулся и поднял трубку.
Зуммер умолк. Стало тихо. Масленников молчал. Мендель сидел, не двигаясь. Трубка молчала тоже. Экран видеоблока не превратился из серого в голубой. Видеоблок не работал. Должно быть, у того, кто звонил, имелись причины не показывать им лицо. Но и голоса он пока подавать не собирался.
Игра в молчанку затягивалась. Тогда Масленников осторожно, как брал, положил трубку на место.
– Ошиблись, – сказал он спокойно и кивнул в сторону кухни. – Ну-ка быстро к столу.
Ужин прошел в молчании.
Когда Масленников чистил ножом апельсин, Мендель спросил, не выдержав:
– Владимир Сергеевич, а я правильно сделал, что бросил ту пуговицу в воду?
Масленников как-будто не услышал вопроса. Он еще какое-то время продолжал вести нож по кругу. Маслянисто-оранжевая кожура аккуратно укладывалась на стол и сворачивалась на нем толстой пахучей спиралью.
– Помнится, у твоего деда всегда водился коньяк, – сказал он словно бы невпопад.
Мендель сразу же отозвался:
– Я принесу – он там, за книгами, у окна.
Мендель хотел уже встать, но Масленников придержал его за руку.
– Подожди. Хотя нет, принеси. Только ради Бога не подходи близко к окну.
Мендель пошел, но Масленников остановил его снова.
– Пойдем вместе. Ты покажешь, я сам возьму.
И вдруг, неожиданно повернувшись к Менделю, спросил:
– Пуговица, про которую ты спрашивал, – ты действительно сделал бы то, что они сказали?
Мендель не успел даже слова вымолвить, как Масленников весь как-то осунулся и потемнел лицом. Он положил руку мальчику на плечо и, слегка прихлопывая ладонью, сказал тихо:
– Не надо отвечать, прости. Считай, что я тебя ни о чем не спрашивал. Раз ничего не было, то и быть ничего не могло. Это я – старый дурак.
Мендель молчал. Он вспоминал себя сперва там, у дома с колоннами, потом под мостом, когда он смотрел на расходящиеся по воде круги. Нет, никого убивать он не собирался. Он и не думал о том, что придется повернуть ладонь в сторону каких-то незнакомых людей. Он вообще об этом не думал, тогда он просто желал себе смерти, себе и никому больше.
– Так вот, братец, знай. Чтобы ни мне, ни тебе больше никогда этим не мучаться. То, что они положили тебе в ладонь, это ничто. Обманка. Сам посуди. Какой нормальный преступник доверит первому встречному несовершеннолетнему мальчику какое-то страшное оружие. Излучатель. Все это блеф. Тебя просто испытывали. Потом… Ты же сам их… мог. То есть ты, конечно, не мог. Но они-то обязаны мерить других по своим меркам. Так что все это блеф, и пуговица не для убийства.
Он похлопал мальчика по плечу.
– Мы хотели пойти принести коньяк.
Масленников выпил две рюмки подряд – жадно и без перерыва. Лицо его пошло пятнами и в глазах появился блеск. Он похлопал себя по карманам, но, вспомнив о чем-то, вздохнул и махнул рукой.
– Совсем забыл, что дал слово больше не курить. Впрочем, все равно курить нечего.
Они стояли в кабинете у дедушкиного стола. Масленников смотрел на лежащую на столе книгу. Сначало он делал это рассеянно, пальцами теребя закладку, но чем глубже вчитывался, тем более сосредоточивался на тексте. Вдруг он усмехнулся и со смехом сказал – громко, но обращаясь не к Менделю:
– Ну уж пауков там не было точно.
– Пауков? – переспросил Мендель.
Владимир Сергеевич рассеянно посмотрел на мальчика, словно бы видел его впервые, потом рассмеялся и сказал дружелюбно:
– Ох, прости. Это я вспомнил один давний разговор с твоим дедом. Очень содержательный был разговор.
Он опять засмеялся, и Мендель подумал, что смех у Масленникова совсем не похож на смех взрослого человека.
Владимир Сергеевич отнес бутылку на место. Возвращаясь, он хитро подмигнул маленькому человеку с картины, припавшему к земле так низко, что светлый круг над его головой почти терялся в пестроте цветущей травы.
– Вот кто нашел в жизни самую крепкую соломинку.
Но как-то резко голос его переменился, и Масленников заговорил по-другому, словно опять обращался к самому себе:
– А другой и найдет, а все ступить не решится. Думает – вдруг не та.
Мендель совсем запутался. Он хотел спросить, что же такое хронощуп, но не успел, Масленников заговорил сам, отгибая рукав рубашки и взглядывая на часы.
– Ого, брат, да мы с тобой совсем забыли про время. Спать, спать. Вон ты какой. После всей этой нервотрепки тебе надо хорошенько выспаться. Неизвестно, что будет завтра. Вообще, ничего не известно.
* * *Мендель спал, раскинув по сторонам руки и головой уткнувшись в кожаный валик кресла. Он не видел, как Масленников, едва заслышав звонок, в один прыжок добрался до аппарата и, путаясь в перекрутившемся проводе, напряженно и нервно слушал. Потом так же нервно и напряженно отвечал невидимому собеседнику. Речь его была односложной: «Нет», «Да» – и только один раз он выругался негромко и изнанкой ладони вытер со лба пот.
Экран не работал. Лица того, с кем Масленников говорил, видно не было.
* * *Владимир Сергеевич Масленников в последний раз осмотрел квартиру. Настала пора уходить. Мендель затих в старом дедовском кресле, сон его был глубок, но Масленникову, когда он брал мальчика на руки, показалось, что тот чуть приоткрыл глаза. Но лишь показалось. Он спал.
– Спи, братец, спи. Это хорошо, что ты спишь. Время у нас еще есть. Не много, но есть…
Он осторожно, боясь разбудить, прошел с Менделем на руках ко входной двери. Открыл ее, свет в квартире гасить не стал и вышел на лестничную площадку. На лестнице было тихо. Масленников знал, что здесь никого нет, он бы почувствовал постороннего. Но все равно, по привычке, он заглянул в пролет и мгновенно убрал голову. Ничего не случилось. Ни выстрела, от которого он бы наверняка уберегся, ни шороха, который выдал бы затаившегося врага. Ничего.
