Александр Житинский - Глагол «инженер»
Я вздохнул в квадрате, если можно так выразиться.
— И главное, неизвестно куда попадешь, — сказал я.
Зоя не отреагировала на мой намек.
— Если бы не семья, было бы все равно… — продолжал я.
— Петя, вы женаты? — изумилась Зоя.
— Уже четвертый год, — мрачно подтвердил я.
— И дети есть?
— Угу.
— Ну, тогда вам бояться нечего. Вы на распределении пойдете в первую очередь.
— Хотелось бы знать, куда.
— Да я сейчас не помню… — рассеянно сказала Зоя. — Места все хорошие.
— А можно посмотреть? — спросил я.
— Вообще-то, пока нельзя… — неуверенно сказала Зоя.
Ее неуверенность придала мне сил. Я почувствовал, что нужно сменить тему и подождать, пока плод сам упадет в руки.
— У вас всегда потрясающая прическа, — сказал я примитивно и нагло.
— Да? — сказала Зоя, заливаясь румянцем. Она несколько заволновалась, встала с места и подошла к зеркалу. Прическа, и вправду, была в порядке.
— Как вы этого добиваетесь? Скажите, я научу жену.
— У меня есть фен, — скромно сказала Зоя.
— Приятно, когда женщина так за собой следит, — сказал я, чувствуя непереносимый стыд. Но странное дело — Зое все это нравилось!
— Скажете тоже, Петя… — возразила она смущенно.
— Все, я кончил. Спасибо! — твердо сказал я, вынимая листок из машинки. Это был гениальный ход с моей стороны. Я его не продумывал, он пришел по наитию. По лицу Зои я понял, что ей не хочется прерывать столь удачно начавшийся разговор.
— Так вас действительно интересуют места? — спросила она.
— Ну, не так, чтобы очень… — начал ломаться я.
— Можете посмотреть, — сказала она, доставая из шкафа папку с надписью «Распределение».
— Зоинька, вы добрая фея! — воскликнул я как можно более натурально. В глубине души я чувствовал себя Сметаниным.
Мы уселись рядышком и принялись изучать заявки. Я выписывал места распределения на листок. Зоя комментировала, если место было ей знакомо. Для ленинградцев я выписал пару известных НИИ, штук семь почтовых ящиков, пяток заводов. На оборотной стороне листа я стал выписывать другие города. Новосибирск, Тула, Саратов, Рязань…
— Петя, вас же в другой город не пошлют. Ленинградцев мы распределяем в Ленинграде, — сказала Зоя.
— Мало ли что, — уклончиво сказал я. — Возможно, меня позовет романтика.
И я продолжал писать: Новгород, Углич, Кутырьма…
— Что это за Кутырьма? — спросил я.
— Понятия не имею. Кутырьма у нас впервые, — сказала Зоя. — Вот Новгород знаю. Там большое КБ акустических приборов.
На отдельном листке в папке «Распределение» был список нашей группы. Мы были расставлены по среднему баллу. Первым стоял Крылов со средним баллом 5,000. Это выглядело вызывающе. Я помещался где-то в первой трети. Мой балл был 4,587. Сметанин замыкал список. Против его фамилии значилось 3,075. Это был самый краткий и выразительный итог нашего пребывания в вузе.
После этой акции мой авторитет в группе очень вырос. В течение нескольких дней вся группа побывала в нашей комнате. Приводил их Сметанин, который неустанно подчеркивал свою инициативу. Места распределения обсуждались тщательно, в особенности Кутырьма. Кутырьму никто не мог найти на карте. Сметанин полагал, и не без основания, что Кутырьма достанется ему.
— Меня может спасти только одна вещь… — сказал он.
— Какая? — спросила Вика. Разговор был при ней. Крылов тоже сидел в комнате, но делал вид, что распределение и Вика его не касаются.
— Женитьба! — многозначительно сказал Сметанин.
Вика почему-то покраснела. А Сметанин достал записную книжку и долго листал ее, шевеля губами. Потом он захлопнул книжку, решительно запахнулся в свой длинный плащ, намотал шарф на горло и ушел. Вика тоже исчезла. Только она ушла, смылся Крылов. Чемогуров вышел ко мне. Он был чем-то недоволен.
— Ты занимаешься ерундой, — сказал он. — Вот возьми параметры материалов и размеры конструкций. Нужно это сосчитать.
Он протянул мне листок бумаги. Откуда он брал эти цифры, ума не приложу. Я покорно взял листок и принялся писать программу для машины. Машина у нас была на кафедре вычислительной математики. Называлась она «М-222». Я уже договорился, чтобы мне давали машинное время.
Однако история с Кутырьмой на этом не закончилась. Не успел я первый раз выйти на машину, как снова явился Сметанин.
— Петя, ты мне нужен сегодня вечером, — сказал он. — Приходи в общежитие к семи.
— Зачем? — спросил я.
— Ну, я тебя прошу, старик! Очень нужно! — сказал Сметанин, но объяснять ничего не стал.
Я отличаюсь тем, что не умею отказываться. Если меня настойчиво просят, я соглашаюсь, чтобы сэкономить нервы. На самом деле нервы я этим не экономлю, потому что потом ругаю себя за то, что согласился.
Вечером я пришел в общежитие к Сметанину. Он был один в своей комнате. На Сметанине была эффектная рубашка с немыслимым воротничком и новенькие синие джинсы. На джинсах было килограмма полтора заклепок. Сметанин стоял у окна и увлеченно тер себе задницу наждачной бумагой.
— Ну как? — спросил он, показывая результаты работы.
— А что должно быть? Дыра? — спросил я.
— Потертость, — сказал Сметанин. — Купил совсем новые джинсы, а нужны потертые. В потертых самый хип. Коленки я уже сделал.
Я посмотрел на его коленки. Они были такими потертыми, будто Сметанин совершал на них паломничество к святым местам. Он довел до такого же состояния задницу и стал готов к мероприятию.
— Пошли, — скомандовал он.
Мы вышли на улицу и куда-то поехали. Троллейбус привез нас на Невский. По Невскому шли нарядные прохожие. Сметанин привел меня к стеклянным дверям, в которые втекала тонкая струйка очереди. Это был коктейль-бар. Очередь состояла из молодых людей, одетых как Сметанин и еще лучше. Сметанин что-то сказал швейцару, и нас пропустили.
В коктейль-баре было темно и накурено. За стойкой возвышалась фигура бармена в белой рубашке и при бабочке. Сметанин помахал ему рукой и пошел в угол, где за столиком сидела девушка.
— Знакомьтесь, — сказал он. — Это Мила.
Мила встала и протянула мне руку. В темноте я разглядел только глаза, которые занимали почти все лицо. Собственно, ничего, кроме глаз, и не было. Мила напоминала соломинку, из которой она тянула коктейль. На ней был бархатный комбинезончик с вырезом на животе. Вырез имел форму сердечка. В центре выреза размещался аккуратный маленький пупок.
— Петя, — сказал я, стараясь не смотреть на пупок.
Сметанин принес еще три коктейля, и мы стали ловить кайф. Так выразился Сметанин.
Я еще никогда не ловил кайф. Я даже не знаю, как это толком делается. Дело в том, что я женился после второго курса, и мне просто некогда было ловить кайф. У нас родилась дочка, мы с женой ее прогуливали, купали, по очереди не спали ночью, когда она болела, и тому подобное. Кроме того, я подрабатывал, чтобы у семьи были деньги. Я чертил листы первокурсникам, которым не давалось черчение. Моя аккуратность приносила мне десятку за каждый лист большого формата. Так что с кайфом у меня обстояло туго.
Я судорожно ловил кайф, соображая, зачем Сметанин привел меня сюда. Неужели он не мог посидеть с девушкой наедине?
Постепенно выяснилось, что Мила учится в Университете. Она социальный психолог. Специальность у нее была такая же модная, как комбинезончик.
— Я испытываю интерес к асоциальным личностям, — сказала Мила. — Здесь я их изучаю.
— Борька, тогда ты зря меня привел, — сказал я. — Я плохой экспонат. Я еще не дорос до асоциальной личности.
Заревела музыка, и на стенке бара зажглись разноцветные огни, которые дрожали и переливались в такт музыке. Сметанин и Мила поднялись, обхватили друг друга руками и застыли рядом со столиком. Они простояли минуты три, пока играла музыка, не шевелясь. Многие юноши и девушки поблизости делали то же самое.
Я понял, что безнадежно отстал и устарел морально.
Они сели, и разговор продолжился. Мила говорила о Фрейде, экзистенциализме и каких-то мотивациях. Еще она говорила слово «ремиссия», которое я постарался запомнить. Каким образом в разговоре участвовал Сметанин, для меня осталось загадкой. Но он тоже что-то произносил близкое к социальной психологии. В самый разгар экзистенциализма Милу пригласил танцевать молодой человек в звериной шкуре, которая свисала с него живописными лохмотьями. На этот раз танец был другим. Они вышли на свободное место перед стойкой и стали прыгать. Молодой человек в шкуре потрясал кулаками, а лохмотья яростно развевались.
— Ну как? — спросил Сметанин.
— Недурно, — сказал я.
— Значит, так. Я на ней женюсь. Ты будешь свидетелем…
— Почему я?
— Тебе что, трудно? Так надо… Это будет фиктивный брак, — прошептал Сметанин таинственно.
