Тони Дэниел - Грист
— Выглядит вроде как Поллок.
— Он и есть. Эта картина надолго выпала из обращения, и кто-то использовал ее в качестве скатерти. Для кухонного стола, мне так кажется.
Андре осмотрел полотно, прикрепленное к большой квадратной доске. Некоторые части картины были прописаны просто великолепно, но другие выглядели так, словно ребенок размазал по ней свое бобовое пюре. Но в общем-то, это было похоже на Поллока.
— Но как ты здесь угадываешь, какую кляксу ставить и куда?
— Есть сходные картины. — Молли нацелилась кончиком кисти в левый верхний угол холста, все ее движения были точными и целенаправленными. Они всегда были точными и целенаправленными. — Кроме того, можно различить некие следы изображения, бывшего на этом сегменте до того… до того, как он был замазан тем, чем уж там он был замазан. А для всяких мелких подробностей я использую грист. Ты хотел поговорить о Бене?
— И сейчас хочу.
— Вряд ли ты завернул бы ко мне, чтобы поболтать о старом добром времени.
— Оно и вправду было добрым. Ты все еще делаешь эту штуку с зеркалом?
— Да, конечно. А ты теперь священник, строго блюдущий свой целибат?
— Нет, я священник несколько иного рода.
— Боюсь, я и раньше знала о религии не так чтобы много, а что знала, уже позабыла.
— Как, собственно, и я.
— Андре, что ты хочешь узнать про Бена?
Молли поднесла ручку кисти к палитре и дважды ею постучала. По какому-то признаку две поверхности узнали друг друга, и кисть плотно прилипла. Вокруг кисти неярко замерцал грист, постоянно державший ее увлажненной и готовой к работе. Молли села в кресло, стоявшее рядом с венецианским окном, а Андре в другое, напротив. Между ними стоял маленький стол.
— Дзенский чай? — спросила Молли.
— Конечно, — кивнул Андре.
Стол запульсировал, и на нем стали формироваться две чашки. Постепенно чашки затвердели, а студенистая масса, образовавшаяся в них, истончилась в жидкость.
— Хороший столик. Отлично ты, Молли, устроилась.
— Я предпочитаю делать свое пребывание в мастерской максимально удобным, чтобы можно было полностью сосредоточиться на работе. А иногда позволяю себе ту или иную роскошь.
— А сама-то ты что-нибудь еще пишешь? В смысле, сама, свое.
Молли отхлебнула чаю и указала чашкой на картину Поллока.
— Эти полотна, — сказала она, — я пишу для себя. Это моя маленькая тайна. Я делаю их своими. Или они делают меня своей.
— Интересная тайна.
— Теперь ты ее знаешь. И Бен тоже знал. Или, вернее сказать, Тадеуш.
— Ты же вроде была в бригаде, которая его сделала, я верно помню?
— Консультант по проблемам эстетики, это Бен убедил их подключить и меня. Он сказал мне, чтобы я понимала это как грант для работника искусств.
— После… ну, скажем, завершения курса я как-то потерял вас из виду.
— Ты был очень занят своими новыми обязанностями. И я была очень занята. Все были очень заняты.
— Я не был настолько уж занят.
— Бен следил за твоей работой. Это было частью того, что подтолкнуло его к решению… сделать, как он сделал.
— Я этого не знал.
— Теперь ты знаешь. Он прочитал эту твою статью о проблеме темпоральной пропагации. Ту, вокруг которой столько потом шумели.
— Это было последнее, что я вообще написал.
— И увлекся вместо того булыжниками?
— Так и ты об этом слышала?
— А кто же, по-твоему, натравил на тебя всех этих репортеров?
— Молли, ты врешь!
— Я выжидала, пока не стало окончательно ясно, что ты делаешь лучшую свою работу.
— Да как ты могла меня видеть?.. — Андре посмотрел ей в глаза и все наконец понял. Знакомый отрешенный взгляд. — Молли, ты БАЛ.
Молли поднесла чашку к губам и отпила небольшое, точно отмеренное количество чая.
— Думаю, тебе бы стоило определить меня на настоящий момент как множественную. Я реплицируюсь и реплицируюсь. Это своего рода художественный проект, начатый мною несколько лет назад. А инициатором была Алетея — еще тогда, когда мы были с нею вместе.
— Ты можешь мне о ней рассказать? Ее образ преследовал меня многие годы. Я представлял себе ее как некую femme fatale из фильма-нуар. Уведя тебя, она разрушила все мои мечты.
— Никто меня никуда не уводил. Я ушла. Порою мне и самой непонятно, о чем я тогда думала. Алетея Найтшейд была далеко не подарочек, уж это я вам точно скажу. В то время, когда мы были с ней вместе, с ней случился первый из этих срывов.
— Срывов?
— У нее была врожденная, на генном уровне шизофрения. Из-за этого ей не разрешали стать БАЛом, а ей очень хотелось. Большую часть времени медицинский грист контролировал ее состояние, но иногда… Словом, она всех перехитрила. Она была сообразительнее, чем надо бы для ее блага.
— И вот потому ты и стала БАЛом? — спросил Андре. — Потому что она не могла?
— Я вдолбила себе, что делаю это для себя, но — да. Тогда — да. Теперь все сильно изменилось.
Молли улыбнулась, а свет в мастерской был как раз подходящий. Андре видел в ее глазах следы многогранности. Некая фрактальность радужки.
— Ты себе даже не представляешь, насколько это прекрасно — сколько я могу видеть!
Молли рассмеялась, а Андре слегка передернуло. Благоговение или ужас? Он и сам не знал.
— Алетея была просто женщина, — сказала Молли. — Думаю, она откуда-то из окрестностей Юпитера, Какая-то там луна или что еще в этом роде. — Молли неопределенно махнула в сторону окна; подобно многим обитателям внутренней системы, она воспринимала внешнюю как нечто малопонятное, все тамошние планеты и луны были для нее одинаковы. — Она выросла на какой-то странненькой ферме.
— Каллистианская свободная ассоциация фермеров?
— Вот уж чего не знаю, того не знаю. Она не слишком об этом распространялась.
— А какая она была?
— Трудная.
— Что ты имеешь в виду?
— Сейчас попробую объяснить.
Глоток чая. Андре вдруг вспомнил, что так еще и не брался за свой. Чай оказался великолепным и почти сплошь состоял из гриста. Было несколько неуютно понимать, что пьешь вот такое.
Не беспокойся, я обо всем позабочусь, сказала его пелликула.
«Знаю уж, знаю».
— У Алетеи были два качества, которым никак не полагается сосуществовать в одном органическом мозге. Большой интеллект и большое сердце. Она чувствовала буквально все и слишком, слишком об этом думала. Она была рождена, чтобы стать БАЛом, и в конце концов нашла для этого способ.
— Бен?..
— Они полюбили друг друга. Просто так уж удачно вышло, что именно Бен мог помочь ей обойти процедуры скрининга. Но Алетея, она же всегда была прушницей. Она была удачлива буквально на квантовом уровне. Пока не перестала быть удачливой.
— Так, значит, они с Беном были вместе прямо перед тем, как он стал… Тадеушем.
— Да, около года.
— И ты ревновала?
— К тому времени я уже наелась Алетеей по самое это место. Я любила ее и буду любить, но мне хотелось жизни… ну, скажем, попроще. А она была вся какой-то клубок, распутать который мне было не под силу.
Молли взялась пальцами за кончик своего носа и чуть-чуть его подергала; трогательный жест, умилился Андре.
— Ну и к тому же, — закончила Молли, — это же она от меня ушла.
— Ну и что это сделало с тобою и с Беном?
— Ничего. Бена я люблю, он мой лучший друг.
Она говорила в настоящем времени, но Андре предпочел этого не заметить.
— Но ты скажи мне, Молли, для какой такой радости он поменял свое имя? Вот этого я не в силах понять.
— Потому что он не был уже БАЛом.
— О чем это ты говоришь? Конечно же, он был. Ну — особым. Очень особым. И все равно…
— Нет. Он сказал, что он нечто совсем новое. Что он больше не Бен. Впрочем, это была скорее шутка, ну, вроде шутки. Потому что он, конечно же, как был, так и остался Беном. И пусть там Тадеуш был больше чем человек, он точно был по крайней мере человеком, и этим человеком был Бен Кей. Он никогда не мог толком мне это все объяснить.
— Временная пропагация без перекрытия сознаний. У башенных, в смысле башен времени, БАЛов всегда возникала эта проблема. Интерференционные картины. Провалы. Но с Тадеушем удалось наконец подобрать нужную частоту. Сознание проникает в будущее и отражается назад с античастичным квантовым смешением.
— Вот этот кусок вашего, специалистов, жаргона я никогда не могла понять.
— Мы сотворили Бога.
Молли фыркнула, и чай брызнул у нее из носа. Она продолжала смеяться, пока к глазам у нее не подступили слезы.
— Мы сделали нечто, — сказала она, немного отдышавшись. — Нечто, весьма отличное от всего, бывшего прежде. И все же, Андре, я же знала Тадеуша. Вот уж ему-то я точно не стала бы поклоняться, никогда и ни за что.
— Некоторые придерживаются иной точки зрения.
— Тадеуш считал их полными психами. Ему было в их обществе крайне неловко.
