Александр Владимиров - Призрак Белой Страны. Бунт теней исполненного, или Краткая история « Ветхозаветствующего» прозелитизма
Внезапно он увидел машину Корхова, которая остановилась почти рядом. Начальник полиции вылез и протопал в одноэтажный дом желтоватого цвета. Ба! Он здесь живет. И Горчаков решился.
Выждав пару минут, Александр позвонил. Дверь открыла круглолицая женщина лет пятидесяти.
— Мне бы Анатолия Михайловича.
Он даже не успел представиться, как женщина закричала:
— Анатолий, тебя!.. Да вы проходите, молодой человек. Обстановка довольно скромная, обыденная. Очевидно, хозяева чурались роскоши. Этого можно было ожидать: начальник полиции Старого Оскола не был щеголем, на торжественных приемах, в городской администрации и других публичных местах всегда появлялся в допотопной немодной одежде.
— Кто там, Настя?
Корхов замолчал, столкнувшись с Александром, в глазах читалась досада. Но, сдерживаясь, сказал:
— Проходите, раз пришли. Прошу за стол.
— Мне право неудобно. Незваный гость.
— Гость незваный, а за стол все равно следует сесть. Настя, борща Александру Николаевичу.
На столе появилась объемная тарелка с дымящимся, вкусно пахнущим борщом. Анатолий Михайлович открыл графинчик:
— Водочки не желаете?
— Благодарю. Пожалуй, не стоит.
— Вы не больны?
— Нет.
— Тогда извольте отведать.
Водка оказалась крепкой! Александра передернуло, зато Корхов крякнул от удовольствия.
— Еще будете?
— Ни в коем разе! Я на работе. Я хотел у вас спросить.
— Закусите, потом спросите.
Над столом только ложки летали! Единственное, о чем думал сейчас Горчаков: не объестся бы этой вкуснотищей. А Корхов предупредил, что их еще ждет бараний бок.
— Да вы что, Анатолий Михайлович.
— Ешьте! А я еще рюмочку с вашего разрешения. Александр вдруг как-то расслабился, что обычно бывает в кругу искренних, добрых друзей, ощутил желание рассказать начальнику полиции о разговоре с Дрекслером. Может, в предложении немца и впрямь есть рациональное зерно? Стоит посоветоваться с опытным человеком.
И он, как бы между прочим, поведал Корхову о визите в редакцию представителя Рейха. Однако ответ оказался для Горчакова разочаровывающим. Корхов говорил, как рубил:
— Я, молодой человек, в политике не искушен. Мое дело ловить преступников. Преступники были и при царе, и при Советах, где я служил, правда, недолго, и у нас они, и в том же Рейхе. Режимы меняются, а Корхов остается. Пришли вы ко мне не за тем, чтобы рассказать о каком-то Дрекслере. Вас интересует смерть Федоровской.
— Очень интересует.
— От меня что требуется?
— Помощь.
— То есть сообщить о ходе расследования. А с какой стати? За разглашение служебной информации меня следует разжаловать и под суд отдать. И кому разглашаю! Вдруг вы убили Зинаиду Петровну?
— Вы прекрасно знаете, что никого я не убивал.
— Ничего я не знаю. Даже если у вас алиби. Наводчиком могли быть.
— Никогда не думал.
— Что подозревать вас стану? Работа такая: подозревать всех и каждого. Шучу! Не убивали вы актрису: ни к чему вам это, да и не тот масштаб. Тут задействованы более крупные люди. С деньгами, связями, влиянием. Зинаида Петровна была женщиной непростой. Информации я вам не дам. Однако у меня есть предложение. Заключим деловое соглашение, Александр Николаевич? Я подскажу, куда направить стопы, а вы после передаете мне все разговоры. Вдруг накопаете больше моих сотрудников. Разговорите женщин, они вас любят. А женщины, чувствую, здесь замешаны!
— Стукачом хотите сделать?
— Да. И совершенно бесплатно. У полиции нет лишних денег.
— Не нужны мне ваши деньги. Я получаю достаточно.
— Тем более, — хитро подмигнул Корхов.
— Но не за стукачество.
— Дело не в стукачестве, а в том, чтобы поймать убийцу. Идем разными путями, а цель одна.
Горчаков прикидывал: насколько полезно предложение Корхова. Здесь есть рациональное зерно: можно быть в курсе многого. Старый Лис хочет использовать его. Надо использовать самого Лиса.
— Согласен.
Анатолий Михайлович кивнул. Казалось, он и не ожидал иного.
— Тогда жду ваших первых указаний.
Корхов внимательно посмотрел на своего гостя:
— Почему бы вам не наведаться в театр?
«Все-таки театр!»
— Переговорите с режиссером Степановым, актрисой Прохоренко, главной соперницей Федоровской, и актером Лапиным — он у них играет героев-любовников.
— Степанов, Прохоренко, Лапин.
— Именно.
— А если еще и с банкиром Ереминым?
— С Юрием Ивановичем? С ним встретитесь чуть позже. Пока время не пришло.
Выйдя от начальника полиции, Горчаков направился было в театр. Однако по дороге решил отомстить Черкасовой за недавние угрозы. Сейчас он ее поэксплуатирует. Как она сказала: «Можешь рассчитывать на мои контакты»?
Он зашел на почту, из ближайшего телефона-автомата позвонил Алевтине.
— Мне необходимо в театр, где работала Федоровская.
— Так иди.
— У нас пока единственный театр, дорогая начальница, просто так в него не попадешь. Билетик бы.
— Ты собираешься смотреть спектакль или говорить с людьми?
— Одно без другого невозможно.
— Перезвони минут через пятнадцать.
Через огромное окно почты Александр наблюдал за центральной улицей Старого Оскола. Люди шли неспешно, увидев знакомых, останавливались, и — разговоры, разговоры. Как не пытаются сюда внести стихию делового центра с постоянной беготней и отсутствием у каждого времени, не получается. Жизнь замерла, она почти такая же, как пятьдесят, а может и сто лет назад. Грустные лица встречаются реже; а чего грустить? Страна быстро развивается, боль Гражданской войны отходит в прошлое.
И тут. Граница совсем рядом, Советы не смирятся, что часть их территории, причем самой богатой, отторгнута. Может, прав Дрекслер: России нужен серьезный союзник?
Горчаков перевел взгляд на висевший невдалеке плакат, где красивый мужчина с золотыми кудрями широко улыбался всем посетителям почты. Александр знал лично и обожал этого кудесника слова! Сергей Есенин приезжает со своей программой в Старый Оскол. Что было бы с великим поэтом, останься он в свое время в СССР? Расстреляли бы! Или тихо бы покончил жизнь самоубийством.
«Дрекслер прав?!»
Глаза Есенина вдруг оживились, он словно подсказывал Александру: «Не верь ему!». Горчаков невольно отступил.
Реальность оторвала его от странного видения. Время! Пора позвонить Черкасовой.
— Алевтина?..
— Что Алевтина? Театр сегодня не работает. Завтра и послезавтра — тоже. Траур по Федоровской.
Теперь люди не просто шли по улице Колчака-Освободителя, а бродили здесь точно по лабиринту. А потом вдруг в окне почты показалось лицо карлика. Он кричал:
— Я приду! Я обязательно приду!..
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Степанов, Прохоренко, Лапин.
И пусть театр не работает. Вполне возможно, что кто-то из них на месте.
Довольно быстро Горчаков оказался около белого с колоннами здания театра. Вокруг — небольшие группы людей, на лицах большинства из них застыли горечь и ужас. При входе — объявление с лаконичной надписью: «27, 28 и 29 мая спектакли отменяются. Траур по Зинаиде Петровне Федоровской».
Александр подошел к служебному входу, постучал. Долго не открывали, наконец, звякнули ключи, показалось сердитое небритое лицо:
— Спектакли отменяются!
— Мне нужен режиссер Степанов.
— Никита Никодимович занят, никого не принимает.
— Меня он примет.
— С какой стати?
— Я из газеты, вот удостоверение.
— Из газеты?! — дверь мгновенно распахнулись. — Значит, это вы с ним договаривались?
Горчаков понятия не имел, кто и о чем договаривался. Но удачным моментом следовало воспользоваться:
— Я.
— Проходите.
За Александром потянулась толпа, охранник зычно рявкнул, чтобы не рвались, потому что «все равно не пустит». Посыпались вопросы: «Кто убил Федоровскую?», «Кто заменит ее в «Грозе» и «Коварстве и любви»?», «Не снимут ли эти спектакли из репертуара?», «Почему кому-то сделали исключение и пропустили?» Охранник, долго не церемонясь, захлопнул дверь и вытер со лба капельки пота:
— Уф, достали! А вы проходите, господин. Никита Никодимович предупредил, что к нему приедет человек из Белгорода. Как-то бишь ваша газета?.. «Вопросы театра»?
— Именно так.
— Я провожу вас.
— Не стоит. Сам найду. Только объясните: куда? И как пройти?
Горчаков слушал и аккуратно оглядывался, опасаясь, как бы случайно не появился Никита Никодимович. Конечно, Александра в городе знают, не посмеют указать на дверь. Но и конфликта с этой неуправляемой гориллой — охранником хотелось избежать. А то вдруг выкинут, а потом извинятся. Очень нужны эти извинения!
— Понятно, сударь? — услужливо поинтересовался охранник.