Александр Кабаков - Приговоренный
— Николас Лаже, Лажечников Николай Михайлович, если забыли, — господин поклонился. — Русскоязычный экстраполятор, пишу и на европейских языках. Потомок, как у вас говорят, второй, «полицайской» волны, осел здесь… А вы, почтенный Юрий Ильич, я так понимаю, сейчас припомнили наш стародавний разговор? Что ж, вынужден признать: я тогда чушь нес. Европу вам в пример приводил, цивилизованности у них учиться призывал, приглашал бежать, если в России совсем худо станет… М-да… Накрылась медным тазом, как говаривал мой батюшка, большой был любитель, Царствие ему Небесное, советского языка, их цивилизованность. Вот и они головы друг другу отрывают, за национальность к стенке ставят… Покинул Господь всех людишек на произвол их безумств, и истребят они сами род свой за грехи свои.
— Если у вас найдется пара свободных часов, — теперь он, в свою очередь, поклонился, — может, поедем, посидим в гостиничном баре, выпьем по рюмке, — он криво усмехнулся, — за мой триумф и за нашу общую катастрофу? Там тихо, в отель меня поселили очень приличный… Позвольте пригласить?
— С превеликим удовольствием, — Лажечников первым полез в распахнутую гэбэшным холуем дверь, — тем более, что с вас действительно, как это… причитывается?
— Причитается, — машинально поправил он, хотя ему было не до языковых тонкостей, поскольку Сергей Иванович в это время упер ему сзади в поясницу ствол казенного пистолета и шипел театральным голосом: «…измена славянской родине… мы ж вас еще тогда предупреждали, не наш он человек, атлантист и отщепенец, аксеновец… эх, Юрий Ильич, Юрий Ильич…» Игорь же Васильевич из-за руля корчил страшные рожи.
— Представляю вам мою охрану, — небрежно бросил он, садясь рядом с гостем на задний диван и глядя, как Сергей Иванович, всею спиной выражая возмущение и гражданскую позицию, втискивается на правое переднее сиденье. — С тех еще времен мой, так сказать, щит и меч…
Пара, не оборачиваясь, раскланялась. Как и следовало ожидать, Игорь Васильевич при этом трахнулся лбом о баранку, а Сергей Иванович въехал теменем в стекло.
17
— …вот с этим не могу не согласиться, — Лажечников отставил пустой бокал, привычно поднял палец, тут же возник лакей, опять налил итальянского красного, которое предпочитал старый русский европеец. — Абсолютно вы правы, не все одними материальными притязаниями да борьбой экономических интересов можно объяснить. Давно уж не годится марксизм, в кровь впитавшийся даже и противникам его, для объяснения истории, а в нынешнем веке он и вовсе смешон. Ну, вот объединилась Европа из экономической очевидной выгоды, и что же видим? Таможен нет, пошлин нет, учетная ставка, черт бы ее драл, единая! И чему это мешает? От чего спасло? По никем не обозначенным границам турки из Исламской Земли Северный Рейн-Вестфалия стоят насмерть против сербов из Южно-Германского Православного Собора… Республика Северная Италия атомными минами отгораживается от южан… Вы же через Бельгию ехали? Видели, что там вытворяют мирные фламандцы и их Союз Разделения, видели, во что превратились Брюссель, Льеж?.. Э-хе-хе… Нет, объяснять безумие разумными причинами могут только безумцы.
— Я полагаю, что Творец всегда и во все, созданное человеком, заставлял нас закладывать заведомо слабое звено. Камень с трещиной, подгнившую доску, нелепое допущение… — он запнулся, начав отвечать. Крутя головой, долго ловил взгляд официанта, а когда тот, наконец, подошел, заказал, стесняясь произношения, еще один виски, столь же крамольный в Европе, как в России водка. Да черт с ними и с их нравами — давно не пил некогда любимого шотландского самопального, соскучился… Впрочем, толстодонный стакан, заполненный светло-рыжим malt, появился мгновенно, он выпил…
Все время, пока длились эти манипуляции, Лажечников — с выражением большого интереса на длинном, в глубоких складках, сильно загорелом лице — молча ожидал развития мысли.
— …но зачем же Господу потребовалось, простите за такой нелепый оборот, — продолжил, наконец, он, — заставлять, например, лучшие умы веками носиться с химерой равенства и строить на этом песке политические учения и системы? Зачем колесо истирает ось? Зачем, наконец, я пью вот это, добивающее мою печень?!
— Ну-с, и зачем? — Лажечников смотрел с изумлением на побагровевшего, слишком громко говорящего русского из России. На подбородке лауреата выступили мелкие капли пота, рот искривился, брови над съехавшими на кончик носа очками поднялись и сошлись углом, придав лицу выражение отчаяния… — Зачем же, по-вашему?
— А затем, чтобы ни мы, ни плоды наших размышлений и трудов не были вечными! Чтобы они разрушались со временем сами собой. Потому что вечны только дела Господа, и нам не равняться с ним.
Он перевел дух, допил четвертый виски, вовремя вытребованный догадливым Лажечниковым, и, откинувшись в кресле, стал смотреть сквозь большое окно бара на улицу. По чисто вымытым плиткам тротуара, стуча тяжелым ботинками, прошел патруль Объединенных Боевых Сил Европы, проплыли желтые каски с буквами ОБСЕ…
— Забавно, — тихо вздохнул он, — Россию в Европу не пускают, а язык русский сделали официальным международным… И вот еще что я вам хочу сказать: ни в какое сравнение ваш, европейский, развал с нашим, все-таки, не идет. У вас дом взорвут, а на следующий день уже разберут по кирпичику, всю дрянь выметут, огородят пустырь красиво, да новый потихоньку начнут строить… Повоюют, а потом тротуар вымоют… И уж что бы ни случилось, хоть распад страны, хоть конец света, а пиво хорошее всегда будет, и булочки утром в буланжери свежие… А у нас и в хорошие-то времена перед собственной дверью срали, а уж теперь… Нет, вас работать не отучишь, а нас не заставишь, это не меняется. Не хотим мы в поте лица есть хлеб свой… Так и выходит: вы друг с другом силами меряетесь, да против властей бунтуете, а мы против Бога.
Лажечников молча курил, видимо, обдумывая услышанное. Наконец заговорил тихо, как бы сам с собой.
— Один весьма неглупый человек сказал, что гипотеза Бога для его картины Вселенной не требуется. Вы же, получается, без нее обойтись не можете… Ну, дело ваше. Победителей не судят, — тут Лажечников усмехнулся, — а поскольку за результаты вашей практической экстраполяции вы только что получили чек на двести миллионов крон, что составляет примерно сто миллионов рулларов[3], то приходится признать и ваши теории верными. Или, по крайней мере, плодотворными… Что ж, рад был встрече.
Встав, старики обменялись рукопожатиями.
— А мое давнее приглашение остается в силе, — сказал Лажечников. — Если уж там совсем…
— До «совсем» надеюсь не дожить, — ответил он и впервые за вечер засмеялся по-настоящему весело, от всей души.
18
В обратной дороге надоедливые спутники едва не довели его до настоящего сердечного приступа бесконечными нотациями, «разбором полетов».
— Вот вы, Юрий Ильич, высокомерно относитесь к нашим советам и пожеланиям, — нудил, горестными морщинами покрывая геройское свое лицо, Игорь Васильевич, — а мы же ведь типа не от себя по жизни выступаем конкретно…
— Nothing personal, — надув губы, вставлял пухлощекий Сергей Иванович в старобандитский, свободное знание которого неожиданно обнаружил Игорь Васильевич.
— Молчи, Сергей, — раздражался старший, — отвали со своей культурой, тут чисто по понятиям развести надо… Да, Юрий Ильич, огорчили вы нас и в нашем лице всю многострадальную Родину, великую Россию, единое наше с вами эсэсэсэр…
— Позвольте, я конкретизирую, — опять влезал молодой. — Вот, например, вы в своем блестящем выступлении утверждали, что политика и движение народных масс не всегда…
— …и не только, — быстро вставлял Игорь Васильевич.
— …и не только определяются экономическими факторами. Да как же вы могли так?! — парень едва не плакал. — А инвестиционный климат? А вызов, который нам предлагает новое позиционирование финансовых потоков? А транзакционные издержки? А…
— Вот без учета транзакционных-то херня и получилась, — мрачно подтверждал Игорь Васильевич. — И объективно вредная для страны херня, чуждая нашим традиционным народным ценностям. У нас инвестиционный климат какой? Резко-континентальный и соборный. А у них? Морской у них, сырой и теплый, они Гольфстримом пользуются в ущерб большей части теплолюбивых народов мира. Поэтому у них свой путь, а у нас — свой, особый…
— У нас и колея шире, — снова перебивал Сергей Иванович, — помните, в Бресте вагоны переставляли? Вот видите! А вы с этим… с предателем макрополитических…
— …и геоэкономических, — вел второй голос Игорь Васильевич.
— …и геоэкономических наших православянских исконных исторически сложившихся интересов, с этим наемником атлантизма, откровенничали!!!
