Джордж Мартин - Человек с мясной фабрики

Успокоенный Трейджер обнял Лорел и страстно поцеловал в губы. Потом он оторвался от нее.

— Послушай, — сказал он, пытаясь суровостью скрыть дрожь в голосе, — кого ты любишь больше?

— Тебя, конечно, всегда тебя.

Он улыбнулся и снова поцеловал Лорел.

— Тебе все известно, — начал Донелли. — Наверное, нам нужно об этом поговорить.

Трейджер кивнул. Они сидели за кулисами театра, трое его трупов стояли у него за спиной, словно стража.

— Хорошо. — Он посмотрел на Донелли, и его улыбающееся лицо стало суровым. — Лорел просила меня, чтобы я делал вид, что ничего не знаю. Она сказала, что ты чувствуешь себя виноватым. Но трудно притворяться, что ничего не происходит, Дон. Пришло время поговорить начистоту.

Донелли опустил глаза и засунул руки в карманы.

— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он.

— Тогда не делай этого.

— Но я не могу притвориться, что я мертв. Я живой. Я тоже ее люблю.

— Предполагается, что ты мой друг, Дон. А любовь — это нечто другое. Так ты только причинишь себе боль.

— У меня больше общего с Лорел, чем у тебя.

Трейджер молча смотрел на него. Наконец Донелли поднял взгляд и тут же вновь опустил глаза.

— Я не знаю… О Грэг! Лорел все равно любит тебя больше — так она сама сказала. И я не могу рассчитывать… У меня такое ощущение, будто я нанес удар тебе в спину. Я…

— Послушай, Дон, перестань, ты не наносил мне удара в спину, не говори так. И если ты ее любишь, что ж, тут ничего не поделаешь. Надеюсь, все закончится хорошо.

А ночью, когда они лежали в постели, он сказал Лорел:

— Я беспокоюсь за него.

Его лицо, прежде такое загорелое, стало пепельно-серым.

— Лорел? — прошептал он, не веря.

— Я больше не люблю тебя. Мне очень жаль, но это так! Иногда наша любовь казалась мне настоящей, но сейчас она развеялась, как сон. Даже не знаю, любила ли я тебя когда-нибудь.

— Дон, — деревянным голосом произнес Трейджер.

Девушка покраснела.

— Не говори ничего плохого о Доне. Я устала слушать, как ты все время его унижаешь. Он ни разу не сказал о тебе ничего дурного.

— О, Лорел! Неужели ты не помнишь? Слова, которые мы говорили, наши чувства? Я тот же человек, которому ты говорила эти слова.

— Но я выросла, — жестко возразила Лорел, откинув назад свои красно-золотые волосы. — Я все прекрасно помню, но теперь мои чувства изменились.

— Не надо, — сказал он и потянулся к ней.

Она отодвинулась.

— Не трогай меня. Я сказала тебе, Грэг, все кончено. Ты должен уйти. Скоро придет Дон.

Это было хуже, чем с Джози. В тысячу раз хуже.

III. Скитания

Трейджер пытался сосредоточиться на театре; ему нравилась работа, у него оставались здесь друзья. Но это было невозможно. Каждый день он видел Донелли, улыбающегося и доброжелательного, иногда в театр приходила Лорел, чтобы встретить его после дневного представления, и они уходили вместе, держась за руки. Трейджер стоял и смотрел, стараясь делать вид, что ему все равно. Однако отвратительное существо у него внутри кричало и рвало его тело. Он уволился. Он больше никогда их не увидит. Нужно сохранить гордость.

Свет Гидиона озарял небо, люди на улицах смеялись, но в парке было темно и тихо.

Трейджер стоял, прислонившись к дереву, не сводя глаз с реки и сложив руки на груди. Он был статуей. Казалось, он не дышит. Даже его глаза не двигались. Труп, стоя на коленях рядом с каменной стеной, колотил руками по кладке, которая стала влажной от крови. Ладони трупа превратились в кровавое месиво, изредка кость скрежетала по камню.

Его заставили заплатить прежде, чем он вошел в будку. Потом ему пришлось ждать целый час, пока они искали ее и налаживали связь. Наконец он смог сказать:

— Джози.

— Грэг, — ответила она, улыбаясь своей особенной улыбкой. — Я могла бы и сама догадаться. Кто еще мог связаться со мной с Вендалии? Как ты?

Он рассказал ей. Ее улыбка исчезла.

— О Грэг! Мне так жаль. Но ты не должен падать духом. Продолжай двигаться дальше. В следующий раз у тебя получится лучше. Так бывает всегда.

Однако ее слова не успокоили Трейджера.

— Джози, а как твои дела? Ты меня вспоминаешь?

— О, конечно. У меня все хорошо. Впрочем, это Скрэкки. Тебе лучше держаться отсюда подальше. — Она отвела взгляд от экрана, а потом вновь посмотрела на Трейджера. — Я должна идти, пока счет не стал огромным. Рада, что ты меня нашел, милый.

— Джози!

Экран померк.

Иногда, по ночам, Трейджер ничего не мог с собой поделать. И тогда он подходил к домашнему экрану и звонил Лорел. И всякий раз ее глаза сужались, когда она видела, кто ее вызывает. А потом экран темнел.

Трейджер долго сидел в своей одинокой комнате и вспоминал, как когда-то звук ее голоса делал его таким счастливым.

Улицы Гидиона — не лучшее место для ночных прогулок. Даже в самые темные часы они ярко освещены, на них полно людей и мертвецов. И еще здесь, на бульварах и проспектах, множество мясных фабрик.

Слова Джози потеряли свою силу. На мясных фабриках Трейджер забывал о своих мечтах и находил дешевое утешение.

Чувственные ночи с Лорел и неловкий секс юности остались в прошлом; Трейджер брал своих партнерш из мясных фабрик быстро, почти жестоко и занимался с ними сексом с дикой животной энергией, которая вела к неизбежному идеальному оргазму. Иногда, вспоминая театр, он заставлял труп сыграть короткую эротическую пьеску для создания подходящего настроения.

А потом наступала ночь. Агония.

Трейджер вновь бродил по коридорам, низким темным коридорам дрессировщиков Скрэкки, но теперь коридоры превратились в лабиринт, где он давно заблудился. Воздух был наполнен стремительно сгущавшимся гниющим туманом. Скоро наступит слепота.

Он ходил и ходил бесконечными кругами, двери темнели мрачными прямоугольниками, навсегда запертыми для него; мимо большинства из них он проходил, даже не замедляя шага. Один или два раза Трейджер останавливался перед дверью, из-за которой сочился свет, и прислушивался. Изнутри доносились какие-то звуки, и он начинал отчаянно стучать. Но никто ему не отвечал.

Он двигался дальше сквозь туман, становившийся все более темным и густым, пока усталые ноги не начинали кровоточить, а лицо не заливали слезы. И тогда в конце длинного, длинного прямого коридора Трейджер видел распахнутую дверь. Из нее лился яркий, обжигавший глаза свет, раздавалась веселая радостная музыка, слышался смех. Трейджер переходил на бег, хотя его ноги были разбиты в кровь, а легкие горели от тяжелого тумана, которым ему приходилось дышать. Он бежал до тех пор, пока не влетал в комнату с распахнутой дверью. И комната неизменно оказывалась пустой.

Однажды, в тот короткий период, когда они с Лорел жили вместе, им довелось заниматься любовью под открытым небом. Потом, когда все закончилось, девушка прижалась к нему, и он нежно гладил ее плечи.

— О чем ты думаешь? — спросил он.

— О нас, — ответила Лорел и вздрогнула. Ветер был холодным. — Иногда мне становится страшно, Грэг. А вдруг с нами что-нибудь случится, и наша любовь погибнет. Я не хочу, чтобы ты меня покинул.

— Не бойся, — сказал он ей. — Я останусь с тобой.

Теперь каждую ночь, перед тем как заснуть, он мучил себя ее словами. Хорошие воспоминания оставили ему пепел и слезы; плохие наполняли невыразимой яростью.

Трейджер спал с призраком — сверхъестественно прекрасным. И каждое утро просыпался с мертвой мечтой.

Он ненавидел их. И себя — за эту ненависть.

Ее имя не имело значения, внешность тоже ничего не значила. Важно лишь то, что она была, что Трейджер попытался еще раз, что он заставил себя поверить и что не сдался. Он пытался.

Но чего-то не хватало. Магии?

Слова были теми же самыми. Сколько раз ты можешь их говорить, размышлял Трейджер, повторять их и верить, как в тот, первый раз? Однажды? Дважды? Быть может, трижды? Или сотню раз? А люди, повторяющие их сто раз, становятся ли они более умелыми в любви? Или лишь обманывают себя? Или они давно позабыли о мечте и используют слова совсем в другом смысле?

Он произносил слова, обнимал ее и целовал. Он произносил слова, абсолютно убежденный в том, что они мертвы. Он произносил слова и пытался, но за словами скрывалась пустота.

Она отвечала ему, и Трейджер понимал, что и это ничего для него не значит.

Снова и снова они повторяли то, что каждый из них хотел услышать, и оба понимали, что лгут. Они очень старались. Но когда он протянул руку, как актер, затвердивший свою роль, обреченный играть ее снова и снова, и коснулся ее щеки — кожа оказалась чудесно мягкой, гладкой и влажной от слез.

IV. Эхо

— Я не хочу делать тебе больно, — сказал Донелли, виновато глядя в сторону, и Трейджеру стало стыдно, что он огорчает друга. Он коснулся ее щеки, и она отвернулась от него.