Вероника Рот - Преданная
Зик пожимает плечами, а Кристина предлагает версию:
— Что, если там, по сути, то же самое, что и здесь? Очередной разрушенный город с фракциями?
— Нет, — трясет головой Юрайя.
— Или там — вообще ничего, — предполагает Зик. — Те люди, которые бросили нас здесь… они ведь могли погибнуть.
Меня пробирает дрожь. Он прав: мы не знаем, что произошло с тех пор, как они нас сюда поместили. Не имеем понятия, сколько поколений жило и умерло с тех пор. Что, если мы — последние люди на Земле?
— Это не имеет значения, — говорю я резко. — Мы должны увидеть все своими глазами, а потом решим, что нам делать.
Мой взгляд пробегает по неровному силуэту крыш домов, пока их освещенные солнцем окна не смазываются в одну сплошную полосу. Юрайя спрашивает Кристину о бунте, и спокойствие рассеивается…
На следующий день Эвелин стоит среди обрывков портрета Джанин Мэтьюз в холле штаб-квартиры эрудитов и объявляет свод правил. Бывшие члены фракций и внефракционники собраны в вестибюле и на улице перед входом, чтобы услышать речь лидера. Солдаты выставили кордоны и держат пальцы на спусковых крючках оружия. Мы под их полным контролем.
— Вчерашние события показали, что мы с вами не в состоянии доверять друг другу, — вещает она, ее лицо серое и усталое. — Мы вынуждены ввести более жесткие порядки в том, что касается жизни каждого, пока ситуация не стабилизируется. И первой из подобных мер будет комендантский час. Каждый обязан вернуться в свое жилое помещение до девяти часов вечера. Запрещено покидать общежитие ранее восьми утра. Охранники будут круглосуточно патрулировать улицы, для поддержания безопасности.
Я непроизвольно фыркаю и пытаюсь скрыть смех под кашлем. Кристина пихает меня локтем в бок и прижимает палец к губам. Чего она волнуется? Эвелин ведь меня не услышит.
Тори, бывшая лидером лихачей, находится в нескольких футах от меня, скрестив на груди руки. Ее рот кривится в ядовитой усмешке.
— Наступает время подготовиться к нашему новому образу жизни. Вы обязаны начать изучение обычной деятельности бесфракционников. Затем мы все будем выполнять работы по расписанию, в дополнение к нашим традиционным обязанностям, — произносит Эвелин и вроде как улыбается.
Ее улыбка похожа на оскал.
— Мы будем вместе работать для нашего города. Прежде фракции разделяли нас, но теперь мы едины. Отныне и навсегда.
Бесфракционники одобрительно аплодируют.
Я чувствую неловкость. Не то чтобы совсем я с ней не согласна, но те члены фракций, которые восстали вчера против Эдварда, вряд ли примут такой расклад. Власть Эвелин не так сильна, как может показаться.
Я начинаю пробиваться через толпу, потом я пробираюсь по коридорам, пока не нахожу запасную лестницу, по которой мы забирались в лабораторию Джанин. Тогда здесь валялись горы трупов. Зато теперь — чисто и прохладно.
Когда я прохожу по четвертому этажу, раздается громкий крик. Открываю дверь и вижу группу подростков. Они гораздо младше меня. Все — спортивного телосложения и с повязками бесфракционников. Они окружают парня, распростершегося на полу. Он из правдолюбов, одет в черное и белое.
Я подбегаю к ним. Рослая девушка вновь заносит ногу, чтобы пнуть лежащего.
Я ору:
— Эй, ты!
Бесполезно — ботинок бьет юношу в бок, и он стонет.
— Прекратите! — воплю я.
Девица оборачивается. Она выше меня на добрых шесть дюймов, но я настолько разозлена, что ни капельки не боюсь.
— Прочь, — кричу я.
— Он нарушил дресс-код. Я имею на это право и не собираюсь следовать приказам от любителей фракций, — отчеканивает она, не сводя глаз с татуировки над моей ключицей.
— Бекс, — окликает ее мальчик. — Она — Трис Прайор.
Остальные, похоже, впечатлены, но девушка презрительно усмехается.
— Ну и что?
— A то, — отвечаю я. — Однажды я избила кучу народу, чтобы пройти посвящение в лихачи, и я легко отделаю тебя.
Снимаю свою синюю кофту и кидаю ее избитому парнишке. У него рассечена бровь. Он с трудом поднимается, держась за бок, и набрасывает одежду на плечи.
— Готово, — заявляю я. — Теперь он ничего не нарушает.
Девушка обдумывает ситуацию, прикидывая, очевидно, хочет ли она драться со мной или нет. Я практически слышу ее мысли: она мелкая, значит, легкая, но — из лихачей, поэтому ее сложновато победить. Может, она даже знает, что я убивала, а может, просто не хочет лишних проблем. Наконец, она отступает.
— Ты бы лучше о себе побеспокоилась, — ворчит она.
— Незачем, — отвечаю я. — А теперь убирайтесь вон.
Жду, пока они не разойдутся, а тот мальчишка окликает меня:
— Подожди. Твоя кофта.
— Бери себе.
Я сворачиваю за угол, надеюсь найти другую лестницу, но оказываюсь в пустом коридоре. Внезапно я слышу шаги позади. Оглядываюсь, готовая встретиться с бесфракционниками, но там никого нет. Наверное, я превращаюсь в параноика.
Открываю дверь, ведущую из главного коридора, надеясь обнаружить окно и сориентироваться. Передо мной — очередная разграбленная лаборатория. Мензурки и пробирки разбросаны по углам, клочки бумаги устилают пол. Нагибаюсь за одним, и вдруг гаснет свет. Кто-то хватает меня за руку и тащит, мне накидывают мешок на голову и прижимают к стене. Пытаюсь драться, путаясь в ткани, закрывающей мне лицо.
Только не это! Нет! Мне удается вывернуть и освободить из захвата одну руку. Я бью, попав кому-то то ли в плечо, то ли в подбородок.
— Эй, — произносит чей-то голос. — Потише.
— Приносим извинения за то, что напугали тебя, Трис, — говорит кто-то еще, — но анонимность является неотъемлемой частью нашей работы. Мы не причиним тебе никакого вреда.
— Не трогайте меня. — рычу я.
И меня моментально отпускают.
— Кто вы? — спрашиваю требовательным тоном.
— Мы — верные, — отвечает кто-то. — Учти, нас много.
Я истерически хохочу. Может, от шока или от страха. Сердце постепенно успокаивается, зато руки трясутся от облегчения.
Первый голос продолжает:
— Ты не лояльна к Эвелин Джонсон и ее холуям.
— Как смешно!
— Смешно доверять кому-то, имея такую репутацию, как у тебя.
Я стараюсь рассмотреть хоть что-нибудь сквозь мешок, но материя чересчур плотная. Под ногами хрустят осколки лабораторной посуды.
— Ладно, — говорю я. — А вам что за дело?
— Ты ведь хочешь уйти отсюда, — отвечают мне, и я вновь чувствую волнение. — Мы можем попросить тебя об одном одолжении, Трис Прайор? Завтра в полночь мы собираемся провести встречу. Не могла бы ты привести своих друзей из фракции лихачей?
— Позвольте мне задать вам встречный вопрос. Если я завтра увижу ваши лица, почему сейчас у меня на голове — мешок?
Кажется, я поставила их в тупик.
— А будущее неизвестно, — парирует кто-то. — Итак, завтра, в полночь, в том месте, где ты исповедовалась.
Дверь распахивается, и раздается топот удаляющихся ног. Я срываю мешок. Это темно-синяя наволочка со словами «Фракции или смерть», выведенными на нем. Верные, безусловно, склонны к драматическим эффектам. Место, где я делала признания, говорите? Есть только одно: штаб-квартира правдолюбов, где мне вкололи сыворотку правды.
Когда я возвращаюсь в общежитие, то нахожу записку от Тобиаса, подсунутую под чашку с водой на тумбочке.
«Завтра утром допрашивают твоего брата. Я не смогу пойти, иначе это вызовет подозрения, но я расскажу тебе о приговоре, когда смогу. Мы что-нибудь придумаем. В любом случае, все скоро закончится».
8. Трис
Девять часов. Может, именно сейчас выносят приговор Калебу, пока я завязываю шнурки на ботинках или в четвертый раз расправляю простыни на кровати. Провожу рукой по волосам. Вердикт тайного трибунала огласят публично. Калеб являлся правой рукой Джанин, до самой ее смерти. Какое решение они вынесут, мне ясно. Ближайшие соратники Джанин будут уничтожены.
И кстати, почему это должно меня беспокоить? Он меня предал. Он не попытался воспрепятствовать моей казни. Наплевать… или нет. Я сама не знаю.
— Привет, Трис, — окликает меня Кристина и стучит костяшками пальцев по дверному косяку.
Из-за ее спины выглядывает Юрайя. Он по-прежнему улыбается, но как-то вымученно.
— Есть новости? — спрашивает она.
Я снова оглядываю комнату. Все убежали завтракать, в соответствии с расписанием. Я попросила эту парочку зайти ко мне.
Мой собственный желудок урчит.
— Да, — отвечаю я.
Они садятся на койку напротив меня, и я рассказываю им о том, что со мной случилось в лаборатории эрудитов.
— Удивительно, что ты лишь слегка стукнула одного из них, — смеется Юрайя.
— Я все-таки была в меньшинстве, — огрызаюсь я.
Мы живем в странные времена. Я уже не уверена, что даже в глубине души осталась верна кодексу лихачей, тем более теперь, когда фракций вообще не существует. А кое с чем бывает трудно смириться.
