Млечный путь № 1 2017 - Песах Амнуэль
В ответ король лишь скорчил ужасающую гримасу и заявил, что ему нет никакого дела до Его Императорского Величества Карла V, а мне следует посмотреть на Дуарте Барбосу, чтобы представить свое недалекое будущее. Затем он хлопнул в ладоши, и появились две девушки, весь наряд которых составляла узенькая юбочка из листьев, обернутых вокруг бедер, да покрывало на голове. Сжимая в руках каменные ножи, они принялись кружить в танце вокруг окровавленного тела, пока король не подал знака – и тогда, опустившись на колени, дикарки по самую рукоятку вонзили ножи в сердце Барбосы. Его крики сразу умолкли, и я вознес благодарственную молитву своему святому покровителю за то, что страдания несчастного наконец прекратились. Меня же поволокли прочь из хижины и, когда тащили мимо столбов с телами моих товарищей, я, пересчитав их, обнаружил, что одного не хватает. На берег нас сошло двадцать семь человек, но Жоан Карвалью и альгвасил, заподозрив неладное, тотчас вернулись на корабль. Энрике примкнул к туземцам. Барбоса еще лежал в хижине, а сам я, благодарение небу, пока жив, вот и выходит, что тел на столбах должно быть двадцать два, а не двадцать одно. На большее у меня не хватило времени, ибо в следующее мгновение меня втолкнули в хижину и накрепко привязали к столбу так, что веревки до крови впивались в кожу.
Под вечер явился Энрике и, устроившись напротив меня, принялся рассказывать, какой конец уготовили мне дикари, и сообщил, что все население острова радуется предстоящему празднику. При этом глаза его сверкали, а лицо исказилось до такой степени, что мне почудилось, будто передо мной сидит сам Дьявол. И тогда он признался, что с помощью четырех остальных королей Себу замыслил предательство и склонил к нему Гумабона, а теперь счастлив, что может наконец отомстить за насильственный увоз с родины и долгие годы рабства. Так я узнал, что и этот туземец, хотя уже давно принял крещение и носил христианское имя, в душе оставался таким же язычником, как прочие...
С наступлением ночи Энрике меня оставил, а ему на смену явились те самые девушки, которые закололи Дуарте Барбосу. Они уселись по обе стороны от меня, сжимая свои каменные ножи, и я догадался, что им назначено быть моими стражами. Впрочем, снаружи доносились также мужские голоса, и я не мог не признать, что туземцы поступили весьма предусмотрительно, предотвратив таким образом возможный побег. Однако я очень ослаб, потеряв много крови, ибо получил такой удар, что он едва не разнес мне череп, а потому мне и в голову не приходило предпринять какую-либо попытку к освобождению. Из-за этой слабости я вскоре уснул, несмотря на докучавшие мне узы, и в благодетельном сне увидел прекрасный город Севилью, будто бы я проходил с донной Мерседес мимо церкви Санта Мария де ла Виктория, и вдруг она так ласково и нежно коснулась моего лица, что повергла в немалое изумление. Однако тут я был разбужен громким криком – словно каркнула огромная птица – когда же окончательно пришел в чувства, обнаружил, что карканье это доносится с крыши над моей головой, но, что еще более удивительно, по-прежнему ощущал на лице пригрезившееся мне нежное прикосновение. Царивший в хижине мрак, не позволял разглядеть, кому принадлежит эта рука, но, судя по всему, ее обладательницей должна была быть одна из моих тюремщиц. Между тем крики на крыше продолжались, и был это звук столь отвратительный и зловещий, что бродившие вокруг хижины собаки принялись жалобно подвывать, как будто терзаемые сильным страхом. Сторожившие меня девушки негромко переговаривались, а потом завели песню, которая странным образом проникла мне в душу и вызвала невольные слезы. Наконец отвратительное карканье смолкло, и тогда, убаюканный мелодией, я опять погрузился в сон и уже не просыпался до самого рассвета.
С восходом солнца мои стражницы удалились, сменившись четырьмя воинами, вооруженными копьями и палицами. Они проверили, достаточно ли крепки мои узы, после чего явился Энрике, который принес мне поесть, дабы, как он сказал, я набрался сил и мог достойно принять смерть, которую снова расписал мне самыми жуткими красками. Я ел, не отвечая ему ни слова, хотя Энрике несколько раз принимался допытываться, не знаю ли я, где наш священник, Педро де Вальдеррама, который, как ему помнится, сошел вместе с нами на берег. Однако я погрузился в какое-то оцепенение и жаждал только прихода ночи, чтобы снова ощутить незримую ласку и внимать благодатному пению.
И действительно, с наступлением темноты на смену воинам опять пришли девушки с каменными ножами, из чего я заключил, что это, должно быть, в обычае у язычников. Тогда мне подумалось, что эти стражницы, вероятно, что-то вроде жриц, какие встречались нам у народов во вновь открытых землях.
Пока в хижину проникало еще хоть немного света, я пытался угадать, которая из двух девушек прошлой ночью могла так нежно гладить меня по лицу, но они были заняты беседой и даже не глянули в мою сторону. Когда мои тюремщицы устроились по обе стороны от меня, та, что сидела справа, приготовила какое-то питье, слив вместе содержимое нескольких сосудов. Девушка пробормотала над ним какое-то заклятье, после чего обе выпили.
В эту ночь я решил не спать с тем, чтобы узнать, какая из девушек питает ко мне участие, однако мне пришлось прождать почти до полуночи прежде, чем я ощутил, как моего плеча осторожно коснулась чья-то рука. Она медленно скользнула вдоль моей шеи, и внезапно я почувствовал холод каменного ножа, упершегося мне в горло, и уже простился с жизнью, решив,
