Чайна Мьевиль - Город и город
Расплатился Ашил бещмарками. Сунув бумажную тарелку мне в руку, провёл меня обратно через дорогу в супермаркет. Тот находился в Уль-Коме. Купив упаковку апельсинового сока на динар, передал её мне.
Я держал еду и питьё. Он вёл меня по середине заштрихованной дороги.
Мой взгляд, казалось, расшоривался, словно в кренящемся кадре Хичкока, порождённом каким-то трюком с операторской тележкой и глубиной резкости, так что улица удлинилась, а её фокус изменился. Всё, чего я прежде не-видел, сейчас вдруг оказалось вытолкнутым на передний план.
Стали являться звуки и запахи: звонки Бещеля, перезвон его курантов, лязг и металлический дребезг старых трамваев, вонь из дымоходов, старинные запахи, они смешивались в едином потоке с пряностями и уль-комскими криками на иллитанском, стрекотанием вертолёта милицьи, выхлопами немецких автомобилей. Цвета уль-комского освещения и пластиковые витрины больше не стирали охряных и каменных цветов своего соседа, родного моего города.
— Где вы? — спросил Ашил. Он говорил так, чтобы слышал его только я один.
— Я…
— В Бещеле или в Уль-Коме?
— … Не там и не сям. Я в Бреши.
Мы двигались через заштрихованную утреннюю толпу.
— Вы здесь вместе со мной. В Бреши. Никому не понять, видят ли они вас или не-видят. Не крадитесь. Говорить, что вы не там и не сям, неверно: вы в обоих.
Он легонько постучал меня по груди.
Мы сели с ним в уль-комское метро, где я сидел неподвижно, словно остатки Бещеля цеплялись ко мне, как паутинки, и могли напугать попутчиков, а потом на бещельский трамвай, где у меня возникло ложное приятное чувство, будто я вернулся домой. Мы шли пешком то через один, то через другой город. Чувство близости к Бещелю сменилось чем-то ещё более странным. Мы остановились у фасада библиотеки Уль-комского университета — сплошь сталь и стекло.
— Что бы вы сделали, если бы я побежал? — спросил я.
Ашил ничего не ответил. Вынув невзрачный кожаный бумажник, он показал охраннику сигил[21] Бреши. Тот смотрел на него несколько секунд, а затем вскочил.
— Боже мой, — сказал он. Судя по его иллитанскому, он был иммигрантом из Турции, но пробыл здесь достаточно долго, чтобы понять, что именно увидел. — Я, ты, вы, чем мог?..
Ашил жестом велел ему сесть обратно на место и пошёл дальше.
Библиотека была новее своего бещельского аналога.
— В каталоге её не будет, — сказал Ашил.
— В том-то и дело, — отозвался я.
Мы обратились к плану и его условным обозначениям. Книги по истории Бещеля и Уль-Комы, тщательно разнесённые по отдельным спискам, но помещённые на соседние друг с другом стеллажи, находились на четвёртом этаже. Студенты, сидевшие каждый в своём отсеке, смотрели на Ашила, когда он проходил. Чувствовали в нём властность, отличную от той, что имелась у их родителей или преподавателей.
Многие книги не были переведены, оставаясь в английских или французских оригиналах. «Тайны эпохи Предтечи»; «Бережное и прибрежное: бещельская, уль-комская и морская семиотика». Мы высматривали нужное несколько минут — стеллажей было много. В книге, которую я искал и наконец обнаружил на второй от потолка полке в трёх рядах от основного прохода, протолкавшись мимо смущённого молодого студента, словно у меня имелась здесь власть, кое-чего не хватало. В нижней части корешка её не украшала марка печатной категории.
— Вот она.
То же издание, что было у меня. Эта психоделическая иллюстрация в стиле «дверей восприятия»: длинноволосый человек, идущий по улице, лоскутной из-за смешения двух разных (притом фальшивых) архитектурных стилей, из теней которой наблюдают чьи-то глаза. Я раскрыл её перед Ашилом. «Между городом и городом». Ощутимо потрёпанный экземпляр.
— Если всё это правда, — тихо сказал я, — то за нами следят. Мы с вами сейчас под наблюдением.
Я указал на одну из пар глаз на обложке.
Я пустил страницы веером. Замелькали чернильные надписи: большинство страниц были испещрены крошечными каракулями — красными, чёрными и синими. Махалия писала сверхтонким стержнем, и её пометки, годами копившиеся в тайной диссертации, походили на спутанные волосы. Я мельком оглянулся, и Ашил сделал то же самое. Позади нас никого не было.
«Нет», — прочли мы надпись, сделанную её почерком. «Ничуть не бывало», «В самом деле? Ср. с Харрисом и др.», «Безумие!!! Полная чушь!!!» Ашил взял у меня книгу.
— Она разбиралась в Оркини лучше, чем кто-либо, — сказал я. — Вот где она хранила правду.
Глава 25
— Они оба пытались выяснить, что с вами случилось, — сказал Ашил. — И Корви, и Дхатт.
— Что вы им сказали?
Его взгляд дал мне понять: мы вообще с ними не говорим. В тот вечер он принёс мне переплетённые цветные копии всех страниц, а также внутренней и наружной сторон обложки уль-комского экземпляра «Между…», принадлежавшего Махалии. Это было её записной книжкой. Напрягая внимание, я мог следовать определённой линии рассуждений, начиная с каждой из запутанных страниц, мог отслеживать каждое её прочтение по очереди.
А перед тем Ашил прогулялся со мной по тому самому совмещённому городу. Размашистые изгибы уль-комской византийской архитектуры нависали над низкой восточноевропейской и средневековой кирпичной кладкой Бещеля с её барельефными фигурами женщин в платках и бомбардиров, окружали её; бещельская приготовленная на пару пища и тёмный хлеб задыхались в горячих запахах Уль-Комы; цвета освещения и тканей вокруг были серых и базальтовых тонов; звуки теперь слышались и резкие, и нейтральные, и отрывистые, и хриплые горловые. Нахождение в обоих городах перешло от пребывания в Бещеле и Уль-Коме к пребыванию в некоем третьем месте — нигде, но в обоих разом, в Бреши.
В обоих городах все люди, казалось, были напряжены. Мы вернулись через два заштрихованных города не в то здание, где я проснулся, — оно располагалось на Русай-Бее в Уль-Коме или Тушас-проспекте в Бещеле, как я задним числом определил, — но к другим, средней роскошности апартаментам с конторкой консьержа у входа, не слишком далеко от той большой штаб-квартиры. Помещения через переходы на верхнем этаже раскидывались на два или три здания, и по этому лабиринту туда и сюда сновали люди Бреши. Там были безликие спальни, кухни, офисы, устаревшие с виду компьютеры, телефоны, запертые шкафы. Неразговорчивые мужчины и женщины.
По мере того как два города росли, между ними открывались такие места, пространства, которые или не могли быть востребованы, или становились спорными диссенсусами. Там и обитала Брешь.
— Что, если вас ограбят? Такое случается?
— Время от времени.
— И тогда…
— Тогда они оказываются в Бреши и принадлежат нам.
Никто из там присутствовавших не прервал своих занятий, ведя разговоры, которые перескакивали то на бещельский, то на иллитанский, то на третий язык. В безликой спальне, куда доставил меня Ашил, на окнах были решётки, а где-нибудь наверняка скрывалась камера наблюдения. Имелся совмещённый санузел. Ашил не ушёл сразу К нам присоединились ещё двое-трое людей Бреши.
— Подумайте вот о чём, — сказал я. — Вы сами являетесь доказательством того, что всё это может быть реальным.
Межпространственность, делавшая Оркини столь абсурдным для большинства жителей Бещеля и Уль-Комы, была не только возможна, но и неизбежна. Почему бы людям Бреши не верить, что в этом небольшом зазоре может процветать жизнь? Тревога была сейчас скорее чем-то вроде мысли «Мы никогда их не видели», беспокойством совершенно иного рода.
— Не может этого быть, — сказал Ашил.
— Спросите у своего начальства. Спросите у властей. Я не знаю. — Какие ещё, более высокие или более низкие, инстанции существовали в Бреши? — Вы знаете, что за нами наблюдают. Или за ними — Махалией, Иоландой, Боуденом, — кто-то и откуда-то наблюдал.
— Того, кто стрелял, ничто ни с чем не связывает. — Это вступил ещё один, говоривший по-иллитански.
— Хорошо, — пожимая плечами, сказал я по-бещельски. — Значит, это был просто случайный, очень удачливый правый экстремист. Как скажете. Или, может, вы думаете, что это странники?
Никто из них не отрицал существования легендарных межпространственных беженцев-мародёров.
— Они использовали Махалию, а когда получили от неё всё, чего хотели, убили её. Потом убили Иоланду, причём именно таким способом, чтобы вы не могли их преследовать. Как будто ни в Бещеле, ни в Уль-Коме, ни где-либо ещё они ничего, кроме Бреши, не боятся.
— Но, — на меня наставила палец какая-то женщина, — подумайте, что вы сами натворили.
— Совершил брешь? — Я предоставил им возможность участвовать в этой войне, что бы она собой ни представляла. — Да. Что знала Махалия? Она выяснила кое-что о том, что они планировали. Вот они и убили её.
